Хочу вспомнить начало войны
tareeva — 29.08.2024Прошлый пост я собиралась посвятить Сталину и соответствующим образом его озаглавила, а написала не о Сталине, а о себе. Я написала о первом дне войны, который Сталин прозевал, потому что доверился Гитлеру. А потом увлеклась воспоминаниями. Я уже писала, что не я владею воспоминаниями, а воспоминания владеют мной. Но я себя оправдываю тем, что уже мало осталось людей, которые помнят эти события более чем 80-летней давности. Моя дочь считает, что из тех, кто может об этом написать, осталась вообще я одна. И, значит, кроме меня, вам об этом никто не расскажет. И я позволю себе повспоминать ещё немножко.
По вечерам все жители нашего большого дома высыпали во двор и стояли, весь вечер задрав голову. Мы видели, как по небу шарят лучи прожекторов, а когда в створе двух лучей оказывается самолёт, начинают бить зенитки. Зрелище изумительной красоты. Наши самолёты от немецких мы отличали по звуку. Моторы наших самолётов тарахтели почти как моторы моторных лодок на Днепре. А моторы немецких самолётов звучали совсем иначе, их звук – это было низкое басовое гудение, прерывистое. И бомбёжки, конечно, продолжались. Моя лучшая подруга и одноклассница и соседка по подъезду Люся боялась их так, что ходила бледно-зелёная, с испуганными глазами, и её родители решили отвезти её к родственникам в Москву, которую бомбили меньше, чем Киев. А я почему-то не боялась. Возможно, у меня недостаточно живое воображение. Я уже писала, что я не могла уговорить маму эвакуироваться. Она думала, что, может быть, выпустят репрессированных, чтобы они могли принять участие в войне, и папа вернётся. Поэтому мама не хотела уезжать. Когда речь шла о том, что она может увидеть папу, то мама теряла способность рассуждать разумно. Наконец, мама всё-таки решила, что нам нужно уехать. Перед отъездом она зашла к своим друзьям Дыховичным. Сам Дыховичный, конечно, был в армии, а дома были его жена и дочь Таня, на год моложе меня, существо редкой красоты и прелести. Я всегда любовалась ею и завидовала её красоте. Мама сказала, что зашла попрощаться, и спросила, когда они планируют уезжать. Дыховичная сказала, что уезжать не собирается. Сказала, что у неё дом – полная чаша, она его строила всю жизнь, довела до совершенства, и покидать его она не намерена. Когда мы вернулись в Киев из эвакуации, мама пошла к Дыховичным. Она понимала, что вряд ли они уцелели, но хотела узнать об их судьбе хотя бы у соседей. Соседи рассказали, что, когда евреев гнали в Бабий Яр, то пришли за Дыховичными. Таня вышла и тут же сказала, что ей нужно вернуться, взять пальто, ночью бывает прохладно. Ей сказали: «Не возвращайся, пальто тебе не понадобится». Дыховичные дорого заплатили за свою любовь к родному дому.
Наконец, я с большим трудом уговорила маму уехать. Мы сложили два чемодана. Мама взяла с собой преимущественно ткани. После того, как папу репрессировали, а маму исключили из аспирантуры, не дав защитить готовую диссертацию, мама подрабатывала шитьём, она хорошо шила и думала, что в эвакуации тоже будет этим зарабатывать. Доехали мы только до Нежина. Там у наших киевских соседей была дача, где они спасались от бомбёжек. Мы остановились у них, прожили три дня, и мама поняла, что они боятся принимать у себя евреев, когда скоро могут прийти немцы. Мы пошли на вокзал, мама решила вернуться в Киев. Но оказалось, что пассажирские поезда в Киев уже не ходят. И вообще, пассажирского сообщения уже нет. У вокзала остановился бронепоезд, набрать воды. Бронепоезд шёл на восток, и мы попросились в бронепоезд. Нас взяли, понимали, что уехать нам необходимо. Нас разместили в тамбуре. Бронепоезд шёл на восток и всё время оставался на связи с командованием. Мы ехали, наверное, часов шесть, и бронепоезд получил приказ ехать на запад, к фронту. Мы сошли в чистом поле. Мимо нас колонной шли на восток товарные эшелоны. Там, где мы стояли, начинался крутой подъём, и перед подъёмом эшелоны тормозили, почти останавливались. Вагоны в этих эшелонах были самые разные. В какой-то момент возле нас остановилась платформа. Мы быстро забросили на неё чемоданы и влезли сами. На платформе стоял грузовик, и в кабине этого грузовика мы продолжили путь. Не без приключений мы добрались до Харькова. В Харькове мама пошла в Наркомпрос. В Харьков уже переехали из Киева все государственные учреждения. В Наркомпросе мама попросила назначение в школу. Посмотрели её документы, видели, что она окончила аспирантуру, и сказали, что отправят её преподавать не в школу, а в ВУЗ в городе Донецке. Мы пошли на вокзал, чтобы ехать в Донецк. На вокзале в огромном складском помещении расположились эвакуированные с запада, устроились там, расстелили постели и ждали эшелона на восток. Поговорив с ними, мама, наконец, поняла, что ей не нужно ехать в Донецк, а нужно вместе с ними ждать эшелона.
|
</> |