Хильда-28

inessa_bar — 13.11.2011 Глава 28. Про Боженьку и турбулентность

У Хильды был сложный перелет, стыковочные рейсы: сначала — в Вену, потом — во Франкфурт, дальше — в Сан-Франциско. Так было дешевле всего.
До Вены долетели будто на одном дыхании и без приключений. Там пришлось два часа маяться в аэропорту, блуждая среди лавок с сувенирами и… сувенирами. Сувениром №1 была местная невинно убиенная императрица Сиси в разных исполнениях и ипостасях: в виде магнитов на холодильник (в рост и портрет анфас и профиль), в виде подозрительных пластиковых скульптурок явно китайского производства, в виде принтов на футболках, шарфах, зонтах, закладок, открыток и прочей ерунды. Похоже, продавцы делали приличные деньги, втюхивая эту неземную красоту залетным туристам. Брендом №2 числился Моцарт, шоколад и ликер с изображением которого продавали разве что не в туалете.
«Вот тебе и слава, — задумалась Хильда. — Брендовое имя, которое тиражируется во имя продаж всякого говна. Стоило ли Моцарту становиться Моцартом, чтобы потом стать ликером? А Сиси? Неужто она могла подозревать, что память о ней со временем воплотится в уродских статуэтках и трудолюбивые китайцы станут поклоняться ей как матери-кормилице? Нет, о таком никто не мыслит и не мечтает. Такое преломление славы — остаточный продукт. Впрочем, миллионы людей знаю Моцарта и Сиси только по этим сувенирам. Дикая пошлость. Но альтернатив, похоже, нет. Зачем же я ползу на брюхе к писательской славе? И когда реально воспользоваться ее дивидендами? И следующий вопрос: кто ими воспользуется, если слава все-таки наступит? Китайцы? Вот уж фиг им. Игорь и Вильям? Нет уж, для них палец о палец не стукну. А кто тогда? Для кого я горожу огород? Писательство, Большая Литература… Я так славно пожила у Брюхи, почти не думая об этом. Неделя без Большой Литературы — отлично. А что дальше? Может, плюнуть. Ведь бывает же какое-то просто женское счастье…»
Объявили посадку на Франкфурт. «Бедная Сиси, — только и пронеслось в голове. — Никому не пожелаю твоей славы».
***
И вот уже рейс «Фракфурт-Сан-Франциско». Хильдиной соседкой оказывается русская тетка, которая летит в Штаты по приглашению родственников. Она радуется Хильде как родной; дорога неблизкая, хорошо, что рядом свой человек.
«Я не свой! — протестует мысленно Хильда. — Я гражданка Соединенных Штатов. Никакого значения не имеет, что я знаю русский». Но вслух стесняется сказать, между тем тетка берет инициативу и рассказывает о семье своего набожного сына.
— Вот слушай, — говорит она. — У Сереженьки все строго. Валя рожает столько, сколько Бог дает. Иначе нельзя. Аборты грех, сама знаешь.
— Можно предохраняться, — квело возражает Хильда.
— Да с тем предохранением пойди разбери. Они же дают таблетки. А какие-то могут оказаться абортивными. То есть уже ребеночек зачался, а таблетка его выгоняет, поняла?
Хильда тупо кивает головой:
— А спираль?
— Спираль — она самая абортивная. Уже абортивней не бывает. Ты представь, вот младенец зачался, а ему прям в голову железяка въехала. Хорошо?
— Плохо, — покорно отзывается Хильда.
— Вот у тебя есть дети?
— Да, один. Но это не совсем мой. А мужа и его первой жены. Она погибла…
— Вот какая ты! — радуется тетка. — Благородно поступила. Ты молись, и тебе Бог ребеночка пошлет, увидишь. Все у тебя будет, если ты на себя такое взяла.
— Я писатель, — вставляет Хильда. — У меня книги, призвание…
— А книги не помеха, — утешает тетка. — Все можно совместить, было бы желание человека. Вот у Сережи Валечка рожает и рожает себе. И горя не знают, да. Бог дает детишек, дает и на детишек.
— Это очень хорошо, — Хильда прикрывает глаза, надеясь дать тетке знак, что разговор окончен. Но та не обращает внимания:
— Сначала у них родился Матвей, окрестили Матфеем, в память святаго апостола и евангелиста Матфея то есть. Потом годов пять не было никого. И далее родился Серафим, а за ним Ангелина. И потом опять никого. Сереженька думает: что-то у нас мало детей, мало. Взяли двойняшек Надю и Любу. Валечка так их выхаживала, так возилась с ними. У них мама алкоголичка, они все золотушные были. От них от младенцев отказались, их в детдоме взяли. Своих трое, а они еще двоих принесли, Валя стала водиться…
«За что мне это, — Хильда сцепила зубы. — Сказать, чтоб она заткнулась? Что за человек? Не видит, что я хочу спать?»
— Знаете, — решила она взять инициативу в свои руки, — я сейчас летала в Россию на презентацию своей новой книги «Любовь и НЭП». У меня брали интервью на телевидении, в газету. Как это здорово — проснуться знаменитой…
— Погоди, — сказал тетка, — я еще главного не рассказала. — И, несмотря на округлившиеся Хильдины глаза, продолжила как ни в чем не бывало: — Так у них и не было больше детей десять лет. Матфею уже пятнадцать, Серафиму почти десять, Ангелине — восемь, двойнятам — пять. И вдруг раз — и Валя беременная. А они уже ничего и не ждали, а тут радость-то какая!
«Да уж, радость!» — скептически хмыкнула Хильда, но тетка скепсиса не заметила.
— УЗИ показывало девочку, это два года назад было. И должна была родиться в конце ноября, они думали на царицу Феодору. И прикинули, что девочку назовут в ее память. Благословились, ждут. И вот Валя рожает, все хорошо, но — мальчик!
— Да ну! — зачем-то выкрикнула Хильда.
— Вот тебе и «да ну». Человек предполагает, а Бог располагает. Но они и думать не стали, как младенца крестить. Где Феодора, там и Феодор, ясно же?
— Угу, — Хильда начала осоловевать.
— А Феодор значит по-русски «данный Богом», то есть Богдан. Чувствуешь?
— Да, — Хильда чувствовала истому во всех членах и задремывала.
— И тогда Сереженька решил, что запишут младенца Богданом, а окрестят Феодором! Так они и сделали, потому что у Валечки муж любимой маминой сестры Катерины, который помогал ликвидировать Чернобыльскую аварию, облучился и помер, был Богдан, поняла?
— Угу, — Хильда неотвратимо засыпала. Дальнейшее слышалось ей сквозь сон:
— А как Богдана маленького звать? Они решили Боженькой. Все Боженьку любят. Ребята помогают. Как Боженька появился, у каждого свое при нем послушание. Матфею дали специальную тетрадочку. Он туда все записывает, что Боженька говорит и делает. Называется «Наш Боженька». Серафим и Ангелина Боженьку опекают, служат ему. Надежда и Любовь — всегда с Боженькой. Такая у них жизнь веселая…
«Какой болезненный бред, — сквозь дрему подумала Хильда. — Интересно, у этой тетки есть какой-нибудь выключатель? Или она всю дорогу будет нести эту околесицу».
Стюардессы стали развозить напитки. Хильда попросила двойной эспрессо, чтобы как-то разогнать сон и, может быть, если тетка хоть на время заткнется, написать наконец заметку в свой дневник о мимолетности и эфемерности писательской славы.
Получив кофе, она поставила его на откидной столик. И вдруг по его поверхности пошла рябь. Потом кофе заколыхался и начал выплескиваться из стаканчика. «Турбулньтность, — мелькнуло у Хильды в голове. — Надолго ли?» Между тем свет в салоне погас, зажглось табло «Пристегните привязные ремни». Стюардессы встревоженно забегали по салону, тряска усиливалась.
Флюиды нервозности пронизали самолет. Стало тихо и страшно. Сосед говорливой тетки вытащил из нагрудного кармана фляжку и присосался к ней, как к животворному источнику. Тетка же, не теряя присутствия духа, вытащила какую-то брошюрку, толкнула Хильду локтем и прошептала:
— Сейчас будем петь акафист Чудотворцу. Знаешь?
— Нет, — растерялась Хильда.
— Крестись и следи за текстом. Как будет «Радуйся», подхватывай за мной, поняла?
— Да.
Самолет трясло, пассажиры вжимались в кресла и глотали виски, а тетка с Хильдой крестились и упрямо пели: «Радуйся, Николае, великий чудотворче!»
Тряска кончилась, и погасло гадкое табло, а свет, наоборот, включился. Но тетка как ни в чем не бывало продолжила чтение акафиста, а Хильда — просто подпевала.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив