Трейдинг для чайников: что это, как работает и с чего начать 
"Взял труп мальчика 7 лет, разрубил топором на мелкие части и сварил" 
Самый великий краснобай всех времен и народов снова даёт невыполнимые обещания 
О планах Путина К чему готовиться в 2025-м? 
Попларизм 
Таланты и бедность 
И с пацанами как то неудобно получилось... 
Петербургское востоковедение: альманах: Festschrift в честь И. А. Алимова 
Случайное фото Уже третий год я принимаю участие в новогоднем открыткообмене. Идея обмениваться открытками, которые нужно отправлять почтой, мне очень понравилась и напомнила мое детство. Раньше же не было интернета и телефоны были не у всех, вот и писала я письма родственникам в другие города, ну ...
Хедрик Смит "Русские". Гл.18. Продолжение.
montrealex — 29.09.2017
Теги: Медведев
Примечание переводчика, то бишь
меня.ЖЖ не даёт публиковать хоть сколько-нибудь пристойной длины посты.
Я хотел разделить главу на три части и покончить с ней.
Не получилось. Пришлось делить на четыре.
Четвёртая часть будет огрызком.
Но не кручиньтесь, станичники.
Перевод книги набрал офакенные обороты.
Осталось, можно сказать, перевести последнюю главу.
Потом, как мне сказал в личной беседе товарищь Мао, который Цзе Дун, после того как мы переплыли реку Яндзы (он - нагишом, я - на лодке), наступит 1000 лет счастья.
Ну мне хватит и двадцати... Ну пусть ещё пяти...
Итак, влупим.
=======================
Это было уделом не одного Сахарова, а
отражало общее отступление с завоеванных позиций русского
диссидентства. Различные националистические группировки в Литве или
в Армении, или религиозные группы типа не признанных официально
баптистов периодически выступали с протестами и воззваниями, но
диссидентское движение либеральной интеллигенции во второй половине
1970-х просто начало распадаться. Если получавшие широкую огласку
дебаты между супер-диссидентами на короткое время показывали
жизненную сущность их идей, они также демонстрировали, что такой
громогласный нонконформизм всё больше и больше становится роскошью,
доступной лишь диссидентам с мировой известностью. Те, кто с
претензией называл себя «Демократическим движением», то есть плохо
организованная коалиция нескольких сотен либералов-диссидентов была
разогнана, деморализована или арестована к середине 1970-х годов.
Многие из тех, кто когда-то разделял взгляды Роя Медведева на то,
что советское общество способно на либерализацию изнутри,
беспомощно опустили руки.Контраст между толпами, собиравшимися в начале 1960-х годах на площадях Пушкина и Маяковского для того, чтобы послушать выступления поэтов или заявить, с вызовом, властям о своих конституционных правах в середине 1960-х, когда буквально сотни известных учёных, писателей и видных деятелей культуры, бравших на себя риск подписаться под петицией против суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, обвинённых в нелегальной публикации своих «антисоветских» работ под псевдонимами за границей, был поразителен.
Тот суд вызвал целую волну массовых протестов, шедших с 1965 по 1968 год. «Мы все тогда надеялись, что в противостоянии системе со временем улучшим положение дел, - сказал мне пожилой московский писатель. – Наша борьба была неравной, и мы знали это. Но куда это привело нас? Всё было бесполезно».
Я помню, как осенью 1972 года, при первых эффектах разрядки, ощутимых после встречи в верхах Брежнева с Никсоном, я разговорился с успешным московским математиком. Он стал объяснять мне, почему не подписал протестную петицию по поводу нового раунда политических судилищ в Чехословакии. Для него это представляло смену позиции, потому что до этого он был активным организатором сбора подписей под такими воззваниями. «Просто теперь это ещё одна «пустая бумага" , - в отчаянии сказал он. – Твоя совесть тебе говорит, что молчать нельзя. Но ты знаешь, что из этого обращения ничего не выйдет, мы не раз пробовали, но безрезультатно, разве что другие люди страдали». Он имел в виду множество людей, которых исключали из партии и выгоняли с работы за подписи под такими петициями.
Чувство бессмысленности и разочарования овладело даже самыми закалёнными активистами. Когда Синявский и Даниель вернулись домой после долгих лет вынужденной ссылки, они не присоединились к рядам активных диссидентов и вели себя тихо. Наталья Горбаневская, молодая поэтесса, помещённая в психиатрическую лечебницу за короткую демонстрацию протеста против вторжения советских войск в Чехословакию на Красной площади, по выходу из неё вернулась к занятиям поэзией и посвятила себя воспитанию ребёнка, а не возобновила прежнюю диссидентскую деятельность. Другие, как, например, Лариса Богораз, Анатолий Марченко и Александр Гинсбург [1] залегли на дно на долгие месяцы, так как им было запрещено возвращаться в Москву. Марченко в конце концов отправили в 1975 году в отдалённую ссылку в Чуну за то, что он нарушил запрет на возвращение в Москву, а Гинзбург балансировал на грани ареста всякий раз, когда нелегально приезжал в Москву помогать семье Солженицына с отъездом. (Потом он станет агентом писателя в Москве и будет распределять средства на помощь нуждающимся диссидентам). Андрею Амальрику, другому видному диссиденту, угрожали новым сроком в Сибирских лагерях, когда, проведя в них шесть лет, он попытался возобновить свою деятельность. В конце концов, под безжалостным напором со стороны КГБ, он был вынужден эмигрировать в 1976 году.
Мне со стороны вначале показалось логичным, что заря разрядки вдохновит советских интеллектуалов, особенно учёных и исследователей, на объединение вокруг мыслей Сахарова и Медведева, касающихся более свободного и прямого обмена визитами и информацией с Западом. Но молчание по поводу этих тем было оглушительным. Объясняется это тем, что власти строго контролировали все каналы поездок на Запад и контактов с иностранцами и сделали из этого контроля ещё один рычаг продвижения идеологического конформизма.
Часто, как мне сообщили, даже выход за очерченные рамки, не говоря о явном выражении несогласия, являлся предлогом для немедленного исключения учёного из списков заграничной делегации или для недопущения исследователя к контактам с иностранными гостями. Я лично был наслышан о случаях, когда те, кто слишком активно общался с людьми с Запада и был шибко разговорчивым с ними, исключались из кандидатов на следующую поездку. Люди стали заботиться о чистоте своих личных дел и старались демонстрировать благонадёжность.
«Вот вы, американцы, совсем не понимаете, как это работает тут у нас, - с усмешкой сказал мне один молодой биолог. – Вы считаете, что разрядка автоматически сделает нашу систему более открытой. Для надёжных «партийных» учёных это «дело хорошее». Они ездят и ездят. А мы, все остальные, должны стараться вести себя как можно лучше, если хотим, чтобы у нас сохранился шанс. Так что, видите ли, разрядка дала властям новый способ вознаграждать и наказывать нас».
Киносценарист среднего возраста, ездивший в Восточную Европу, но не допущенный до стран Запада, был очень язвителен в своих замечаниях. «Я знаю писателей, которые подпишут любое воззвание, разоблачат хоть Сахарова, хоть кого, на кого им укажут власти ради того, чтобы опубликоваться или поехать за границу, - сердито сказал он. – Знаю учёного, который ни перед чем не остановится ради поездки в Японию. Вы не понимаете, как это засасывает. Девяносто процентов пойдут на такое. За трёхнедельную командировку в Японию они донесут даже на своих коллег».
«Технология репрессий отточилась за последние годы, - говорил мне Рой Медведев. – Раньше всё подавлялось с запасом. Сталин убивал людей миллионами, тогда как ареста тысячи человек было достаточно для полного контроля. Наши руководители никогда не знали достаточной меры и не умели не заходить далеко. Но понемногу они поняли, что не обязательно сажать людей в тюрьмы или психбольницы для того, чтобы заставить их молчать. Есть и другие пути.
Само акцентирование внимания на сталинском массовом терроре со стороны Солженицына и других заставило иностранцев закрыть глаза на куда более мощный механизм подавления свободы, построенный в Советском Союзе к 1970-м годам. Современный советский авторитаризм более действенен, хотя и не обладает такой тотальной эффективностью как сталинский, потому что почти полный конформизм общественной жизни достигается без повального физического насилия. Люди уже обработаны таким образом, что стремятся «соответствовать».
КГБ остаётся сильнейшим аппаратом – по оценкам западных экспертов, ряды этой организации насчитывают около полумиллиона человек. То тут, то там, на улицах Еревана или Риги я замечал слежку за собой, в Центральной Азии тайная полиция не пускала никого в ресторан, пока мы там ужинали, а однажды шины моего автомобиля, который я поставил у дома, где жил Сахаров, оказались проколотыми, а из окон ночного «такси» за мной бдительно присматривали.
Самое сильное визуальное впечатление о мощи людских ресурсов советских спецслужб я получил во время визита президента Никсона в Москву в конце Мая 1972 года. Его самолёт приземлился в аэропорту Внуково, примерно в тридцати километрах к юго-востоку от центра Москвы. Тысячи милиционеров в серой форме выстроились по всему протяжению его маршрута. Позади них можно было видеть вторую шеренгу людей в штатском, слонявшихся вплоть до самого аэропорта. Эти сумрачные личности виднелись из-за каждого дерева по много сотен человек на каждом километре. Я не мог не подумать о том, чем же может эта армия заниматься в обычное время – слежкой за людьми, установкой «жучков» в телефоны, составлением дел, допросами, шантажом, обысками, арестами?
Балет Большого театра дал в честь Никсона «Лебединое озеро», и зал, как мне рассказывали знакомые, был упакован офицерами КГБ и членами их семей с разбавлением прочими высокопоставленными чиновниками и верными партийцами. Артисты из Большого говорили, что комитетчиков автобусами привозили из провинции для обеспечения полной благонадёжности публики. Музыкант театрального оркестра потом жаловался друзьям, что «зал был мёртвым» в тот вечер, в публике совершенно не было настроения. «Чувствовалось, что люди пришли не ради зрелища, - говорил он. - Они просто не знали, как реагировать».
Архипелаг советских трудовых лагерей в 1970-е годы насчитывал два миллиона населения, по западным оценкам (советских данных никогда не публиковалось), включая от 10 до 20 тысяч политзаключённых, начиная от украинских, литовских, армянских и других националистов и верующих, отказывавшихся служить в армии из-за своих религиозных убеждений или пытавшихся дать своим детям религиозное образование, до демократов-диссидентов, известных на Западе. Это – большой контингент, но ему очень далеко до миллионов, заключённых под стражу при Сталине.
Их число не только намного меньше, но нет больше и произвольного террора сталиниской эпохи. Большинство простых людей никогда в жизни не соприкасается с КГБ, хотя досье на каждого имеется в специальном подразделении, называемом pervy otdel любого советского завода, института, агентства или колхоза [2]. Даже диссиденты допускали, что сознательно шли на риск быть арестованными за их протесты, в то время как простые граждане, не вступавшие в конфликт с линией партии, обычно не преследовались тайной полицией.
Для тех, кто в политическом отношении переступал грань, самым эффективным и широко использовавшимся методом контроля было занесение в экономические чёрные списки. Эту технику в прошлом применяли на Западе в период «охоты на ведьм» и во время Красной угрозы [3], но она является куда более эффективной при централизованной экономике, когда государство является единственным работодателем и индивидуум обязан в течение всей своей трудовой жизни иметь трудовую книжку, где помечается его статус, как профессиональный, так и политический [4], и где каждое учреждение и предприятие имеет свой pervy otdel, осуществляющий проверку политического прошлого новых работников.
Люди на Западе, в большинстве своём, скорее всего забыли о вторжении в Чехословакию, но советские либералы очень хорошо запомнили этот год как начало внесения людей в чёрные списки и как дату усиления репрессий, особенно экономических, потому что Кремль испугался, что зараза чешского либерализма распространится среди советской интеллигенции. Брежнева, похоже, особенно возмутило то, что он увидел во время своего визита в Прагу в конце февраля 1968 года, потому что по возвращению домой он сразу же выступил с важной речью, где обещал, что советские «ренегаты не останутся безнаказанными». Русские поняли, что грядёт жёсткое преследование инакомыслящих. В самом деле, как сказал мне Михаил Агурский, системный аналитик, рассказавший мне о некоторых особенностях работы Библиотеки имени Ленина, он сам и другие евреи вдруг обнаружили, что посты, на которые их прочили, вообще исчезли весной этого года из списка вакантных. Это произошло потому, что евреи были известными подписантами протестных петиций, и администрация учреждений с осторожностью относилась к тому, чтобы брать их на работу. Летом нескольким математикам из МГУ были объявлены выговоры, а некоторых других уволили с работы. То же самое стало происходить с учёными, замеченными в нонконформистских настроениях в ВУЗах по всей стране, от Ленинграда до Новосибирска, города в Западной Сибири. Волна увольнений и понижений в должности привела интеллигенцию в уныние.
Я слышал о слишком большом числе таких случаев, чтобы перечислить все, но пара из них являются очень характерными для иллюстрации мощи государства, выступающего единственным работодателем, которое очень легко может скомандовать нонконформистам: «К ноге!» Один приятель рассказал мне о коммунисте Леониде Петровском, родом из семьи лояльных большевиков, прадед которого был в 1922 первым председателем организации, которая потом станет называться «Верховный Совет СССР». Сам Петровский занимал хорошую должность исследователя в музее Ленина в Москве. По мере того, как развивались события в Чехословакии и в Москве, он, как и другие, стал опасаться возникновения новой волны сталинизма. Он выступал против неосталинизма на разных закрытых встречах и частным порядком распространял документы, предостерегавшие от реабилитации Сталина. Одна из его статей была опубликована за границей, в Швеции.
Петровского тут же исключили из партии и выгнали с работы. Раньше он хорошо подрабатывал статьями по истории и идеологии Советов, публикуя соответствующие статьи в центральных газетах, но теперь этот канал оказался перекрытым. Некоторое время ему удавалось тискать статейки в провинциальных газетах, где пока не знали о том, что в чёрном списке, но потом ему перекрыли дыхание и там.
«Семье его тяжело пришлось, - сказал мне приятель, он был другом Петровского. – Его жена – простая школьная учительница, получает меньше ста рублей в месяц, а у них двое детей. В Москве вчетвером на такие деньги не проживёшь. Он вообще никакой работы не мог найти. Они были в отчаянии. Памятуя о своём славном партийном прошлом, Петровский обратился в ЦК с просьбой дать ему хоть какую-то работу. Ответа не получил. Долгое время спустя, по крайней мере через год, его пригласили и дали работу в госархиве. Больше у него нет охоты протестовать. Он – хороший, честный человек, но ведёт себя тихо. Боится».
Комбинации таких приёмов устрашения бесконечно разнообразны, но цель их, и достигаемый эффект почти всегда одинаковы. Как-то раз я встретил историка, крупного, нескладного мужчину с грустным взором и видом оскорблённой невинности, которого, после в течение семи лет безжалостно увольняли с любой работы, что он находил, за одну-единственную подпись под воззванием в защиту Синявского и Даниэля. В 1966 году его незаконно уволили с должности в издательстве «Искусство», где он проработал много лет. Он попытался восстановиться на работе по суду, но всё оказалось бесполезно. Как он мне рассказал, судья уже был готов вынести положительное решение в его пользу, когда пришло тайное указание сверху отказать в ходатайстве. Позже он находил временные работы – в школе, в институте, в книгохранилище библиотеки, и дошёл до того, что в отчаянии брался за любую работу типа книгоноши. Но политическая милиция нашла его и там и он снова остался без работы. Когда я с ним виделся, об так и не работал, пребывал в депрессии и жил на скромную зарплату жены, преподавателя иностранного языка в университете. Ему грозили годы и годы безработицы, потому что таких связей, как у Петровского, у него не было.
[2]
Это верно лишь отчасти, «первые отделы» безусловно были
в крупных учреждениях и на крупных промышленных предприятиях,
например, в нашем Карельском государственном педагогическом
институте. С результатами работы этого отдела переводчику этой
книги довелось столкнуться лично. На небольших предприятиях
ведением досье на всех жителей СССР занимались отделы
кадров.
[3]
«Красная угроза» -
существовавшая в первой половине ХХ века
антикоммунистическая идеология, согласно которой Октябрьская
революция 1917 года в России могла бы повлечь за собой угрозу
наступления мирового коммунизма за счёт своего повтора в других
странах. Наибольшее распространение получила в США, где разделяют
два этапа борьбы с «красной угрозой»: 1917-1920 годы и
послевоенный период с конца 1940-х годов до конца
1950-х.
[4]
Не совсем понятно, что имеется в виду под
«политическим статусом», который не помечался в трудовой книжке,
куда записывались в т.ч. и поощрения.
Даже взыскания туда не заносились.
Книжка оформлялась при первом поступлении на
работу, хранилась в отделе кадров организации-работодателя,
содержала личные данные (фамилию, имя, отчество), дату и год
рождения, образование, профессию и специальность; все изменения и
любая информация о взаимоотношениях с работодателем
регистрировались в трудовой книжке. При увольнении или переходе на
другое место работы трудовая книжка выдавалась работнику на руки, а
при оформлении трудовых отношений с новой организацией —
передавалась в её отдел кадров.
Оставить комментарий
Популярные посты:
Посты по теме:
This RSS feed URL is deprecated, please update. New URLs can be found in the footers at https://news.google.com/news
РБК | Медведев потребовал наказывать за воровство газа на Северном Кавказе РБК Глава правительства России Дмитрий Медведев потребовал активизировать борьбу с потерями энергоресурсов на территории Северного Кавказа. В ходе заседания правительственной комиссии по вопросам социально-экономического развития Северо-Кавказского федерального ... Медведев потребовал активных действий для выравнивания показателей СКФО с общероссийскими Медведев пообещал покончить с воровством газа на Кавказе Медведев призвал тщательнее заниматься развитием Северного Кавказа |
РБК | Медведев включил Чечню в программу переселения ... - РБК РБК Впервые Карачаево-Черкесскую республику (КЧР) и Чечню включили в программу содействия переселению соотечественников из-за рубежа. Об этом ... Медведев переселит в Чечню свыше 100 специалистов и рабочих из-за рубежа Медведев: Чечня и Карачаево-Черкесия включены в программу переселения соотечественников Медведев: Чечня и КЧР включены в программу переселения соотечественников |
Архив записей в блогах:
Второй кирасирский шлем типа савойярд выставленный на последний аукцион Hermann Historica. Старт цены с 10 000 рейхсмарок. Северная Италия. Датируется "примерно 1600 годом". Высота шлема 290 мм, вес 3851 грамм. Ну а так все видно на фото. ...
Как много интересных страниц нашего кино скрыто в архивах. Вот и этот момент был для меня открытием. Как вам этот вокальный дуэт Гурченко и Кикабидзе?! Ну да, и Валентин Никулин конечно тоже. Но тут главное не кто поёт, а что поют. Не нужно иметь музыкального образования, что бы ...
Буду маленькими рассказами отчитываться. Так уж получается, что на первом месте по впечатлениям у меня стоит на постаменте зубр:) В зоопарке Минска сразу видно, где Зубр - это большое ранчо, где вместо травы в загоне желтоватая земля, которая безлюдна и безвидна. Вытоптано, выедено. И ...
There was a Young Lady of Troy, Whom several large flies did annoy; Some she killed with a thump, Some she drowned at the pump, And some she took with her to Troy. Молодую девицу из Дели Мухи как-то вконец одолели; Двух настиг правый кросс, Трех всосал пылесос, И штук восемь взяла она в Дели. А есть еще ...
