Горе.

prosvetj — 22.08.2010 Хотела бы я написать вам про Молдавию и Кишинев, про дом-музей Пушкина, про людей, которые там меня встретили и возили по стране, грохая на меня уйму времени и сил, будто я им родная - хотела бы, правда. Вроде, и эмоции уже отлежались, и можно было бы уже взяться за текст, но я реву второй день и совершенно не способна ни на какие тексты, кроме того, который напишу сейчас.

Умер мой преподаватель, завкафедрой, а в последние четыре года декан факультета филологии и журналистики, Анатолий Владимирович Клишин. Я не могу уместить в сознании то, что его больше нет. Я знаю, что справедливости не существует, я взрослая. То, что справедливо для одного, чудовищно несправедливо для другого, я знаю, знаю. Но смерть в пятьдесят три года - это несправедливо для всех и каждого. Я не знала, что Анатолий Владимирович болел. Я общаюсь с очень узким кругом земляков, бог знает, отчего так получилось, скорее всего, дело во мне - я не очень умею дружить с людьми, мне тяжело поддерживать отношения, даже элементарное "привет" в аське в момент моей занятости вызверяет меня так, что аську пришлось убить. Пытаться бороться с тем, что я бирюк, невозможно - я пробовала. И вот теперь мне хочется выдрать себе все волосы к чертовой матери: Анатолий Владимирович болел два года, два! А я ничего не знала и потому ничего не сделала, чтобы ему помочь. Как последняя сволочь, как самая распоследняя. Я могла найти врачей. Могла помочь собрать денег. Могла всё на свете, но Клишины - особая статья. Ни Анатолий Владимирович, ни его жена, Ирина Марковна, никогда не попросят помощи. И, конечно, они её не попросили. И теперь всё, что мне остается, это реветь белугой.

К Клишиным можно было прийти всегда и со всем. И когда хорошо, и когда плохо. Их семьёй были мы, их студенты: дурные, талантливые, неблагодарные, смешные, юные, стремительно взрослеющие. Анатолий Владимирович создал отделение журналистики сам, по своей инициативе, и ни черта, кроме кучи заморочек, с этого не получил. Грызли его в универе со всем упоением, на которое способны только высокодуховные интеллигентные люди - в каждом высшем учебном заведении так, это ж почти театральная среда, ну, или балетная, террариум единомышленников, всё как везде. Как он умел держать удар, не понимаю. Как умудрялся оставаться улыбчивым, как мог вникать в наши смешные проблемы, как мог приглашать на чай или коньяк (коньяк - это когда я стала уже большой, разумеется), как он и Ирина Марковна могли быть такими родными большинству из нас - нет, непостижимо. Он не был идеальным, конечно, мы с ним и ругались, и обижались на него, но мой красный диплом - исключительно его заслуга. Я балбес и лентяйка, кабы он меня бы не пинал - хрен бы мне, а не красный диплом.

В общем, плохо у меня получается писать, когда я реву. Вчера я звонила Ирине Марковне. Дура-дурой, взяла и стала рыдать в трубку, поддержала называется. Самое страшное, что она мне сказала, это "Я совсем одна, и дома одна, и на работе одна".
- Как одна?! - заорала я.
- Ну мы же везде и всегда были вместе, - сказала она.
Меня как обухом по голове шарахнуло, потому что да, они всегда были вместе. Вросли друг в дружку намертво, я её себе без него просто представить не могу. Тащили этот воз на себе вдвоем, всё наше отделение журналистики. Отстаивали, заботились, ругали, давили - и любили. Всех нас, черт возьми, умудрялись любить со всеми нашими тараканами.

Ирина Марковна говорит, что придется менять квартиру. Много придется платить за лишнюю жилплощадь. Нет, не просит помощи, разумеется, сказала, что никому и ни в коем разе звонить и договариваться не нужно.
- Как так?! - реву я.
- Это Анатолий Владимирович был выдающимся, а я что, я так..., - говорит она.

Тут Анатолий Владимирович жив. Ещё жив. Таким, каким он стал после химиотерапии, маленьким, уставшим, но все равно улыбчивым дедушкой, я его не знала. И реву, и реву, и смотрю, и смотрю...

Когда мы помогали погорельцам, наша помощь была безадресной, мы просто несли деньги и вещи людям, которым доверяем, и наша помощь дойдет до погорельцев в полном объеме, я убеждена. Здесь же помощь будет адресной, в сюжете вы увидите Ирину Марковну, ей и надо помогать.

Ребят, у меня есть яндекс-кошелек, мы, конечно, соберемся и скинемся с моими однокурсниками, половина из нас в Москве, спапашимся. Но это будет капля в море, журналистам платят не так, как бизнес-менеджерам, мы все живём от зарплаты до зарплаты - впрочем, как девяносто девять процентов россиян, чего уж. Но если скинуться понемногу, но многим, то Ирине Марковне не придется думать о продаже квартиры, а? Там маленькая кухня, там диван, там стол, там всё так, как любил Анатолий Владимирович, это будет страшной несправедливостью, если всё это разобрать, раздербанить, продать.

41001330538525 - это номер моего яндекс-кошелька. 40817810604010453629 - номер моего счета в Альфа-банке.

И да, я прошу перепоста. Мы не можем помочь всем, я всё понимаю, но кому-то одному - можем. Ирина Марковна осталась одна. У неё никого нет, кроме нас с вами. Больше никого нет, совсем.

Но мы-то есть. И нас много. Я не могу ничего не делать. Я не могу позволить, чтобы квартира Анатолия Владимировича была продана, нет, не могу. Сама буду помогать постоянно, это моя ответственность, моё решение. Тем, кто решит и сможет присоединиться и помочь - спасибо огромное.

Горе. У меня, ребят, горе.

Анатолий Владимирович и Ирина Марковна. Из последних фотографий. Это тот случай, когда не напишешь "крайние фотографии". Других уже не будет.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив