Глава 15. Медаль на мой пиджак и другие награды
homoamans — 18.11.2011"Провинция", роман без вымысла
Часть 1. День рождения Игоря Дедкова, или беги, а то умрешь
Толпа направлялась с третьего на второй этаж, и я в общем потоке. У двери, куда все входили, меня догнала толстая библиотекарша (потом узнаю: её фамилия Копышева) и сказала, что за дверью будет чаепитие, а мне туда нельзя.
Посмотрев на выставленный у двери караул из двух девиц, внимательно глядевших на нас, я безмолвно повернулась и пошла назад.
Конечно, я могла найти Радченко или Леоновича, или даже вернуться к Тамаре Фёдоровне и с ними пройти этот заградотряд - библиотекарши бы не посмели затевать скандал... но есть на свете вещи, ничего, кроме презрения, не заслуживающие. Именно оно переполняло меня, когда шла в раздевалку.
Думалось: почётно заслужить плохое отношение библиотекарей, не знающих, чего хотят и вообще хотеть не умеющих. Их мелочное, бабское предприятие (разработанное, по всему видать, заранее), я восприняла, как медаль.
А медали надо уметь носить.
Ожидание длилось до половины двенадцатого. Я полагала, Леонович не истолкует моё исчезновение неправильно и догадается, что искать меня надо дома. Радченко успел сообщить, что сегодня гобелен посмотреть не удастся, потому что его жена готовит стол в честь Дедковой. Не в мастерской, где он живет отдельно от семьи, а дома: "Я сюда пришёл, собственно, для того, чтобы пригласить Тамару на ужин".
Я тоже накрыла стол для двоих, уверенная, что, когда Радченко пригласит и Леоновича к своей жене, тот сообразит, что я дома, и придёт по окончании их застолья.
Чтобы скоротать паузу, села за машинку и отстукала рассказ, ни на секунду не задумываясь и не останавливаясь... Не слабо вышло: смесь фантастики с эротикой на семь страниц. И что это на меня нашло? Назывался рассказ "Превращение мастера". (Размещен по адресу: http://zhurnal.lib.ru/editors/a/arjamnowa_w_n/s6.shtml. Целомудренных прошу не беспокоиться. Хм... неправильно написала. Целомудренным читать можно, ханжам - нельзя).
Рассказ был закончен. Но далее надо было что-то делать. Пошла к уличному телефону-автомату звонить Леоновичу.
Вычислить его местонахождение в этот час труда не составило. Видимо, события пошли не так, как Радченко напланировал...
Набрала телефон мастерской Радченко, без малейшего сомнения произнесла: Пригласите Леоновича! Интуиция не подвела.
- Верушка!..
- Володя, ты пьяный?!..
- Да! Мы тут сидим с Радченко, пьём за тебя! Куда ты пропала?! Ты знаешь, он всё про нас с тобой понимает... И я видел гобелен, это действительно - ты!
- А мне можно его увидеть? - Конечно, Верушка, приезжай скорее!
- Автобусы уже не ходят. Я приеду на такси. Ты или Радченко спуститесь вниз заплатить таксисту - у меня нет денег.
- Конечно, конечно, Верушка! Ждём!
Остановила авто, села, а там - четверо крепеньких ребят, но пока я сообразила, что не следовало бы в такой компании ехать, машина уже тронулась. Всё обошлось, доехали быстро.
Поднялась наверх. Радченко нигде не просматривался. Встретил Володя: как ты скоро! Стал вынимать деньги, тут и появился Радченко, тоже с деньгами в руках. Возникла суматоха, Володя так и не понял, где потерял свои сто тысяч, может, в подъезде, а может, ребятам лишнего передал. Я хотела пойти расплатиться сама, но он настоял - вместе.
Когда поднимались назад, где-то на уровне третьего этажа он крепко обнял меня и сказал:
- Ты понимаешь, что произошло? Тебя все успели возненавидеть. Но я не дам тебя в обиду, ты поняла?
- Ты не дашь меня в обиду, - послушно повторила я и попыталась освободиться.
Мы, кажется, целовались, долго и нежно.
Упала моя шляпа.
Он сказал:
- Ты приняла на себя миссию Дедкова, и тебя возненавидели.
- Знаю, - сказала я и поведала о "медали".
Он гладил меня, как ребёнка, и возмущался, и страдал:
- Если б я только знал, если б я знал! Меня так долго мучила эта поэтесса своим Гимном, уволокла в отдельный кабинет, в когда я вышел - никого нет, одна Соловьева ходит под дверью, как кот учёный, ждет меня. А тебя нигде нет. И я подумал - ты нарочно ушла, по своему желанию.
- Давай поднимемся в мастерскую. Мы так долго стоим... А когда я пришла, Радченко спрятался?
- Да, он струсил ужасно! Заволновался сразу, когда узнал, что ты едешь.
- Вот он всегда так: боится, что приду, боится, что не приду, боится, что поцелую, боится, что не поцелую, - говорила я, одолевая последний пролёт и... увидела Радченко.
Он стоял на площадке и курил с какой-то странной, словно приклеенной полуулыбкой на лице.
- А я думаю, где вы так долго, уже беспокоиться начал, - весело сказал Радченко.
- А мы целовались, - сказала я.
- Я так и подумал, - ещё веселей произнёс Маэстро. И я поняла, он давно здесь стоит - сигарета почти сгорела.
В мастерской было празднично от выставленных на просмотр гобеленов. Там были художник Миша Салмов с Машей. А я так соскучилась по этому дому, что чуть не заплакала, обняв чудесный оазис взглядом.
- Пьют они тут за меня без меня, видишь ли. А я дома чуть не померла со своими медалями наедине.
Рассказала Мастеру историю о том, как меня не пустили пить чай.
- ... А Тамара спрашивала у всех: где же Вера? Но никто не знал, где ты. И знаешь, они её так "обсели" со всех сторон, один в одно ухо, другая в другое. Вот эта Гончарова, что первая принялась гадости говорить на чтениях...И Тамара не пошла к нам! А Базанков-то! Я оскорблён. Он сказал, что я примазался к имени Дедкова!
- Как? И ты это на свой счёт принял? - А как же.
- Но твоё имя в Костроме сияет не меньше Дедковского.
- А знаешь, я сказал Леоновичу, что он - великий.
- И верно. Он тоже великий. Оба вы великие. И Дедков.
Мастер попросил меня сесть на диван. Я хотела на стул, но он настоял: именно сюда. Поняла: это место лучшее для просмотра гобелена. Но Володя не дал мне его занять: "Верушка, иди ко мне". Я села рядом, и он обнял меня.
Радченко внёс гобелен со словами: "Леонович подтвердил, что это ты".
- О Боже, какой омут, - только и сказала я.
Озеро, запрокинутое в небо, в чистоту священной бездны, где Божий свет - насущный хлеб... Озеро - глазовина, полная темного горя и так жаждущая света...
- Омут это твоя энергия, - пояснил Радченко. - Я чувствую тебя за сто метров. Меня подавляет твоя энергия, а я не хочу, чтоб меня подавляли.
- Ты же никогда не посвящаешь свои гобелены живым, - напомнила я, думая о своём.
- Не бойся, мы с тобой тут вместе. Домишки - это я, остальное - ты. Одна ты была бы без домишек.
- Как называется гобелен?
- "Моё озеро", - ответил Маэстро. И снова стал говорить о себе и обо мне, не смущаясь присутствием Салмовых. Видимо, наши чувства для них не тайна, подумала я. Поглощенная созерцанием гобелена, даже не слышала, что, собственно, говорил Женя.
Потом мы пили водку и очень нравились друг другу. Я удивилась, как необычно, и необычно хорошо поёт Леонович. Вот кладезь талантов! А Салмов удивился моему голосу. Салмов с Леоновичем продолжали петь под Машин аккомпанемент, а мы с Женей разговаривали, то соглашаясь, то начиная ссориться и упрекать друг друга, и это всё было замечательно.
Пробило три часа,и я решила уходить. Застолье до светлого дня убавило бы здоровья Мастеру, хотя сейчас он об этом , явно, не думал.
Леонович сказал: "Мы с тобой пойдем через Волгу".
- Нельзя через Волгу, там уже вода поверх льда, пойдем через мост.
- Но это же долго.
- Часа через полтора дойдём.
Я одевалась.
Вошёл Радченко, взял моё лицо в ладони и поцеловал так, как мы целовались с ним когда-то ночью. И я с ужасом подумала, может, он чего-то не понял? Мне стало не по себе. Но я не стала сосредотачиваться на этом ощущении - слишком была согрета, слишком счастлива. Он же сам хотел, чтобы я...
Но эту мысль я не додумала, потому что, собственно, не знаю, чего он хотел на самом деле. Что говорил - одно, а что хотел - другое. Да и говорил разное.
- Возьми деньги на такси, - сказал мне Радченко, - нельзя пешком. И протянул сто тысяч. И я легко , даже с удовольствием взяла. Потому что деньги - это его труд, его время и его вдохновение, он сам - так случилось истолковать этот жест. А от него самого - разве могла бы я отказаться добровольно?