Генеалогия Келдышей-1

a_pereswet — 05.12.2025 Михаил Фомич Келдыш, дед по линии отца, был сыном Фомы Симоновича (или Симеоновича) Келдыша, который жил в Варшаве и служил причётником в православном Свято-Троицком соборе. По тому времени – когда Польша вошла уже в состав России – это уже не было подви́гом: православной церкви отдали все права, положенные ей в православной империи. Но в известной степени подвижничеством это было.
О происхождении Фомы Келдыша точных сведений нет. Есть упоминание от сына сестры Мстислава Всеволодовича – Людмилы, будто тот с женою происходил из литовских караимов. Трудно о том судить, но по меньшей мере в одном подлинном историческом источнике упоминается некто «КЕЛДЫШ, т. Абрагiмава сцягу». Это упоминание есть в переизданной в 2003 году в Минске «Переписи войска Великого Княжества Литовского 1528 года». [330] Мог ли этот человек быть предком Фомы Келдыша – неизвестно. Но и не исключено!
Одноэтажная, скромная церковь, где служил Фома, с собранным с миру по нитке трёхрядным иконостасом была перестроена из часовни, созданной только в 1818 году во дворе дома, купленного греческими купцами Добричем, Барчу и Дадани. В ней до 1828 года не было даже своего постоянного священника. Под юрисдикцию Русской православной церкви она перешла в 1825 году, имея всего 62 прихожанина. Им и служил Фома Келдыш при настоятеле протоиерее Феофиле Новицком.
Правда, через семь лет имперское правительство выделило варшавскому приходу 6000 рублей на ремонт храма и на закупку новых икон. Ещё через два года, когда по настоянию тогдашнего наместника Царства Польского И.Ф. Паскевича в Варшаве было учреждено викариатство Волынской православной епархии, церковь была объявлена кафедральным собором, а её причт преобразован в соборный. Епископом Варшавским был назначен архимандрит Антоний (Рафальский Григорий Антонович), будущий митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский, первоприсутствующий член Святейшего Синода, высоко ценимый императором Николаем I.
Вот этот известный своей доброжелательностью и пышностью богослужений церковный деятель и крестил в марте 1839 года сына одного из трёх причётников кафедрального собора Михаила Фомича Келдыша от матери Александры Иосифовны (урождённая Михомлом).
Когда подошёл соответствующий возраст, религиозный отец отправил первенца учиться в Волынскую духовную семинарию. Михаил был выпущен из неё в 1859 году. Почему-то вне списка выпускников по отделениям и разрядам. Возможно, потому, что, как следует из косвенных упоминаний, перевёлся в высшую духовную семинарию в Варшаве. Без детальных исследований не разобраться, а такие исследования выходят за рамки биографии главного героя этой книги.
Да и в любом случае духовное образование оказалось лишь эпизодом в жизни Михаила Фомича Келдыша. Ибо XIX век был веком просвещения (надо бы написать это с большой буквы, ибо под Просвещением тогда понималось нечто большее, чем просто получение образования). И сын церковного причётника увлёкся медициной.
Он поступил в Императорскую медико-хирургическую академию в Петербурге. Там ему довелось учиться в годы её самого блестящего расцвета под управлением в 1855 – 1867 гг. профессора Петра Александровича Дубовицкого. Основанное императором Павлом I в 1898 году путём объединения сухопутного и адмиралтейского столичных госпиталей, а также «школ, при них существующих», и названное «Главным врачебным училищем», это заведение к 1850 – 1860 годам превратилось в настоящий центр медицинской науки. Именно науки, ибо хотя академия была подчинена военному министерству и готовила медицинских специалистов для армии и флота, в ней в эту эпоху лекции читали такие светила как профессоры С.П. Боткин, И.М. Сеченов, Э.А. Юнге, П.Ю. Неммерт, знаменитейший тогда химик, ординарный академик Петербургской академии наук Н.Н. Зинин и другие.
При академии работало 7 кафедр: патологии и терапии, хирургии, анатомии и физиологии, акушерства и судебной медицины (именно так, вместе), фармакологии, математики и физики, ботаники и химии. Учебный процесс здесь продолжался четыре года. На первом курсе студенты изучали основной, можно сказать, базовый круг тогдашних наук - алгебру, геометрию, физику, химию, естественную историю, анатомию и физиологию, а также латинский и немецкий языки. На втором к этим предметам добавлялись курсы общей патологии и гигиены с практическими клиническими занятиями. На том завершался период, как это называлось, ученичества, и те, кто продолжил учёбу, величались уже студентами.
Студенты уже углублялись в собственно медицинские дисциплины: общая терапия, хирургия, акушерство, различные патологии и даже ветеринария. На последнем, четвёртом курсе будущие военные медики проходили оперативную хирургию, частную терапию, практическое акушерство, практическую ветеринарию, судебную медицину. Это обучение проводилось на базе устроенных при академии ещё в 1806 году клиник.
Таким образом, из стен академии выходили не только подготовленные военные врачи, но и высокообразованные врачи вообще, к тому же пригодные для исследовательской и практической деятельности в более чем широком диапазоне наук. Недаром окончившим ИМХА сразу присваивалось звание кандидата хирургии. И именно такую подготовку продемонстрировал всею своею жизнью и карьерою будущий дед будущего главы советской Академии наук.
Интересно, что через несколько лет в той же академии стал учиться другой сын Фомы Келдыша, Николай, на четыре года младший брат Михаила. Тот прошёл через ступеньки лекаря пехотного полка, заведующего уездной земской больницей в городке Боброве Воронежской губернии, ординатора больницы Троицкой общины сестёр милосердия в Петербурге и одновременно врача в городской богадельне (в течение 22 лет!), главного врача и директора Санкт Петербургской больницы св.Ольги. Стал в 1905 году действительным статским советником. Гражданский чин 4-го класса имперской Табели о рангах, между прочим: генерал-майор, по-военному если, и потомственное дворянство. К тому же кавалер орденов св.Анны 2-го класса и св.Владимира 3-го класса. Неплохая карьера для сына церковного причётника!
Отметился он также интересными научными и методическими статьями и брошюрами. И даже одним замечательным, университетского уровня, учебным пособием «Медицинские беседы с испытуемыми сестрами милосердия Св.Троицкой общины». Ну да что говорить – доктор наук, как никак. Как и старший брат.
На обоих имеются личные дела в фондах нынешней Военно-медицинской академии. [324]
В прочих архивах удалось найти сведения про ещё одного сына Фомы Келдыша – Константина. По состоянию на 1894 год он преподавал историю и географию в Кубанском Александровском реальном училище Кавказского учебного округа в Екатеринодаре. [328] Училище считалось весьма престижным и более чем щедро финансировалось: на его содержание ежегодно выделялась огромная по тем временам сумма - около 40 тысяч рублей. Сюда приглашали лучших преподавателей, выпускников университетов. При училище даже действовала метеорологическая станция (и местные газеты публиковали её прогнозы!), к работе которой учитель географии явно должен был иметь прямое отношение.
Сын его, прапорщик Всеволод Константинович Келдыш, пошёл по военной стезе, и в 1909 году его имя фиксируется в списках личного состава 70-й отдельной сапёрной роты.
По окончании учёбы медики в те годы получали звание не врача, а – лекаря. Выпускникам же Медико-хирургической академии для получения этого звания требовалось наличие годового стажа в военном госпитале. Что-то вроде интернатуры. И Михаила Фомича Келдыша определили после окончания академии в 1862 году «медиком для командировок» при Первом военно-сухопутном госпитале в Петербурге.
А через год уже полноценного лекаря отправили в действующую армию на Кавказ.
Там он работал бригадным и корпусным врачом в Грозненском военном госпитале, на полученном там материале написал диссертацию по кавказской тропической лихорадке - частному случаю лихорадки Денге.
Затем был направлен в Закаспийский край, где с 1870 по 1873 год служил в Красноводском военном отряде.
Что представляла собою в те годы служба в этом краю, сегодня уже трудно себе представить. Весь Туркестан был территорией сплошного военного и управленческого хаоса. Где все дрались со всеми, и война шла поистине - две тысячи лет. Где рабство было стержнем экономики – впрочем, вторым после набегового грабежа. А в качестве государственного устройства был крайне условный контроль средневекового исламского ханства над родоплеменными сообществами.
И всё это перемножалось крайне неблагоприятными для жизни горными и пустынными рельефами, малым количеством доступной воды и античеловеческим, можно сказать, климатом с удушающей жарой летом и лютыми морозами зимой.
В общем, Афганистан сегодня – рай в сравнении с Туркестаном тогда.
Когда туда ещё не пришла Россия.
Но к 1870 году она в Туркестан частично пришла. Сначала как злой, отмщающий хозяин дома, в который повадились наведываться грабители. Грабили и убивали крестьян, мещан, купцов. Уводили в рабство уцелевших мужчин, пленённых солдат и казаков, не говоря уже о женщинах и детях. Да о чём и говорить, если даже в Оренбурге какая-нибудь дворянская дочь рисковала быть оторванной от музицирования и мыслей о красивом поручике из Петербурга и утащенной через пустыню за тысячу вёрст, чтобы быть проданной кому угодно как просто вещь!
Причём зачастую набеги эти совершали местные племена, которые ещё при императрице Анне Иоанновне просились в подданство Российской империи. И получили его. Вот только смотрели они на принятие русского подданства, как на дело материально прибыльное, но их лично ни к чему не обязывающее. Как же не пограбить-то? Как ещё нукеру молодому проявить себя? Так что формально будучи подданными империи, на деле жили те племена полностью автономно, по своим унаследованным от предков законам и уложениям, никаким имперским должностным лицам не подчиняясь.
Как о том писал в Петербург оренбургский генерал-губернатор с 1866 года, генерал-адъютант Николай Крыжановский: «…адаевцы до настоящего времени только номинально подчинялись нашему подданству, и не только никакая русская власть к ним не могла проникать, но даже султан, правитель западной части области, в пределах коей до 1869 года заключался Мангишлакский полуостров, не решался идти к этим инородцам, не смотря на то, что в его распоряжении состоял казачий отряд из 150 человек». [208]
Разумеется, очень скоро выяснилось, что за набегами стояло не одно лишь неизбывное хищничество номадов-кочевников по отношению к оседлому населению, а больше даже политика туркестанских ханств – Коканда, Бухары, Хивы и им вассальных беев и подханков. Именно эти оставшиеся в средневековье полугосударственные образования были главным бенефициаром грабежей и работорговли. Живой русский пленник оценивался в Хиве за 100 тилей – то есть 381 рубль, а за голову мёртвого русского, доставленную в столицу ханства, платили 10 таких же золотых монет. Причём деньги выдавались из ханской казны немедленно. [208] Только в Хиве после её покорения было выпущено на волю более 10 тысяч русских рабов! А ведь в рабах были ещё и персы, и пуштуны, и такие же туркестанцы, и даже ханьцы…
Так что когда Империя смогла собрать достаточно войск на Востоке, он зашла в Туркестан как сила усмиряющая и покоряющая. Принуждающая к миру.
Но одновременно - преобразующая и строившая. Для себя поначалу строившая, для своих военных, администраторов и поселенцев, чтобы цивилизованно жить в том диком, даже до средневековья не доросшем краю. Но никому из имперских чиновников и в голову не приходило закрывать блага цивилизации и просвещения от местного населения.
Одной из частей той усмиряющей и покоряющей силы и был Красноводский отряд, в котором Михаил Келдыш обеспечивал медицинско-эпидемиологическую службу.
Было всякое в этом Туркестане. И попытки нападений воинственных туркменских племён в немалых силах из-за ближайшего холма, и стычки с кочевниками у пустынных колодцев, и беспощадные, на излёте сил, переходы по пустынным барханам. А между тем, Красноводский отряд был не слишком-то и велик: батальон солдат в пять рот, 8 полевых и 8 горных орудий, полторы сотни казаков и команда сапёров. И прикреплённый медик.
Что за служба у него была, можно судить по тому, что за три года в отряде Михаил Келдыш заслужил два ордена – Св. Анны 3-го класса (который со времён Крымской войны стали давать врачам за заслуги, «под неприятельскими выстрелами оказанные») и Св. Владимира 4-го класса. Первый из них давал право сыну провинциального причётника право на личное, а второй – уже на потомственное дворянство. А ему было едва за тридцать!
Немного позже М.В. Келдыш отметился также примерной военно-медицинской работой во время Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов в качестве главного врача Кавказского военно-временного госпиталя №1.
А сразу же после её окончания вновь был командирован в Туркестан, где участвовал в неудачной первой Ахал-Текинской экспедиции 1879 года. Собственно, в военной операции, направленной на занятие Ахал-Текинского оазиса, закончившейся неудачным штурмом крепости Денгиль-Тепе и последующим отступлением через пустыню практически без продуктов питания и воды.
Но лично для Михаила Келдыша это поражение обернулось профессиональным успехом: он не только спас немало жизней солдат, но и написал по материалам своей деятельности в экспедиции две научные работы – «Из хирургической практики в Ахал-Теккинском отряде в 1879 г.» и «Ахал-Теккинский военно-временный госпиталь в 1879 году». Он же первым составил и опубликовал описание Закаспийского края, рассмотрев его не только географическое положение, но и медицинское состояние. Орден Св. Станислава 2-го класса, пожалованный в следующем году, отметил в том числе и эти, научные, заслуги.
Затем последовали годы спокойные, статские. Ну, насколько это соотносится с профессией военного медика. Михаил Фомич с 1886 по 1894 годы занимает должность главного врача Одесского военного госпиталя, ведёт здесь научную работу. Делает публикации, которые обсуждает медицинский мир, как, например, вышедшую в 1893 году в типографии Исаковича брошюру «Случай Thomsen'ской болезни».
С сентября 1894 года он с самого начала формирования 19-го армейского корпуса Варшавского военного округа становится в нём корпусным врачом. Правда, всего на год.
Затем он переезжает в Ригу. Здесь он в 1897 году стал членом Общества русских врачей, которое на самом деле объединяло не столько русских по происхождению, сколько русских по имперскому гражданству. И по самоидентификации.
Так, заместителем его председателя был Карлис Баронс. В составе общества были будущий генерал армии Латвийской республики Петерис Сникерс, будущий депутат сейма Густав Рейнгард, знаменитый отечественный бальнеолог Александр Лозинский. То есть билетом для входа в общество служила не этническая принадлежность, а медицинский диплом Российской империи.
Уже через год коллеги выбирают Келдыша председателем правления Общества русских врачей. Понятно, что за заслуги, - шесть орденов, как-никак. Но и за характер тоже. В котором военная решительность сочеталась, как о нём говорили, с мягкостью и добротою, а также замечательной терпимостью к чужим мнениям. Впоследствии они – причём когда Михаил Келдыш Ригу уже покинул, отправившись к новому месту приложения своих сил и таланта, в Казань, - избрали его почётным членом Общества русских врачей. Одного из пятерых, получивших такую же честь за десятки лет деятельности этой организации. Причём компания, в которой оказался Келдыш, была более чем солидной: два нобелевских лауреата – И.И. Мечников и И.П. Павлов, один выдающийся психоневролог - В.М. Бехтерев и один священнослужитель, позднее причисленный к лику святых новомучеников и исповедников Церкви Русской, – архиепископ Рижский и Митавский Агафангел (в миру А.Л. Преображенский).
В июне 1902 года действительного статского советника Келдыша Высочайшим приказом переводят с должности корпусного врача 20-го армейского корпуса на должность окружного военно-медицинского инспектора Казанского военного округа.
В июле 1904 года Михаил Фомич подал в отставку. Получил её с правом ношения мундира, а также - «на пенсион» - чин тайного советника. Что в военной иерархии равно званию генерал-лейтенанта. Людей такого уровня – 3-го класса Табели о рангах – во всей империи было всего около полутысячи.
Остался жить в Казани, став частнопрактикующим врачом. В марте 1909 года его в этом качестве внесли в «Российский медицинский список, изданный Управлением главного врачебного инспектора Министерства внутренних дел».
В том же справочнике, кстати, значится и его брат Николай Фомич.
В 1920 году Михаил Фомич Келдыш умер в Крыму. История умалчивает о том, как и по какой причине он скончался. С одной стороны, возраст вполне почтенный – за 80 лет. С другой же, Крым в конце 1920 года для царских генерал-лейтенантов, пусть и бывших, был местом крайне недобрым. Точного количества расстрелянных Особыми отделами и ЧК не назовёт уже никто, но большинство ответственных исследователей сходятся в минимальной оценке в 12 тысяч казнённых. Из них 30 губернаторов, более 150 генералов и 300 полковников [46; 47, с.105]. Так что ничто не исключено.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив