Где тонко, там не рвется! Ожерелье Дебюсси, бусинки Прокофьева и грабитель под
lovers_of_art — 29.01.2022Эту программу нельзя от себя оттолкнуть! Она просачивается в слушателя, даже если сам того не очень и желает. И не очень-то поначалу ее воспринимает, в силу хотя бы необычности. А потом вдруг обнаруживаешь: все это стало частью тебя. Есть пианисты – спецы исполнения «на тоненького». Вот только они подавляющей частью тешат наш слух романтическими грезами, вздохами и разочарованиями. Константин Емельянов сделал иное. На уровне тонких ощущений он заглянул в гремучий век 20-й. А оттуда проложил тропинку и в текущий момент.
27.01.2022. Большой зал Московской государственной консерватории. К.Дебюсси. Двенадцать прелюдий (Первая тетрадь). С.Прокофьев. «Мимолетности». С.Барбер. Соната для фортепиано. Константин Емельянов, фортепиано.
Ну да, прелюдии Дебюсси исполняют охотно, иногда целым блоком, чаще выборочно. Находка же Емельянова – в создании уникальной программной комбинации. Перебрав янтарные камешки Дебюсси, он принялся нанизывать жемчужные бусинки Прокофьева, до которых у коллег Константина руки не доходят совсем.
Эффект получился изумительный!
...Послушать немногих сохранившихся разумных философов и психологов, - главная проблема нынешних молодых в том, что у них отсутствует целостная картина мира. Взамен – нарезка случайных клипов.
Так вот, Емельянов создавал именно объемную звуковую картину. Транслировал наблюдательный взгляд, переплавляющийся в чувство. У Дебюсси ведь не отыщешь концепции – у него мир образов во всем их разнообразии. Внимание к окружающим гармониям, иногда перебиваемым диссонансом людских чудачеств. А «Шаги на снегу» и «Затонувший собор» - это, в дополнение, переданное волшебными звуковыми средствами ощущение, насколько все преходяще в нашем мире…
И тогда замечательным образом воссоздается картина ЦЕЛОСТНОГО.
Костя Емельянов, к слову сказать, немного похож на Дебюсси – и внешне, и особенным вниманием к негромкому. А вот на Прокофьева вряд ли. Но и то сказать: в «Мимолетностях» Сергей Сергеевич и сам не тот, к какому мы привыкли.
Здесь он собиратель жемчуга.
Какая же россыпь наблюдений за характерами и ситуациями! И за проявлением характеров в ситуациях. В двадцати миниатюрах авторское указание темпа и интонации исполнения повторяется только единожды. И из этой подробности понятно: Прокофьев не ставил задачу максимально разно наполнить некий воображаемый модуль – нет, он, такое чувство, просто купался-наслаждался в разнообразии как таковом.
Пробегающие по клавиатуре в заключительной пьесе триоли – как метафора человеческой пластичности!
12 прелюдий Дебюсси – а вслед 20 мимолетностей Прокофьева. Любитель крупных фортепианных форм обязательно нахмурится: программа-де непозволительно измельчена…
Но из самой исполнительской манеры Емельянова слушатель впитывает совсем иное: программа замечательно, невероятно, изысканно и исключительно насыщена подробностями!
Теми живыми подробностями, от которых мы лихорадочно отмахиваемся в суетной и алармистской действительности.
И потому после всего произнесенного рояльной клавиатурой сонату Барбера я встречал настороженно.
И правда: набранное свободное дыхание с первых ее тактов превратилось в сдавленное.…
Соната Барбера не то, что пугает, в 20-м веке полно сочинений много страшнее. Но она, я бы сказал, навешивает замОк на все то, что Емельянов сыграл в концерте прежде.
Начало – как резкий, нахрапистый стук в дверь. И совсем не хочется открывать. И ты шмыг-шмыг вглубь квартирки – пусть думают, что дома никого.
Это здесь лейтмотив – ощущение запертости на своей маленькой территории. И ты наряжаешь там сбивчивые свои ощущения в некий сказочный хрусталь – да толку…
И в этом своем мирке ты все глубже чувствуешь себя жертвой таящегося за дверью охотника. И мыслечувства твои, исполнительской волей Емельянова, мельчают (вот где измельчение-то!) настолько, словно смотришь в перевернутый бинокль.
И уже не поймешь – в комнате ты, или в клетке, или в камере…
А в финальной части то ли ты неосторожно растворяешь дверь, то ли ее выламывают. И захлестывает настоящий бедлам, хаос, и ты попадаешь под неотразимую паническую атаку…
И здесь прежняя сдержанность Емельянова перевоплотилась почти в публицистический огонь!
Нужны ли комментарии?
Николай Мясковский проницательно отозвался о прокофьевских «Мимолетностях»: после звука-жеста С.С. ощутил потребность в звуке-слове. Так и Константин Емельянов, с его изысканно-негромкой манерой, произнес этой программой веское слово. О том критически важном, что с нами происходит.
|
</> |