Formen - продолжение

sg_karamurza — 15.02.2018 — История Строго говоря, начиная с «Манифеста» Маркс подчеркивал неизбежность закона смены формаций – уже из политических целей. Ранее, в исследовании докапиталистических социально-экономических отношений, он исходил именно из разнообразия, альтернативности путей развития. Он писал о том, что античная община-город (полис) развивалась в сторону рабовладельческого строя, но одновременно с этим германская сельская община сразу развивалась к феодальному строю. Таким образом, феодальный строй вовсе не был формацией, выросшей из античного рабовладения. Это были две формации, существовавшие в Европе параллельно, возникшие из первобытнообщинного строя в условиях различной плотности населения у греков и германцев. Но, создавая идеологию для пролетарской революции, марксизм пошел по пути создания простой и убедительной модели истории. Но Россия в эту модель не вписывалась.
Отсюда становится понятным особое отношение Маркса к русской революции. Эту проблему России мы коснемся слегка, в контексте докапиталистических форм хозяйства.
Хобсбаум пишет: «Развитие революционного движения в России заставило Маркса и Энгельса возложить свои надежды на эту страну как на [колыбель] европейской революции. … Интересно отметить, что его точка зрения — в известной мере неожиданно — склонилась к поддержке народников, которые отстаивали тот взгляд, что русская крестьянская община могла создать основу для перехода к социализму без необходимости ее предварительного разрушения посредством развития капитализма. Можно сказать, что эта точка зрения Маркса рассматривалась как не вполне соответствующая всему предыдущему развитию взглядов Маркса и русскими марксистами, которые в этом пункте противоречили народникам, и более поздними марксистами. Во всяком случае, эта его точка зрения не получила подтверждения. Сама формулировка этого мнения Маркса отражает определенную долю сомнения, возможно, из-за того, что ему было трудно аргументировать ее теоретически» [94].
Сомнения Маркса настолько противоречили ортодоксальному марксизму, что и сам он не решился их обнародовать — его еретические мысли они остались в трех (!) вариантах его письма В. Засулич, и ни один из этих вариантов он так ей и не послал (Хобсбаум утверждает, что черновиков письма к Засулич было не три, а четыре). Позже, в 1893 г., Энгельс в письме народнику Н.Ф. Даниельсону (переводчику первого тома «Капитала») пошел на попятный, сделав оговорку, что “инициатива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролетариата Запада».
Такими обобщениями, которые искажали картину и обедняли смыслы Formen, были полны труды Маркса и Энгельса, и на них воспитывалась советская интеллигенция. Много у них говорилось и о русской общине – одном из важнейших институтов, отличавших русский тип хозяйства. Маркс пишет (1868): «В этой общине все абсолютно, до мельчайших деталей, тождественно с древнегерманской общиной. В добавление к этому у русских.., во-первых, не демократический, а патриархальный характер управления общиной и, во-вторых, круговая порука при уплате государству налогов и т. д… Но вся эта дрянь идет к своему концу» [95].
Но в момент написания этого письма было известно принципиальное отличие русской общины от древнегерманской. У русских земля была общинной собственностью, так что крестьянин не мог ни продать, на заложить свой надел (после голода 1891 г. общины по большей части вернулись к переделу земли по едокам), а древнегерманская марка была общиной с долевым разделом земли, так что крестьянин имел свой надел в частной собственности и мог его продать или сдать в аренду.
Ниоткуда не следовало в 1868 г., что русская община «вся эта дрянь» идет к своему концу. Возможность русской общины встроиться в индустриальную цивилизацию еще до народников предвидели славянофилы. Так оно и произошло – русские крестьяне, вытесненные в город в ходе коллективизации, восстановили общину на стройке и на заводе в виде «трудового коллектива». Именно этот уклад со многими крестьянскими атрибутами (включая штурмовщину) во многом определил эффективную форсированную индустриализацию СССР.
Обществоведение описало советское хозяйство на языке политэкономии марксизма, но этот язык был неадекватен объекту.
Маркс уже с 50-х годов XIX века определенно сконцентрировал свои усилия на анализе именно западного капитализма, оставив все незападные общества в «черном ящике» азиатского способа производства. Он писал для пролетариата Запада и четко об этом предупреждал. В частности, в 1877 г. он написал письмо в редакцию русского журнала «Отечественные записки» в ответ на статью Жуковского (псевдоним народника Н.К. Михайловского) с протестом против превращения русскими марксистами его теории «в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются,— для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общества и наиболее полное развитие человека» [96].
Письмо это, впрочем, не было отправлено по назначению и было опубликовано лишь в 1888 г. Маркс даже обещал издателям переработать первую главу «Капитала» специально для русского читателя. Но этого сделано не было, и нигде Маркс прямо не признал ошибочность «всеобщности» законов исторического развития. В разных цивилизациях формы народного хозяйства развивались согласно системам условий – природных, демографических, культурных и реальных исторических процессов. И в конкретных условиях всем приходится корректировать или даже резко изменять свои экономические доктрины и свои национальные «политэкономии». Конечно, все страны изучают чужие доктрины и концепции, как и технологии. Все используют знания и опыт иных. Но это сложная функция и государства, и общества.
Маркс нам оставил ценное предупреждение: капитализм – сложная система и очень закрытая культура. Он писал: «Так как, далее, буржуазное общество само есть только антагонистическая форма развития, то отношения предшествующих форм [общества] встречаются в нем часто лишь в совершенно захиревшем или даже шаржированном виде, как, например, общинная собственность. Поэтому, если верно, что категории буржуазной экономики заключают в себе какую-то истину для всех других форм общества, то это надо понимать лишь cum grano salis [дословно, «с крупинкой соли»; в переносном смысле: «с оговоркой», «не вполне буквально». Ред.]. Они могут содержать в себе эти последние в развитом, в захиревшем, в карикатурном и т. д., во всяком случае в существенно измененном виде. Так называемое историческое развитие покоится вообще на том, что последняя по времени форма рассматривает предыдущие формы как ступени к самой себе и всегда понимает их односторонне» [16, с. 39]
В таких условиях историки экономики и социальные философы с середины ХХ века начали развивать такие новые области, как, например, «структуры повседневности» (Ф. Бродель), «археология знания» (М. Фуко), «клиометрия» (Л.В. Милов, Р. Фогель).
Разобраться с политэкономиями, особо с капитализмом и СССР, сейчас надо чрезвычайно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив