Февраль

По утрам почти светло. Над Кремлем в стылое небо поднимаются из Замоскворечья тугие белоснежные дымы, и солнце пробует силу на золотых куполах. И город дышит бензином, морозом, и чем-то еще - февральским, утренним и неповторимым.
На факультете шумно - у профессуры конференция.
Серьезные университетские люди с портфелями и бейджиками, заполошные организаторы, крепкий кофе и вайфай под лестницей.
И в воздухе пахнет Большой Наукой, и даже студент Пупсиков готов к пересдаче...
У него было полно времени, больше двух недель, и он выучил все-все по моему предмету, все-все...
- Весь английский? - испуганно уточняю я.
Веселое недоумение, смущенный смех, шуршание бумаг.
Пупсиков перепутал меня с преподавателем испанского, и, слава Богу, не английский а испанский изучил нежный розовощекий Пупсиков в совершенстве и в двухнедельный срок, и не Шекспиру, а Сервантесу предстоит сальто в гробу...
Идите, Пупсиков, идите.
Черт с ним, с Сервантесом, он потерпит, ему, в принципе, все равно, вы только берегите себя, Пупсиков, вы только растите приличным человеком, вы только помните, что ваше профессия - вторая, а не первая древнейшая...
Лаборантка записывает, из учебной части диктуют расписание...
В четверг первая пара - в половине девятого.
А там еще один четверг, и еще, и еще, и затикает, и потечет, и отмерзнет, и липы выбросят клейкие листики, и заиндевелый Михайло Василич стряхнет с плеч снежные эполеты, и будет весна...
В принципе, я пессимист.
В светлое будущее я не верю, перспективы моей Отчизны видятся мне мрачными аж донельзя, но то, что будет весна - это я вам гарантирую.
Уже неплохо, правда?