Ференц Шанта «Пятая печать»

kagury — 17.04.2024 Одним из пунктов в книжном челлендже была книга венгерского автора. Надо признать, что венгерская литература не так уж широко представлена в нашей стране, и краткий обзор показал (как это часто с бывшими соц. странами), что практически все, что издавалось – это книги советского периода. Ференц Шанта привлек меня разговорностью и вечными вопросами.

Если в паре слов – то это абсолютно программная такая вещь, в том смысле, что такие произведения любят изучать на уроках литературы. Здесь есть и над чем подумать, и что обсудить, и добрая порция морали включена, и даже с добавкой. Но не спешите сразу записывать книгу в скучную классику. Это реально хорошая проза – написанная приятным стилем, старательно избегающая назидательности и интересная в том числе и по своей структуре. И нет, структура не превалирует над содержанием, как в современных постмодернистских романах, она гармонично ему соответствует. С одной стороны, метафорически, это земля, стоящая на четырех черепахах, плавающих в океане будничности. С другой - своего рода закрученная пружина, резко распрямляющаяся в финале.

Дальше, собственно, про то, о чем же это написано.

Когда начинаешь читать, то сначала получаешь большую порцию умной, душевной и обаятельной прозы:
«– В грудинке бывают такие пленочки, соединительная ткань, или как там она называется… Мы ее аккуратненько протыкаем, делаем прорези для начинки…
– Так, в точности так, – закивал столяр.
– Дело ведь не только в самой начинке, но в неменьшей степени в том, каким образом мы будем ее закладывать. А чем будем шпиговать? Жареным салом! Только обжариваем его не до хруста, а до прозрачного состояния. Так вот, этим салом мы грудиночку и шпигуем. Но это еще не все. Теперь следует заложить то, от чего грудинка приобретет изумительный вкус. Как вы думаете, что это? Ну конечно, не знаете! Я и сам научился этому у человека, чей родственник был поваром не у кого-нибудь, а у самих Эстерхази. Можете себе представить, какой кухней он там заведовал… В общем, не догадаетесь все равно: нужно сыром грудинку нашпиговать! Да, сыром, вы не ослышались. Нарезаете на ломтики, совсем небольшие, тоненькие, длиною в полпальца. Ну а дальше – аккуратно закладываем эти ломтики рядом с кусочками сала, предварительно слегка поперчив, это само собой… И что затем происходит с сыром? В этом весь секрет! Когда мясо уже в духовке, ломтики сыра начинают плавиться. Они плавятся, плавятся… Ведь вы запекаете мясо на медленном огне, следя за тем, чтобы температура была постоянная, и сыр продолжает плавиться; он плавится, плавится, и вот, господа, аромат и вкус сыра пропитывает уже все мясо. Весь кусок обволакивает изумительная сырная пленочка… Вот тогда самое время грудинку отведать!»

И так и видишь этот маленький трактир, с его завсегдатаями, примостившийся где-то на улочке старого Пешта. Уютные будничные разговоры четырех приятелей, с привычными подколками, обсуждением мировых проблем, философских вопросов и способов приготовления телячьей грудинки. Все они условные «маленькие люди» - трактирщик, часовщик, столяр и книжный агент. Но маленькие – не равно простые! Примерно половину книги они просто сидят и разговаривают. Но на дворе 1944 год, идет война, в городе – фашисты (нилашисты), так что мирный уклад – отчасти иллюзия.


«– Словом, я полагаю, что если мы сами уже достигли какого-то совершенства, то наш долг как-то подталкивать, стимулировать отстающих, чтобы те поскорее меняли мнения и отказывались от своих устаревших позиций.

– Ну-ну, – в третий раз произнес часовщик и поднял стакан. – Вот кто может далеко пойти! – сказал он и отпил из стакана.

– Куда пойти? – не понял столяр.

– Далеко, – повторил Дюрица и продолжил: – Ну что же, будем здоровы, выпьем за то, что дорого именно нам, а не кому-то другому!

– Это верно, – подхватил хозяин трактира. – Не станем никого лишать радости, приглянулась кому дурнушка – пускай радуется на здоровье.

– Честно признаться, – сказал книжный агент, – я тоже считаю так, что ежели статскому советнику доставляет радость нагишом выплясывать на балконе, то и пусть себе пляшет или чем он там занимается. Я это, прошу заметить, совершенно серьезно, без тени сарказма сейчас говорю. В конце концов, если что и придает нашей жизни смысл, то это уверенность, что мы вправе поступать сообразно собственной воле. А иначе разве могли бы мы вообще называться людьми? Верно я говорю?»
Где-то в середине обычного разговора часовщик Дюрица рассказывает своим приятелям что-то вроде притчи о рабе Дюде и тиране и мучителе Томоцеускакатити.

«Дюдю провел так всю свою жизнь, до самой кончины – которая ждала его в желудке грациозной пантеры, – познав лишь одно утешение. Он говорил себе: на мою долю выпало много несчастий. Я жалкий невольник, отданный на произвол хозяев. Меня могут мучить и унижать, мне могут выколоть глаза, могут отнять у меня детей, убить жену, бросить меня самого на растерзание диким зверям – и какое же есть для меня утешение? Только одно: на мне нет греха! За мной нет никаких грехов, потому что мои страдания не дали мне стать негодяем. До последних минут своей жизни я оставался праведником. И это очень, очень большое дело. Всю свою жизнь я принадлежал к великой семье обездоленных и бичуемых, и душа моя осталась такой же чистой и незапятнанной, какой ее создал сотворивший всех нас. А это воистину великое дело. Вот так утешал себя Дюдю и, что самое удивительное, в такие моменты действительно чувствовал облегчение».
«– Обратимся к Томоцеускакатити. Жизнь этого Томоцеускакатити была полной противоположностью жизни несчастного Дюдю! Он был большим начальником, князем. Разлучил три тысячи супружеских пар, отобрал у родителей семьсот дочерей и сыновей еще до того, как им исполнилось тринадцать лет. Две тысячи человек тиран ослепил полностью или на один глаз, повелел вырвать тысячу пятьсот языков, в том числе у шестидесяти малолетних. Сжег живьем сто тридцать, посадил на кол семьдесят и распял на кресте тридцать девять. Наверное, еще никого не проклинали так, как этого сукина сына. И все бы ничего, не будь в этой истории одной особенности. Причем весьма интересной особенности. Томоцеускакатити был убежден, что он – самый порядочный человек на свете».
Дюрица спрашивает своих друзей: кем бы они хотели стать в будущей жизни – жалким, страдающим, но праведным Дюдю или довольным жизнью мучителем Томоцеускакатити?

«– А скажите, господин Дюрица, этот Мумотаки, он что, вообще не соображает, что дела, которые он творит… ну, что это недопустимо?
Дюрица поднял стакан.
– Нет. Он в этом во всем родился и поэтому считает такие вещи совершенно естественными.
– Но тогда, – сказал Ковач, – он, возможно, не совершает греха. Как вы думаете?
Дюрица пристально посмотрел на него:
– Это уж вы решайте сами.
– А куда же тогда… – задумчиво продолжал Ковач. – Куда подевался Бог? Тот, который внутри него был?
– Об этом вы лучше у него самого спросите. И у его коллег.
– Мать честная, – мотнул головой дружище Бела и, подняв руки к воротнику рубашки, застегнул на ней верхнюю пуговицу.
– Я правильно понимаю, – снова заговорил Ковач, – что бывает такое, что Бог в человеке молчит?
– Представления не имею, – отвечал часовщик.
– Ну это же факт. Молчит, – сказал трактирщик.
– М-да… – вновь опустил взгляд на скатерть столяр».

Приятели вскорости расходятся и каждый остается со своими мыслями, а читатель – с их прекрасными психологическими портретами, написанными ярко и лаконично. Это примерно еще треть книги.
На следующий день приятели встречаются снова, и по чужому навету оказываются у нилашистов. А дальше следует непростая и очень напряженная сцена, основной вопрос которой задает один из четверки:

– А чего вы хотите? – спросил трактирщик. – Уважать себя – или жить?

Несмотря на то, что у книги есть весьма неплохая озвучка, рекомендую ее именно читать, потому что на слух теряются многие детали, а здесь именно в них прячется черт. Признаюсь, я послушала, я потом некоторые фрагменты перечитала еще раз. Оказалось, что зная финал, делать это даже интереснее. И да, на мой взгляд, первая половина книги – лучшее, что в ней есть, несмотря на то, что написана она, судя по всему, ради второй.

Немного забавного:

«– Вы думаете, я не расслышал этой вашей «Эйропы»? Да, да, да, именно так произносят все культурные, цивилизованные люди. Я слышал это произношение от людей широчайших познаний. Но вы с такими, я полагаю, никогда не пересекались. И если для них Эйропа – это нормально, то и для вас сойдет.
– Браво! Советую вам отныне говорить в телефонную трубку «хэлло», вместо «алло», раз уж вы эйропеец.
Дюрица, рассмеявшись от собственных слов, с довольным видом посмотрел на книжного агента.
– Спокойствие, господин Кирай, – положил руку на плечо Швунга хозяин трактира. – Вы ведь знаете, он без насмешек минуты не проживет. Ему доставляет страдание то, как замечательно мы здесь сидим и мирно друг с другом беседуем. Продолжайте, прошу вас!
– Вот увидите, однажды его заберет нечистая, – сказал Швунг».

#светловкачеллендж24 (книга венгерского автора)