Феномен Лимонова, или в чем меняются политики

Я не следил за всеми перепетиями его карьеры, и потому не могу сказать, насколько длинным был путь Лимонова от «Сталин, Берия, Гулаг» до союза с Алексеевой в «Другой России» и «Стратегии-31». Ничего особенно националистического и ничего особенно большевистского в НБП я не видел. Видел мальчишество, эпатаж. И даже – ту же попытку ввести в политический обиход такие понятия, как «совесть» или «нравственность», которую предпринял и Явлинский, но только с другого – не с либерального, а с коммунистического –  входа.

Реальные же действия лимоновцев, начиная от тюрьмы ни за что вождя и кончая тюрьмой ни за что множества соратников, не могли не вызывать уважения. Оно подкреплялось и тем, что в большинстве выступлений Лимонов говорил вещи весьма разумные и другими политиками не говоримые.

Всё изменилось с поддержкой Лимоновым закона подлецов. Это было за гранью. Куда больше, чем «Сталин» и «Гулаг». Лимонов в один миг выкорчевал себя с политического поля, ловко перечеркнув 7 лет собственной жизни. Из приверженца прав человека-индивидуума он вдруг стал крайним сторонником прав государства – даже не большевиком, а карикатурой на большевика, этаким моральным Квазимодо.

Что это было – то самое изменение политика, на которое многие надеются сегодня, прогнозируя позитивные измения в умонастроениях другого нашего политика?

Предположим, что так...

Сегодня мы видим очередное преображение Лимонова. В отличие от Митрохина, которому концлагерь в Москве понравился, автор лозунга про Гулаг забил тревогу – он от концлагеря в ужасе.  Сейчас он уже не ратует за защиту голубоглазеньких от черноглазых. Его позиция – нормальная человеческая позиция. Как будто другой человек по сравнению с тем, кто несколько месяцев назад прошил себе политическое брюхо очередью статей про «не дадим Америке спасти наших инвалидов».

Чудеса? Как сказать...

Мы видели много таких преображений – как коммунист Ельцин становился демократом, или коммунист Гайдар... Люди меняются...

Ну, в отношении Егора Тимуровича я знаю доподлинно, что здесь никаких изменений не было. С самого нежного возраста он был убежденным антикоммунистом. И никогда этим своим убеждениям не изменял. Просто они не мешали ему делать партийную карьеру: его язык не прилипал к гортани там, где у человека более щепетильного он просто бы онемел. Гайдар не превращался из антикоммуниста в коммуниста. Он играл коммуниста. Играл, минимум, 15 лет. И играл достаточно убедительно, чтобы никто из  владеющих властью зрителей не крикнул «Не верю!».

Это с Гайдаром. Но Ельцин... Здесь о смене убеждений ничего сказать не могу. Не знаю, ни был ли Ельцин убежденным коммунистом, ни стал ли Ельцин убежденным демократом. Но то, что и на посту президента демократической России он сохранил множество повадок партийного номенклатурщика, никаких сомнений не вызывает: двуличие, умение лгать, бульдожью челюсть, презрение к морали и безразличие к судьбам отдельных людей – это далеко не полный список.

Люди меняются. Они очень легко меняют свои речи. Гораздо труднее меняют свои мысли, хотя такое все же бывает: в 50-е годы Сахаров смотрел на мир не так, как в 80-х. Да и Солженицын 30-х годов, Солженицын 50-х годов и Солженицын 90-х по мировоззрению выглядят, как три разных человека.

Но есть множество вещей в человеческой психике, которые меняются так медленно, что можно сказать, совсем не меняются. Если порой дней достаточно, чтобы человек изменил свою риторику, то для изменения взглядов часто необходимы годы, иногда и очень многие годы. А вот для изменения черт характера нужны, минимум, десятилетия. Минимум. Чтобы человек, привыкший действовать из соображений сиюминутной целесообразности, стал ориентироваться на иные внутренние ориентиры. Или чтобы лицемер стал правдорубом. Чтобы двуногих тварей миллионы из орудия превратились в объект служения, составляющего смысл жизни. Цинику трудно стать человеком совести. А эгоисту еще труднее превратиться в самотверженного альтруиста.

Очередная метаморфоза Лимонова просто иллюстрирует этот общий тезис: недоигравшийся в детстве в подпольщиков-революционеров писатель сохраняет не только юношескую любовь к эпатажу, но и живое нравственное чувство. Без этого на русском языке не попишешь. Но сохраняет и склонность этим нравственным чувствам в определенных ситуациях пренебрегать, например, чтобы поэпатировать «буржуазную публику». Вот мы и видим будто бы разных людей – то соратника Каспарова и Алексеевой, то соратника Железняка и Мизулиной.  

Но не Лимонов сегодня предмет моих привычных дум. Другой персонаж нашего политического действа занимает эти самые думы. Тот, к кому обращены надежды десятков тысяч далеко не худших наших людей. Людей, которые дышат одним «Ах, обмануть меня не трудно. Я сам обманываться рад» и молят кумира: «Претворитесь, этот взгляд все может выразить так чудно». Им, таким любящим, таким верящим и таким надеющимся, что он изменится,  полезно знать, что меняется в человеке не всё. Во всяком случае – не все меняется быстро.

А впрочем... призывать влюбленных задуматься – занятие не слишком осмысленное... И уж точно – не слишком благодарное.