Facebook-боты наступают. Как выжить в эпоху искаженной реальности.

bitter_onion — 27.10.2019 Примечание редактора. Нечасто в Украине выходят действительно злободневные и полезные книги. Георгий Почепцов как раз написал одну из них, выдав одновременно и инструкцию о распознании фейков, и общие советы об информационных войнах. Врага лучше знать в лицо.

Изначально пропаганда была связана с Ватиканом: так обозначалась миссионерская работа по распространению веры. Сегодня пропаганда ушла в тень, ею приличные люди не занимаются, для них придумали теперь новый термин — стратегические коммуникации.

Один из военных приводит пример разговора между американским и вьетнамским полковниками. Американец говорит, мол, вы нас не победили на поле боя. Вьетнамец соглашается, но замечает, что это не имеет значения. Ведь Вьетнам выиграл битву стратегических коммуникаций, а потому и всю войну.

В этой, одной из базовых работ по стратегическим коммуникациям, в ответе на вопрос, что лучше — действия или слова, предпочтение отдаётся действиям. Здесь говорится: «Действия являются лучшими реализациями стратегических коммуникаций». Правда, сегодня вряд ли можно быть стопроцентно уверенным в правоте этих слов.

При этом пропаганда носит негативный оттенок, а стратегические коммуникации воспринимаются вполне позитивно. Тем более что теперь можно подводить под эту «шапку» все прошлые разрозненные действия, включая информационные и психологические операции, операции влияния и даже столь нелюбимую недавно пропаганду.

Сегодня заговорили о новом типе войны, который ведёт Россия. Но, по сути, ничего принципиально нового здесь нет. Разве что эта война ведётся сегодня и сейчас и на чужой территории. По этой причине она не может происходить в физическом пространстве, а ведётся в информационном. И, естественно, в таком случае она принимает формы агрессивного порядка, базой чего и становится дезинформация.

Если в Германии россияне придумали девочку Лизу, изнасилованную мигрантами, то в Украине — «распятого мальчика». Какие характеристики дезинформации дают нам эти примеры? Давайте их сформулируем:

• высокий эмоциональный уровень, позволяющий эффективно охватывать большие массивы людей;


• дезинформация продвигает не реальный, а придуманный виртуальный объект, который активно ломает привычную картину мира. Например, со времён Первой мировой войны известно, что наиболее сильно на население действуют рассказы о жертвах среди гражданского населения — стариков, женщин и детей. Именно отсюда и «распятый мальчик», и девочка Лиза;


• при этом дезинформация слабо поддаётся опровержению, поскольку это сложно делать для несуществующих объектов. Например, российские официальные информационные агентства в первый период войны называли украинское правительство «хунтой», а вооружённые силы — «мясниками», просто избрав хлёсткие обозначения, которые уже неоднократно использовались в прошлом с самыми негативными коннотациями.

Российская дезинформация берёт начало из активных мероприятий КГБ времён СССР.

Это и привязка СПИДа как этнического оружия против Африки к Пентагону, и рассылка расистской брошюры африканским спортсменам от имени Ку-Клукс-Клана во время Олимпиады 1984 года в Лос-Анджелесе.

Ещё один пример из времён Холодной войны. В 1959 году свастика появляется на синагоге в Германии со словами «Немцы требуют: евреи, убирайтесь». После этого началось вирусное распространение свастики по всему миру. Всё это было придумано в директорате «Д» — дезинформации, возглавляемом генералом Агаянцом. Это западные данные. По советским, Агаянц возглавлял службу «А» (службу активных мероприятий). Правда, одновременно говорится и о том, что в 1959 году был создан отдел «Д», который он возглавил: «Именно при Агаянце начался новый этап в организации «акций влияния» и родилась наиболее результативная форма этих мероприятий — комплексные акции, отличающиеся упреждающим, наступательным и долгосрочным характером».

Тут важны две характеристики — комплексные акции и упреждающий характер. Вот ещё одно мнение по поводу закрытости подразделения, которым руководил Агаянц: «Вернувшись на родину, Агаянц создал весьма необычное специальное подразделение в службе разведки. Его название до сих пор не упоминается. Основные операции, и какие же удачные, пока все под тем же грифом. И Ивану Агаянцу было в виде исключения присвоено в 1965-м редкое для той поры в разведке генеральское звание».

Сегодняшнюю Россию также привязывают к болезненным реакциям первого лица. «Панамские бумаги» увидели свет 3 апреля 2016-го. Путин воспринял это как атаку Запада на него самого, и в результате начались кибератаки.

Депутат российской Госдумы Илья Пономарёв заявил на судебных слушаниях в Киеве, что у Владимира Путина была неудачная посадка вертолёта. Путин воспринял это как западную атаку и отдал приказ захватить Крым. Это случилось 22 февраля 2014-го, приказ по Крыму он отдал в ночь на 23 февраля. Единственное возражение может быть построено на том, что любая такая операция имеет длинный шлейф подготовки. То есть решение было принято уже давно, просто его могли запустить в действие чуть раньше.

Facebook принёс новые сложности с фейками. С июня 2015-го по август 2017-го 120 фейковых аккаунтов 80 тысяч раз размещали свои посты, тем самым добравшись до 126 миллионов американцев. Сегодня легче сказать, что это не повлияло на выборы. Но если это просто удавшийся эксперимент так называемых ольгинских троллей, то будущее перестаёт быть безоблачным.

Эш Картер, министр обороны США времён Обамы, говорит в интервью изданию Politico о развитии ситуации в мире после Украины: «Я не был удивлён; именно это я видел в военных действиях русских в Украине, в странах Балтии, везде; это маленькие зелёные человечки, это кибератаки, большая ложь и другие способы манипуляции в информационном пространстве. Меня вовсе не удивило то, что они делали в Соединённых Штатах. Но это неприемлемо, особенно потому, что это не старые трюки, проделываемые КГБ в дни Холодной войны, которые были атакующими, но никогда не имели длительных эффектов».

Всё это результат появления иного информационного пространства, пришедшего с социальными платформами, созданными в процессе развития информационно-коммуникативных технологий. Они придумывались, чтобы дать голос всем. Но мир оказался не готов к такого рода разноголосице.

Новая информационная среда, как считает Келли Борн, отличается двумя характеристиками: технологиями и политической поляризацией. Борн говорит: «Сегодня контент может создать каждый, каждый может распространить его и сделать это анонимно. Раньше граждане могли оценивать информацию, основываясь на достоверности источника, сегодня же нормой стала передача информации друг другу, что содержит в себе релевантность и точность. Эти беседы в интернете могут перехватываться ботами и троллями, работающими над искусственным усилением сеющих раздор идей. Более того, сбор больших данных даёт возможность для микротаргетинга политических месседжей, и нет широкого знания по поводу того, как эти месседжи подгонялись под узкие аудитории. Вполне возможно, что бесконечное количество вариантов отдельного месседжа может тестироваться, пока не будет подогнано под конкретного индивида. Такие месседжи соревнуются за то, чтобы сделать кампанию бессмысленной».

В другой своей работе Келли Борн перечисляет шесть факторов, изменивших информационную среду, что поспособствовало появлению фейков. Они таковы:

• демократизация создания и распространения информации, так что любой индивид или группа может влиять в онлайне на большое число людей;


• информационная социализация, которая приводит к получению информации отовсюду, а не из институциональных источников, подчиняющихся журналистским стандартам;


• атомизация как расхождение индивидуальных новостей от брендов и источников;


• анонимность создания и распространения информации: для читателя сегодня важнее то, кто прислал информацию, чем её источник;


• персонализация информационной среды, что отличает её от печати, радио и телевидения, позволяя пользоваться микротаргетингом;


• суверенность: в отличие от телевидения, печати и радио, соцсети являются саморегулируемыми.


• Автор этой концепции суверенности Персили, являющийся профессором права в Стенфорде, увидел новизну кампании Трампа как раз в разрушении традиционных политических и информационных институтов. Например, главный её стратег Бэннон ранее возглавлял новостное интернет-агентство. Персили пишет: «Преобладание фальшивых историй в онлайне воздвигает барьеры для информированного принятия политических решений и делает менее вероятным то, что избиратели будут выбирать на основании подлинной информации, а не лжи или обманывающего спина».

То есть возникла питательная среда для нового типа информационного продукта, дешёвого и доступного для всех. И в целом всё это можно считать последствиями появления интернета с его удешевлением процессов передачи и хранения информации. Сэмюэл Вули в своей работе 2015 года подсчитал, что боты порождают половину всего интернет-трафика. А всё потому, что 50 миллионов пользователей Twitter и почти 140 миллионов пользователей Facebook не демонстрируют человеческого поведения.

Исследователи Саманта Бредшоу и Филип Ховард выделяют такие типы манипулятивного инструментария: комментарии в социальных медиа, индивидуальный таргетинг, правительственные аккаунты и веб-страницы, фейковые аккаунты и компьютерная пропаганда, создание контента политических месседжей.

Как видим, это даже не манипулятивный инструментарий, а просто возможные средства доставки манипулятивных сообщений, причём перечисленные не очень системно.

И это меняет не только мир, но и войну. Тимоти Томас увидел следующие типы невоенных методов, применённых Россией по отношению к Украине: выборы, использование суррогатов, большая информационная война и кибервойна. По поводу рефлексивного контроля он пишет следующее: «Преобладающее и расширенное использование понятий рефлексивного контроля и обмана было заметным в течение всей кампании и должно рассматриваться для потенциального использования Россией в будущих конфронтациях. Основное использование военной силы носило тайный характер регулярных российских сил, что никогда не признавалось Россией, но их движение отслеживалось западными спутниками».

Мир изменился. Более того, он никогда уже не вернётся в прошлое состояние. Теперь человечеству предстоит исправлять те его недостатки, о которых создатели технических платформ даже не задумывались. Например, их бизнес-модель должна была привлекать всех, из-за чего исчез редакторский взгляд, характерный для медиа прошлого. И сквозь эту щель мир заполонили фейки.


Мы живём в мире, который создан как дезинформацией, так и информацией. Даже наука строилась в том числе на базе лысенковщины и «кибернетики как продажной девки империализма», а не только на базе информации. И сегодня фейки занимают важное место в информационном потоке пользователя соцсетей, поскольку именно их хотят услышать потребители.

Все революции проходят под разными вариантами лозунга «кто был ничем, тот станет всем». И практически все они не выполняют своего обещания. И таких растянутых во времени невыполненных обещаний в политике очень много.

Дезинформацией является обман сознательный, в отличие от обмана случайного, незнания, недооценки, преувеличения. Здесь нет соответствия действительности, но происходит это без злого умысла. Нет злого умысла и в литературе и искусстве, от которых мы тоже не требуем жёсткого соответствия действительности.

Дезинформация вставляется в информационный поток, на базе которого принимаются решения. И это должно подтолкнуть лицо, принимающее решение, к интеллектуальному или физическому поступку, выгодному для коммуникатора.

Российский вариант информационной войны базируется как раз на дезинформации, поэтому при его объяснении часто пользуются словами «обман», «маскировка» и тому подобными, вводя противника таким образом в заблуждение.

Георгий Смолян так и говорит, что манипулятивные воздействия лежат в основе рефлексивного управления. Ему вторит Василий Микрюков, отмечая, что «наиболее сложным и опасным приложением рефлексивного управления является его использование для воздействия на процессы принятия государственных решений при помощи тщательно подготовленной информации или дезинформации. Современные технологии значительно расширяют возможности для манипуляции. Информационные диверсии, нарушение линий связи, хищение и копирование данных, их сокрытие и искажение — всё это позволяет влиять на принимаемые властные решения».

Реальность отличается от того, как мы её воспринимаем. Меняя восприятие, мы меняем модель реальности в голове у объекта воздействия, не изменяя самой реальности. От изменённого восприятия объект воздействия переходит к изменённому решению, поскольку он видит действительность уже иначе.

Практически однотипно выглядит цикл принятия решений Бойда, известный каждому американскому военному. Этот цикл носит название НОРД: наблюдение, ориентация, решение, действие. Мы видим нечто, ориентируемся, что это, принимаем решение и действуем.

Главной идеей Бойда является принятие решения скорее, чем это делает противник. В таком случае своё решение он будет принимать в устаревших условиях, поскольку реально они уже были изменены. Но в этом случае речь идёт скорее о запаздывании в обработке информации, чем о сознательном обмане противника.

В постоянно изменяющемся мире не может быть автоматических решений. Сегодня это ещё более справедливо, поскольку быстрота изменений такова, что человек уже физически не может на них реагировать так, как раньше.

Число незаметных изменений нашего мира превысило возможные пределы. Мир стал иным, хотя мы не хотим этого признавать. Мир нашего детства теперь полностью противоречит миру наших детей или внуков. Запрещённое тогда стало разрешённым сегодня.

Татьяна Черниговская считает, что современный мир перестал быть соразмерным человеку: «Барклай-де-Толли предпринял определённые шаги, потом пришёл Кутузов и распорядился, как необходимо расположить войска. Всё это занимало огромное время. Сегодня же системы действуют за наносекунды, они принимают настолько быстрые решения, что всё это — уже не нашего мозга дело».

Ещё одна характеристика нового мира — переход от вербальной основы к визуальной. Мы обучаемся с помощью видеоигр, фильмов, картинок. Черниговская пишет: «Человечество всё больше движется в сторону картинок, комиксов. Зачем я буду читать тексты, если есть изображения, которые компактно описывают ситуацию? Уже началось и дальше будет только усиливаться неприятное расслоение социума на тех, кто не хочет углубляться в смыслы, и снобов, интеллектуалов, умников, которые будут чувствовать превосходство над первыми. Это плохой сценарий».

Возрастающую роль сложности и неопределённости в современном мире отмечают практически все новые направления, призванные помогать в принятии решений новым руководителям:

• сетевые структуры побеждают иерархические, заставляя иерархии вести себя как сети, если они хотят добиться победы (Джон Аркилла);


• Фуерт видит спасение в упреждающем управлении. Он объясняет это тем, что число проблем и скорость их появления всё время растут. Более того, ни одна проблема не может быть окончательно решена, поскольку в результате она просто превращается в новую проблему;


• комплексные адаптивные системы, в которых имеет место взаимодействие множества независимых составляющих, адаптируются к внешней среде, у них нет централизованного контрольного механизма, поэтому уровень непредсказуемости достаточно высок.

Сегодня человечество получило новую сложную систему жизни, практически не получив соответствующего инструментария управления. А он всё равно нужен, хоть для миллионов, хоть для миллиардов, тем более что произошёл определённый упадок религий и идеологий, которые держались в эпоху модерна на мощных нарративах, задающих правила поведения для всех. Теперь совершенно возможной становится как жизнь по правилам, так и без них.

Информационно сложный мир оказался неспособным к саморегуляции. Технические гигантские социальные платформы при этом не считаются средствами информации и не подчиняются ограничениям, характерным для них.

Именно по той причине, что дезинформация оперирует виртуальными объектами, которые либо слабо поддаются проверке, либо опровергаются постфактум, когда дезинформация уже выполнила свою негативную роль, она стала сегодня таким грозным оружием.

Дин Джексон отмечает определённые сложности распознавания дезинформации из-за того, что можно обозначить специфическим способом её конструирования. Он пишет: «Аналитики в целом соглашаются, что дезинформация всегда целенаправленна и необязательно состоит из прямой лжи и измышлений. Она может быть составлена из правдивых в основном фактов, вырванных из контекста и смешанных с обманом для поддержки предназначенного месседжа, и всегда является частью большего плана».

Время от времени возникает такого рода формула, позволяющая совмещать правдивое и неправдивое для поднятия достоверности сообщений. Типичным советским методом такого рода была как бы подмена реальности отдельным фактом. В результате металлург, получающий квартиру, становился отображением всей страны, точно как американский безработный, роющийся в мусорном баке, становился знаковой картинкой Америки. То есть этот метод можно обозначить как превращение отдельного факта в символ, в знак. На следующем этапе этот знак живёт уже своей новой жизнью в виртуальном пространстве, покинув пространство информационное.

Имеем следующие типы переходов, создающих пропагандистские символизации:

• этап первый: конкретный факт в физическом пространстве,


• этап второй: подача этого факта как частотного в информационном пространстве,


• этап третий: превращение факта в правило (знак, символ) в виртуальном пространстве.

Питер Померанцев видит сегодняшнюю российскую пропаганду в следующем виде, считая её более сложной, чем та, которая была в советское время. Он говорит: «Во-первых, они показывают плохие новости, просто форматируют их определённым способом. Новости начнутся с Путина, поскольку Путин находится на вершине социальной пирамиды, затем что-то плохое, случившееся в России, но сразу после – нечто более плохое, произошедшее на Украине. Они стараются включать реальность людей, они научились подавать плохие новости раньше, поскольку не хотят нового Чернобыля. Основное, что они сделали, это подобие дебатов и дискуссии. Там будет псевдолевая оппозиционная партия, спорящая с псевдоправой оппозиционной партией в политических ток-шоу. Но идеей является сделать так, чтобы Путин выглядел хорошо на контрасте. Они стали более сложными и гибкими в своём подходе и гораздо более тонкими в своём подходе к идеологии».

Клинт Уотс видит ещё одну российскую модель влияния: «Анонимный пользователь какого-то популярного форума публикует поддельный документ. Затем его начинают обсуждать и распространять в «управляемых Кремлём» аккаунтах в Twitter. О дискуссии в микроблогах снимает репортаж российский государственный канал, чьи материалы впоследствии ретранслируются пользователями Facebook или получают дополнительное распространение при помощи рекламных постов».

Здесь мы вновь сталкиваемся с феноменом работы с дезинформацией как с информацией, тем самым она прячется в потоке реальных фактов, поскольку к ней применяются всё те же методы рассмотрения, обсуждения и передачи. Такой факт Х становится в один ряд с другими. Теперь, чтобы его распознать, надо применить особые знания и умения, а рядовому потребителю это абсолютно не нужно.

И ещё одна важная черта — дезинформацию превращают в информацию, относясь к ней соответствующим образом, но за этим происходит следующий шаг — её превращают в знание, что даёт ей более высокий статус. А со знанием уже сложно спорить, его сложно опровергнуть даже другим фактом, поскольку знание стоит выше в пирамиде информационных продуктов.

Процесс дезинформации конструирует под себя нужный факт. Затем факт превращается в информацию, которая циркулирует и в соцмедиа, и в обычных медиа. Эта циркуляция делает из информации знание, которое теперь может размещаться даже в более долговечных продуктах, например, учебнике для средней школы или художественном фильме.

Системы информирования населения испытывают кризис доверия. Например, исследование Эдельман даёт следующую картину: «В России уровень доверия к медиа составляет 35 пунктов, как в ЮАР. По данным PRT Edelman Affiliate, 71% российских респондентов всерьёз обеспокоен распространением «фейковых» новостей, которые могут использоваться в качестве информационного оружия. По уровню обеспокоенности наша страна составила компанию Бразилии, Индии, Колумбии, Малайзии, Южной Корее, США и Китаю».

Как видим, медиа перестают быть источником достоверных новостей. Они вернулись в определённом смысле к советскому варианту восприятия их как пропаганды.

И это во многом результат того, как эксплуатируются социальные медиа. Томас Рид подчёркивает разницу между Facebook и Twitter в решении проблемы: «В случае Facebook рынок заставляет его решать проблему и быть более открытым, и они стали более открытыми и постарались решить проблему. Для Twitter верна противоположная ситуация. Рынок толкает Twitter к сокрытию проблемы и тому, чтобы убрать доказательства. Почему? Потому что в основе своей у Twitter другая политика именования. Вы можете иметь анонимные аккаунты на Twitter. Вы можете иметь много аккаунтов на Twitter, поскольку для этого не нужно реальное имя. Чем больше аккаунтов есть на Twitter, тем лучше Twitter выглядит на рынке, поэтому они прячут множество деятельности ботов на платформе».

Как видим, здесь в очередной раз проявляется несоответствие технической и коммуникативной составляющей Twitter. Технически платформа нуждается в одном, а общество требует от неё другого. Видимо, такие несоответствия были и раньше у других изобретений человечества. Только сейчас изобретения слишком радикально уходят вперёд, оставляя человечество в недоумении.

https://petrimazepa.com/facebook_boty_nastupayut_kak_vyzhit_v_epokhu_iskazhennoy_realnosti
https://petrimazepa.com/facebook_boty_nastupayut_kak_vyzhit_v_epokhu_iskazhennoy_realnosti_chast_2

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив