Эйгенфельдская резня

ljwanderer — 06.03.2024 Цикл "Меннониты" Рассказывает Шон Паттерсон

Утром 8 ноября большое количество махновских войск прошло через деревни Языково по пути к Екатеринославу. Очевидец вспоминает, что «с 9 утра до 16 часов сотни и тысячи «черных», бандитов Махно, как смертная тень, двигались по селу [Эйгенфельду]. Казалось, им нет конца».

Около десяти утра их первым действием было убийство Генриха Корнелиуса Генрихса, отца лидера эйгенфельдского Selbstschutz Генриха Генриха Генрихса. За этим инцидентом во второй половине дня последовало убийство шести палаточных миссионеров, в этой деревне. Далее в отчете говорится: «Приблизительно к 16:00 кровавая бойня и движение этой волны зла через деревню утихли. Закат. Наступила темнота. Потом снова большой полк на полном скаку промчался через деревню».


Деревня была окружена, и у каждого дома были размещены вооруженные люди. В последовавшей затем резне систематически казнили помещиков и их сыновей старше шестнадцати лет. Последствия резни были столь же ужасающими. Выживший вспоминает, что «последующая ночь просто не поддается описанию. Матери и дочери, новоиспеченные вдовы и сироты вынуждены были стать игрушками убийц. . . . Хуже всего, хуже самой смерти, был ужас массового изнасилования». Хелена Мартенс вспоминает, что «женщин и даже двенадцатилетних девочек насиловали, подвергали различным пыткам и заразили венерическими заболеваниями».

После резни крестьяне из соседних деревень напали на Эйгенфельд, забрав все ценное.

Раиса Гуразда, жительница Новопетровки, рассказывает в истории своей матери: «Позже приехали смелые люди из соседних деревень, когда все опустело. Забрали все двери и окна. У немцев было все самого лучшего качества. . . . В деревне не осталось ни одного немецкого дома, их снесли. . . . Это было похоже на «черную дыру», пустую. Кирпичи были разбросаны повсюду. Там было пустынно, и повсюду бродили кошки и собаки».

Выжившие бежали в соседнюю деревню Эйдельсхайм. Лишь через три дня они осмелились вернуться в Эйгенфельд, чтобы похоронить своих родственников в двенадцати братских могилах.

Е.П. Орлов, красноармеец, примкнувший к махновцам в ноябре 1919 года, проехал через Николай-поле сразу после резни. Он вспоминает: «Вечером мы прибыли в немецкую колонию Николай-поле. Там не было ни одного колониста, все уехали. Сметана стояла на столах, а людей уже не было. Они боялись. Мы провели там ночь»

Через Эйгенфельд в это время проходил и пленный белый офицер Бипецкий, там он побеседовал с выжившей:
«Мы ехали весь день и наконец остановились на ночлег в немецкой колонии № 4. Меня поразило то, что жители деревни были ужасно запуганы. Я заметил, что когда хозяйка дома, где я остановился, подала мне кофе, ее руки дрожали.Когда я остался с ней наедине, я спросил по-немецки, что все это значит? Она посмотрела на меня сначала недоверчиво, но после того, как я несколько раз сказал ей, что я не махновец, а заключенный, она сказала мне следующее.

В сентябре в колонию прибыли семь всадников, вооруженных с ног до головы, и начали грабить немцев и насиловать жителей. Они еще не слышали о махновцах и думали, что это обычная грабительская банда. Немцы вооружились и перебили всех бандиты кроме одного. Этот сбежавший от немцев на своей лошади обо всём доложил своим. Махно отправил 200 человек пришедших в колонию и жестоко расправился с немцами. Забрали всё ценное: скот, лошадей, домашнюю птицу, обувь и одежду. Все мужчины в возрасте от 15 до 75 лет были расстреляны. Колония - в запустении. Дети и женщины ходили по разрушенным домам и плакали над трупами своих отцов, мужей, братьев и сыновей. Насилие было ужасным»

Хотя хронология и повествование Бипецкого запутаны, детали, которые он приводит, указывают на то, что выжившая считала, что деятельность Selbstschutz была мотивирующим фактором резни.

Действительно, многие выжившие выражали аналогичные чувства. Например, Х.В. Классен пишет: «В Эйгенфельде у народа была хорошая группа самообороны. Однажды в нашу деревню пришла банда разбойников для грабежа. Отряд самообороны вооружился и не впустил банду разбойников в село. Позже эта же банда присоединилась к Махно, чтобы поставить это село на колени».

Многочисленные свидетельства очевидцев также напоминают, что именно мужское население было объектом нападения и именно принадлежность к классу играла определяющую роль в том, кто жил и умер. Классен вспоминает: «Бабушка жила в конце деревни, а не в фермерском ряду. Она была безземельной. Благодаря этому мои брат и отец остались живы».

Выжившая женщина также вспоминает, как на следующий день после резни «матери и дочери» искали убежища» в крошечной кучке зданий на окраине деревни. . . и молились, чтобы их не побеспокоили». Она объясняет, что «это место казалось слишком бедным, чтобы пробудить алчность захватчиков». Катерина Петкау аналогичным образом описывает, как она и ее сестра бежали «на конец деревни к Шмидтам», где им было предоставлено убежище. Петкау поясняет, что Шмидты «не были помещиками и поэтому не подверглись нападению со стороны махновских бандитов».

Свидетельство Дэвида А. Квиринга также подтверждает, что безземельных пощадили. В разгар резни Квирингу было поручено сообщить каждому дому, что они должны испечь хлеб для махновцев. Выполняя эту мрачную обязанность, Квиринг предстал перед командиром отряда: «Я горячо молился нашему милостивому господину о силе и благодати, чтобы выдержать то, что ждало впереди. Командир приставил револьвер к моему виску. . . 'Кто ты? У вас есть земля?»» Этот вопрос задавали всем. Я ответил, что у меня нет ни земли, ни дома, и это утверждение подтвердила г-жа Франц Классен. Меня освободили, и он приказал своему солдату вывести меня на улицу».

Вечером того же дня Квиринг снова встретился с командиром в доме его брата: «Затем допросили моего брата Класса. Я пришел на его защиту, и его освободили, поскольку у него не было материальной собственности. Затем пришла очередь Якоба. Была ли у него земля? Он ответил да. Командир крикнул ему, чтобы он снял одежду. Он побледнел, потому что знал, что смерть неминуема».

Другой выживший подтверждает рассказ Квиринга, написав: «Семью Фаста пощадили, потому что он [sic] был чернорабочим (кузнецом), а семьи Якоба Фризена и Дэвида Квиринга потому, что они были арендаторами».

Абрам Домбровский спас себе жизнь, заявив, что он рабочий. Он вспоминает: «[Мужчина] подошел ко мне, спросил, кто я и почему здесь стою. Я должен признаться, что страх перед ужасной смертью в моем нежном возрасте заставил меня солгать. Я сказал, что я рабочий и мне сказали стоять у стены. Фыркнув и выругавшись, он велел мне немедленно покинуть комнату».

Из сохранившихся свидетельств следует, что нападавшие следовали приказу казнить исключительно мужчин-землевладельцев и их сыновей. Причина этого, вероятно, в  том, чтобы устранить любые претензии меннонитов на владение землей.

Источник:
Makhno and Memory: Anarchist and Mennonite Narratives of Ukraine’s Civil War, 1917–1921 (University of Manitoba Press, 2020). Sean Patterson

Завтра: О вине Махно и местного населения

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив