Если закроются все ворота

Это потом грустно, горько, а в первую очередь — злость берёт. Впервые услышать из громыхающего музыкального ларька с кассетами (помните, у каждого метро громоздились такие?), задыхающимся голосом спросить у доброжелательно-усталого продавца, которого уже сто раз за день спросили и ничего не купили, скупить всё, то есть всё, что есть, чапать домой пешком, считать дни до нового альбома, чтобы через какие-то три-четыре года с недоумением читать: умерла... от воспаления лёгких... в Рамат-Гане... Третье тысячелетие на носу, а тут от воспаления лёгких, что ж такое? Ну, мне потом растолковали умные люди, конечно, какое это воспаление.
И ещё, тоже девятнадцатое ноября, воспоминание, получается, девятилетней давности. Оставалось меньше месяца до рождения Эмилии, и тут меня некстати ринулись лечить от сердечной болезни. Ну, как лечить? Одни размахивали кардиограммой — и вправду несколько устрашающей — и кричали, что надо госпитализировать. Другие резонно отвечали, что кардиограмму не лечим, а пациентка вроде бы огурцом, только у неё тра-та-та и па-та-тра, но это, во-первых, ерунда, начальная стадия, а во-вторых, не наш профиль. Излишне говорить, что никакого тра-та-та и па-та-тра у меня нет, кардиограммы до сих пор, скажем, забавные, а в Алмазова я больше ни ногой. Полковниками будьте, только не в нашем полку. И вот выхожу я оттуда со списком рекомендаций, раздосадованная, уставшая: опять весь день проездила, денег потратила, а выездила, в сущности, кусок бумаги, — и наблюдаю во дворе нездоровую суету и скопление чёрных машин. Почему-то суета на томные нервы подействовала отрицательно. И в особенности машины эти! Домой я ехала, утирая слёзы. Дома открыла новости, чтоб хоть не тошнило, а там:
Сегодня, в центре им. Алмазова... от тяжёлой и продолжительной болезни... Борис Натанович...
|
</> |