Ещё на немецкую тему
tareeva — 25.09.2024Если говорить о немцах, которые чувствовали себя виноватыми в том, что совершила гитлеровская Германия во время Второй Мировой войны, и страдали от сознания этой вины, то я хотела бы вспомнить Адольфа Мартина Бормана, сына Мартина Бормана, который был личным секретарём фюрера и начальником Партийной канцелярии НСДАП. Я в нашем блоге уже писала о нём лет 10 назад, а может быть, больше. С чувством времени у меня плохо обстоит. Я помню прошлое очень хорошо. Картинки прошлого такие яркие, что по яркости картинки я не могу определить, как давно это было. Мне кажется, это было вчера.
Интервью с ним, которое я видела по телевизору, одно из моих самых сильных телевпечатлений за всё время, что я смотрю телевизор, и я хочу рассказать о нём ещё раз. Адольф Мартин был сыном Мартина Бормана. У Мартина Бормана было девять детей, но Адольф Мартин был старший, кронпринц, его в семье так и звали – Кронце. Ему дали два имени, имя Гитлера и имя его отца. Конечно, он был членом Гитлерюгенда. Он верил в расовую теорию, в то, что немцы – высшая раса, и у них есть великая миссия, они должны спасти мир от мирового зла. А носители этого зла, воплощение зла – это евреи и коммунисты. Когда ему было 14 лет, отряд Гитлерюгенда, в который он входил, отправили на фронт – не на восточный фронт, не на войну с Советским Союзом, а на западный фронт. Но прежде, чем они пришли в соприкосновение с противником, они услышали по радио, что Германия капитулировала, и Гитлер покончил с собой. Услышав это, Адольф Мартин потерял сознание. Очнулся он в доме местного крестьянина. Тот, добрый человек, увидел больного мальчика и принёс его домой. Адольф Мартин лежал и слушал радио. По радио говорили о преступлениях нацистов, рассказывали страшные вещи. Допрашивали взятых в плен соратников Гитлера. Мартина Бормана среди них не было, ему удалось скрыться. Поэтому все, кого допрашивали, всю вину валили на него. Адольф Мартин услышал, что его любимый отец был чудовищем. От всего, что он слышал, ему становилось всё хуже. В дом случайно пришла какая-то странница и положила на стол религиозную брошюрку. Адольф Мартин протянул руку, достал брошюрку и начал её читать. Он прочёл её, потом прочёл ещё раз и ещё раз. И у него забрезжила надежда на спасение, не только для себя, но и для своего любимого отца. Он стал задавать своему хозяину крестьянину вопросы, но тот сказал, что он ответить на эти вопросы не может, но неподалеку есть монастырь, если мальчик пойдёт в монастырь, ему там всё объяснят. Он пошёл в монастырь и по дороге думал, что если в монастыре он скажет, чей он сын, то с ним не захотят разговаривать, а если он это скроет, то нехорошо новую жизнь начинать со лжи. Но в монастыре его ни о чём не спросили. Увидели больного мальчика с растревоженной душой и оставили его в монастыре. Он стал монахом. Был миссионером в Африке, нёс слово Божье каннибалам. В Африке он познакомился с монахиней, которая тоже была миссионером, и полюбил её. И она его полюбила. Они написали Папе Римскому, просили снять с них монашеский сан и разрешить им пожениться. Такое разрешение они получили.
Всё, что я рассказывала об Адольфе Мартине, я знаю с его слов. Всё, что он говорил, было интересно и удивительно, но самым удивительным был он сам. Его лицо – это была античная маска скорби. И голос его был скорбным, ровным, глухим, без интонаций. Видно было, что говорить ему трудно, но он считает своим долгом всё это сказать. После войны прошло уже много лет, но он переживал всё так же остро, как будто это было вчера. Я никогда не видела человека, переживающего такие нравственные муки. Он вызывал большое уважение и сочувствие. Но я не думаю, чтобы такие переживания были характерны для всех немцев, воевавших во Второй Мировой войне.
В 1972 году были найдены останки Мартина Бормана, и решено было эти останки кремировать и прах развеять. Не хотели, чтобы была могила Мартина Бормана, которая могла бы стать местом паломничества для неонацистов. Но прежде, чем выполнить это решение, сочли необходимым спросить согласие у Адольфа Мартина. Согласие он дал.
Говорят, война кончается тогда, когда потомок жертвы обнимется с потомком палача. И это случилось. Я это видела собственными глазами, по телевизору, конечно. В Иерусалиме в большом зале отмечали какое-то событие. Я думаю, это день памяти жертв Холокоста, 27 января. Выступил молодой немец. Он говорил о том, как немцы виноваты перед евреями, как ему стыдно, раскаивался и плакал. Израильтянин ему сказал: «Тебе не в чем раскаиваться и не за что извиняться, ты ни в чём не виноват. Это была не твоя война». И они обнялись. Немец плакал на плече у израильтянина, а тот его утешал.
|
</> |