Эпизод ВМВ

graf_orlov33 — 24.02.2024

Весьма характерен рассказ одного из пропагандистов РОА, знаменитого Семёна Боженко (упомянутого Н. Коняевым в его исследовании «Два лица генерала Власова»), Это был один из эпизодов той войны, уходящей христианской цивилизации, когда полу-русские и полу-совецкие люди, разделённые линией фронта Второй Мировой, вдруг узнавали друг в друге братьев — и по крови и по духу.

«Недавно выхожу на передовую. Язык общий всегда можно найти, и у нас редко бывало, чтобы с той стороны не задал кто-нибудь вопроса и чтобы в конце концов не завязался оживлённый разговор. Ну, конечно, если поблизости нет политических руководителей. Если они есть, начинается сразу же стрельба...

Нас разделяет только узенькая речка. Их передовые посты— на самом берегу. Я сижу в небольшом окопе — знаете, на тот случай, если после первых же слов резанут очередью. Так было и на этот раз. Не успел я опуститься в окоп, начали стрелять. Постреляли и перестали, видно, им показалось, что немцы что-то предпринимают. Кончили стрелять, я и кричу:

— Поберегите патроны, ребята! А то расстреляете все в немцев, для Сталина ничего не останется!

С той стороны приглушённый бас:

— Не безпокойся, останется...

Ну, думаю, для начала неплохо. Завожу беседу. Немцы недалеко сзади, но я знаю, что по-русски из них не понимает никто ни слова. Текста я не пишу, потому что и сам не знаю, о чём и как буду говорить,—а раньше это требовалось обязательно.

— Война, —говорю,—ребята, скоро кончится, у немцев дух на исходе.

Смеются с той стороны.

— Мы, — говорят,—ему последний выпустим.

—Правильно,— говорю,—так и надо. Ну а потом, братцы, что, по сталинским Колхозам пойдёте, трудодни отрабатывать?

Молчат.

— Со всем этим,—говорю,—кончать надо, друзья,—и с колхозами и со Сталиным. А кончать нам трудно. Не верим друг другу. Вот мы стоим с вами, через речку беседуем, вы голову только высовываете, и мне страшно. А что мы, враги, что ли?

Нет, не враги. Я, так же, как и вы, на Сталина и на партию двадцать лет работал, да не хочу больше. И вы тоже не хотите. А боимся друг друга.

С той стороны доносится:

— А ты не бойся, говори смело. Брат в брата стрелять не будет.

Я опять им, что вот, мол, сейчас разговоров много о том, что перемены будут большие после войны, послабление будет дано. А я, говорю, братцы, не верю в это. И все мы здесь не верим. Да и вы не верите. Сейчас, говорю, обещают, а потом, когда оружие сдадите, ничего не дадут. Надували уже не раз, пора привыкнуть.

Опять басит кто-то оттуда:

— Ну, мы так легко не отдадим. Мы тоже соображаем, научились.

Беседуем так довольно долго. Пить захотелось мне невмоготу, всё ж таки не говорить, а кричать приходится.

— Ну что ж, братцы, — говорю,—до свиданья, пойду выпить что-нибудь, горло пересохло, да и вам отдохнуть пора.

С той стороны голос:

— Чего уходить-то, вот тебе речка рядом, напейся, да ещё потолкуем.

Дилемма трудная. Речка — вот она, действительно, рядом, да чтоб дойти до неё, нужно совсем выйти и встать во весь рост. А ночь лунная, на сто метров кругом видно как днём. А до них—рукой подать. Страшно стало. Кто их знает—двинет какой-нибудь из автомата — и прощай пропагандист Боженко. Опять же, может быть, за это время какое-нибудь начальство к ним подползло, тогда они не стрелять не могут... Не выйду— некрасиво получится. Я только что говорил о братстве нашем, 0 нашей общей русской судьбе, о необходимости доверять друг другу. Не выйду — подумают, что всё только на словах, быстро всё надо сообразить... Решился я. Перекрестился — и будь что будет! Смотрю в ту сторону — их не видно, в окопе сидят. Тихонько спускаюсь к воде. Пить уже мне совсем расхотелось. Нагибаюсь, булькаю руками в воде, иду обратно. Уже самый страшный момент наступил. Повернулся к ним спиной. Чувство такое — как будто большая она у меня такая, что если выстрелят, не могут не попасть...

Не выстрелили. Добрался я до своего укрытия, как две горы с плеч свалились. "Спасибо,— говорю,— ребята". "На здоровье",— кричат оттуда... Потом смена им пришла. Они что-то пошушукались, слышу, другие голоса отвечают. Так я в ту ночь до утра и не ушёл, всё разговаривали».

По ту сторону фронта оказалось огромное число бывших совецких людей, и они действовали. В 1943 году в лагере Вустрау вышла книга (сначала ротаторным, потом типографским изданием) «Правда о большевизме». Вот что читали бывшие совецкие граждане на страницах этой книги, выпущенной, кстати, даже не в подполье; книга прошла военную цензуру и была принята в качестве пособия в лагерях политической подготовки:

«Самое главное: ради чего, ради какого "нового строя" нас призывают на борьбу с коммунизмом? Не будет ли этот новый порядок хуже большевистского? Не означает ли этот новый порядок полного уничтожения России вообще, превращения её в придаток капиталистического мира во главе с фашизмом— как это утверждают большевики? И вообще, что лучше?— "Свой" ли большевизм или чужое господство над Россией?

Мы отвечаем: мы русские, мы не хотим ни чужого господства, ни большевизма. Мы боремся за свободную и независимую Россию, без коммунистов и нацистов! От нас, русских, зависит судьба нашей Родины!»

В Могилёве был сформирован полк из донских казаков численностью до трёх тысяч человек. Полком командовал подполковник И. Н. Кононов, который перешёл линию фронта 22 августа 1941 года, вместе с группой советских офицеров. В Бобруйске под командованием подполковника Н.Г. Яненко был создан полк «Центр». Началось создание национальных «восточных легионов». К середине 1943 года, кроме «экспериментальных армий» и русских формирований под немецким командованием (1-я казачья дивизия, три отдельных казачьих полка «Платов», «Юнгшульц» и «5-й Кубанский»), существовали 90 русских «восточных батальонов», более 140 боевых формирований, 90 полевых батальонов, многочисленные отдельные части восточных легионов и калмыцкий Кавалерийский корпус, общая численность русских боевых частей превышала 500 тысяч человек. Ещё по меньшей мере 400 тысяч добровольцев служили на штатных должностях в немецких частях; около 70 тысяч находились в подразделениях обезпечения общественного порядка местной вспомогательной полиции военного управления.

По самым скромным оценкам в составе немецких войск воевало не менее 900 тысяч кадровиков РККА. Реальное число, упоминаемое историками,— миллион 240 тыс. «При известной доле воображения можно представить себе, что случилось бы, если бы Гитлер вёл войну против Советского Союза в соответствии с собственными первоначальными пропагандистскими лозунгами, — как освободительную войну, а не как захватническую»,— пишет Хофман1. Но Гитлер олицетворял политику III Рейха, которая в отношении большевицкой России означала только одно: лживую пропаганду и уничтожение. В определённом смысле Гитлер и Нацизм по своей сути равноценны Сталину и Советской власти.

Справедливости ради должно сказать, что военные круги Германии не были единодушны в отношении к восточной политике фюрера. Не следует думать, что весь немецкий генералитет и армия были всецело на стороне Гитлера. Когда Германия начинала войну против большевицкого СССР, вступая таким образом в войну на два фронта, многие генералы понимали, что это самоубийство, однако до тех пор, пока Вермахт не встречал сколько-нибудь серьёзного сопротивления и пока военные потери были незначительны, обстановка оставалась относительно спокойной. Когда же провал авантюры — неосуществившийся Блицкриг на Востоке—стал очевиден, Гитлер пошёл по стопам Сталина. За время войны по приказу Гитлера было расстреляно двадцать два немецких генерала, организовано пятьдесят восемь самоубийств генералов Вермахта, из девятнадцати фельдмаршалов к концу войны только четверо занимали какие-либо посты в армии, и только восемь генерал-полковников из тридцати семи оставались на службе.— Вторая Мировая должна была продолжаться во что бы то ни стало, и цели войны должны были выполняться.

И. Хофман. История власовской армии. Париж, 1990. С. 6.

Естественно, абсолютное большинство немецких генералов, так сказать, репрессированных в III Рейхе, менее всего заботила Сов. Россия,—они противодействовали самоубийству Германии. Однако среди этих генералов были и другие люди, такие, как командующий Южным участком Восточного фронта фельдмаршал фон Клейст. Правда, они представляли собой абсолютное меньшинство, точнее, таких было единицы.

В январе 1942 года фон Клейст издал приказ для группы армий, находившихся в его подчинении: «С жителями занятых областей обращаться как с союзниками». Население, выходившее на околицу сёл в праздничных одеждах, с иконами и хоругвями, — Бог весть, как сохранёнными, — чтобы встретить освободителей от коммунистического ига,—трудно было рассматривать как врага. Но цели III Рейха были иными. Приказ фельдмаршала фон Клейста стоил ему многого: он был уволен из армии. Командующего 2-й танковой армией генерал-полковника Шмидта за то, что в районе расположения его армии он допустил создание местного русского самоуправления, просто вышвырнули из войск. Но Клейст и Шмидт представляли собой исключение из правил. Они ничего не определяли в восточной политике III Рейха.

14 ноября 1944 года в Праге был создан Комитет Освобождения Народов России. Открыл собрание профессор Сергей Михайлович Руднев. Произнося свою вдохновенную речь, он плакал. Через четыре дня, 18 ноября, в здании берлинского «Европа-Хаус» состоялся торжественный вечер, посвящённый созданию Комитета Освобождения России. Зал, вмещавший полторы тысячи человек, был заполнен почти исключительно бывшими совецкими; немцев — единицы. Первые ряды отвели духовенству и военнопленным, привезённым прямо из Лагерей. Все остальные, какое бы положение они ни занимали, размещались позади. По обоим сторонам президиума — огромные полотнища: русский трёхцветный и Андреевский флаги. Необычайные по силе речи произнесли священник Александр Киселёв и поручик Дмитриев. Дмитриев говорил о целях Русского Национального Движения так горячо и искренне, что почти каждая его фраза вызывала бурную реакцию собравшихся. Когда же он произнёс: «Мы не наёмники Германии и быть ими не собираемся»,— вспыхнула такая овация, что он долго не мог продолжить свою речь.

«На этом незабываемом собрании 18 ноября,— вспоминал протоиерей Александр Киселёв,—мне было поручено слово от лица Православной Церкви... Это был день, когда мы впервые так уверенно ощутили себя силой, способной спасти оккупированное Отечество. В зале было две тысячи русских и только несколько немецких наблюдателей на балконе зала. На расстоянии полугода от нас стояла смерть. Но опасность скорее ободряла нас, чем пугала. Наши сердца тогда бились так, как бились они, наверное, у суворовских солдат, переходивших снежные вершины Альп. Ни о каком ощущении "обречённости" тогда не было и речи. Мы верили в победу. Это было не только нашим духовным ощущением, но реальной возможностью, которая стояла близко, перед нами...

Отклик на власовский Манифест был колоссальный. Теперь мне самому даже как-то плохо верится, что это было именно так, хотя я и был свидетелем этого необыкновенного отклика. Со всех концов Германии самотёком устремились люди в КОНР, отдавая себя в полное и немедленной распоряжение генерала Власова. Соответствующих письменных заявлений почта приносила в среднем две с половиной тысячи ежедневно»1.

Через несколько дней в русском православном соборе в Берлине был отслужен молебен — о даровании победы русскому оружию. Служил митр. Анастасий (Грибановский), глава Русской Православной Церкви за границей. Перед собором Развевался российский трёхцветный флаг.

Чит. по: Н. Коняев. Два лица генерала Власова. М., 2001. С. 247. 

Однако Бог не даровал нам победы и Освобождения в те годы. Мы оказались этого не достойны. Менее чем через полгода уже над зданием Рейхстага  руками солдат РККА был снова поднят флаг, но не русский — а советский красный флаг — символ Мировой Революции. Советская пропаганда сделала всё, чтобы в СССР о русском освободительном движении, шедшем там, за границей, в пределах III Рейха, не узнал никто. И Советской власти было чего опасаться.

«К моменту опубликования Манифеста в Европе, ещё подвластной Гитлеру, но уже очень урезанной и с востока и с запада, насчитывалось от 18 до 20 млн. русских. Это составляло свыше 10% населения нашей страны, но политически удельный вес этой массы был неизмеримо больше. С этой стороны почти не было детей и людей старше пятидесяти лет. И военнопленные и привезённые на работу были или молодыми людьми, или в начале средних лет... Главную массу составляли "остовцы". Их было до 12 миллионов—8 миллионов работало на немцев в сельском хозяйстве, 4 миллиона — в промышленности. До 5 млн. беженцев сумели добраться до границ Германии и перейти их. Следующей по численности была группа военнопленных, разделённая на военные команды. Около 800 тысяч непосредственно служили в германской армии».

Оставить комментарий

Популярные посты:

erica

Плюхнулась. :)

booky_moussy

Утро, опрос систем\\ Catch the summer!

alex_rozoff

Роботы-гуманоиды в экономике: бесконечные механические китайцы образца 1980-х

gornomari

Рисунок Якова Андреевича Эшпая

zona_riska

Адский агрегат

tvin270584

Как подготовить трубу под сварку

zavodfoto

Как прошла выставка «Металлообработка»-2025 в Москве (часть 2)

radistka_ann

По ходу, сегодня в лесу мы были ради фотографии бабочки...

• Ранее
• Архив