Эпически-ностальгическое

funny_medicine — 12.02.2010  

Общежития Самарского Меда. Ностальгия. Школа жизни. Ужас ещё раз ужас, а также ужоснах родителей, бич деканов и комсомольских бонз. Романтика, романтика, романтика. Все молоды и отчаянно бесшабашны, гормоны бурлят, можно не спать всю ночь, а с утра вприпрыжку бежать на лекции, печень способна утилизировать несколько смертельных доз экзогенного этанола, желудок – переварить горсть гвоздей вкупе с парой привокзальных чебуреков, потенция выше разума, самомнение выше потенции – и всё это в ограниченном объёме пространства.

Всего общежитий было пять (общаги вечерников и казармы военкафедры не в счёт). Пятое общежитие принадлежало фармфакультету. О-о, это было самое шикарное из общежитий! Комнаты по типу квартир, в каждой (боже мой, какой шик!) своя кухня(!), душ(!!) и туалет(!!!). В-общем, поскольку духу истинной общаги не соответствует, то и говорить не о чем.

Первое общежитие, стоматологическое – это история Самары. Арцыбуха (поскольку находится на улице имени Арцыбушева). Тюрьма. Не иносказательно, действительно бывшая тюрьма ещё царских времён. В ней есть даже камера, в которой сидел сам Валериан Куйбышев. В эту камеру на моей памяти селили только студентов-отличников. Двери остались те самые (железо, что ему сделается!), только окошки для раздачи пищи да смотровые глазки в них заварили. И ещё одна особенность: потолочное перекрытие не было сплошным. Над коридорами и холлами потолка не было. Все этажи просматривались и простреливались снизу доверху (тюрьма, как-никак), и вдоль всех камер шли металлические мостки с перилами. А поскольку в тюрьме также располагались кафедры химии и биологии, то можно было не только позаглядывать под юбки студенток, бегущих по верхним мосткам, но и плюнуть на голову особенно ненавистного преподавателя с высоты. Однажды во время одного из многочисленных перманентных переездов, студенты упустили холодильник, и он разминулся с профессором на несколько шагов, вызвав у того ничем не обоснованную паранойю: профессор был любимый, холодильник тоже.

Второе общежитие занимали педиатры. Пятиэтажка из силикатного кирпича, на каждом этаже – ностальгия любого демобилизованного, взлётка, взлётная полоса – коридор через весь этаж. Запомнилось, как педиатры отмечали получение диплома: это были катания в тазиках по ступенькам, а также походы под горн и барабан, с пионерским знаменем, в пионерских же галстуках и пилотках; юбочки, шортики и гольфики прилагаются.

Но, поскольку ваш покорный слуга был адептом Гриффиндора лечебного факультета, то предмет моей особенной ностальгии – это башни-близнецы, две девятиэтажные свечки красного кирпича, третье и четвёртое общежития. Вся наша студенческая жизнь навсегда прочно спаяна в воспоминаниях и ассоциациях с этими литерами на четыре комнаты плюс один душ плюс один туалет плюс две раковины для умывания, с двумя кухнями на каждый этаж, с холлом между двумя половинами каждого этажа (лично рисовал картину маслом на стене каждого холла на каждом этаже в «четвёрке», за что мне было позволено жить вдвоём с приятелем в трёхместке), с вахтой (один телефон на всю общагу) и ячейками для почты перед ней.

Каждая осень начиналась с массового заезда. Машины, баулы, мешки, холодильники, телевизоры, МНОГО КАРТОШКИ и баночки-баночки-баночки…Пришибленные родители, пьяные пока только от чувства бескрайней свободы студенты, наставления, заверения, поцелуи на прощанье – и понеслась душа в рай! Ну, по правде сказать, в полной мере свободой наслаждались лишь старшие курсы: у первоклашек первокурсников, напуганных страшилками старожилов, было две основные задачи – не вылететь после первой же сессии (а ведь были и условно зачисленные, так называемые кандидаты, помните таких?) и совладать с условиями общежитейского быта. Первое правило общежития - ум гроссен фамилиен нихьт клювен клац-клац - усваивалось довольно быстро, после первой же сворованной прямо с плиты сковородки с жареной картошкой. Другие учились по ходу, параллельно с изучением расписания занятий и маршрутов общественного транспорта, что в условиях равномерной диссеминации кафедр и лекционных залов по всему городу было просто необходимо для выживания. Посему первые курсы можно было также отличить по привычке передвигаться большими косяками. Проблема вылета из института сохранялась также и на втором, и на третьем курсах, разве что третьекурсник уже обладал способностью выучить непомерно объёмный материал в неправдоподобно короткие сроки и при этом выкроить время для себя, любимого. А уж с курса четвёртого и далее начиналось полноценная общежитейская одиссея, исполненная такой степенью познания Дао и, в особенности, у-вэй, что старый добрый Лао-цзы может нервно курить в углу и готовиться записывать урок.

Зима. Промерзающие холлы, обогреватели в каждой комнате, постоянно летящая проводка, счастливые предусмотрительные обладатели керосинок и примусов, пора инфекций. Наш однокурсник, подхватив особо вредный вирус, решил прибегнуть к народной медицине. Водке с перцем. С чего он взял, что разводить перец в полстакане водки надо до густоты томатного сока, история умалчивает. Ну, кто ж знал, что вода – и холодная, и горячая – в тот день из-за плохонького напора будет доходить лишь до второго этажа! Покинув наш седьмой этаж приличным спринтерским рывком, Лёша нёсся вниз по лестнице, пугая встречных студентов аномально красным цветом лица и феноменально большими навыкате глазами. Кое-кто уверяет, что из ушей у него вырывались струйки пара. Не видели, но спорить не будем. К слову, простудка-то у него прошла…

С алкоголем дружили. Его пытались победить, ему проигрывали, в поисках его проявляли недюжинную изобретательность – вспомнить только способ избавиться от красителя генцианвиолета в спирте, слитом из спиртовок на кафедре микробиологии. Или от хлоргексидина, добавленного для придания неимоверной горечи в клинической больнице. Лично мною было изготовлено восемьдесят литров вина из чистейшего виноградного сока – подрабатывал грузчиком на плодоовощной базе, и кибир-мудир, на своё горе, разрешил в конце каждого рабочего дня брать домой подпорченного винограда «скольки хочешь, уважаемый». Кто ж ему виноват, что у меня с собой всегда рюкзак был! Так, на всякий случай… Сосед, грузин Ясон, ещё очень просил оставить ему виноградные отжимки: «ты что, из них такая чача получится!» Ну, не знаю, что у него там получилось, но вскоре они загуляли всей своей диаспорой и, будучи приглашён в самый разгар веселья, я должен был признать, что батоно сумел-таки меня удивить. Первый раз видел, чтобы тарелки бились о потолок. А ещё первый (и, смею надеяться, последний) раз видел летку-еньку в исполнении пятерых крупнокалиберных грузинов, с проходом через стоящий посреди комнаты шкаф с выбитыми дверцами и задней стенкой. Как сказал зачинщик междусобойчика, «что-то особенное в чаче на мандаринах, дорогой». Сочетание алкоголя, нерастраченного тестостерона и избытка свободного времени вызывало к жизни подвиги, совершенно невозможные в виде трезвом. Чего стоит одна чугунная лавка (три чугунные опоры, три погонных метра и много, много килограммов веса), умыкнутая спьяну в Ботаническом саду тремя(!) студентами и любовно доставленная ими (пешком, ессно) за несколько километров в «тройку» на седьмой этаж. Что характерно, попытка передвинуть лавку поудобнее с утра удалась только коллективу из шестерых трезвых студентов.

Как, кстати, они среди ночи убедили вахтёра открыть им дверь – загадка. Наши общаговские вахтёры настолько суровы, что могут смотреть, вздыхая, «Просто Марию», невзирая на выпущенные в атмосферу полбаллона «черёмухи», факт проверенный. Проблема запертых на ночь дверей заставляла вплотную познакомиться с клаймбингом не одного студента. Помню картину раннего утра и остолбеневшую вахтёршу, взирающую на спайдерстьюдента, зависшего на кирпичной кладке на уровне второго этажа, в полушаге от приветливо раскрытого окна. Второй студент в это время втолковывает бабке:

- Вот видишь, тётя Маша – без пяти минут хирург ползёт. Отличный хирург. Что хошь отрежет!

Если аварийное восхождение было чем-то привычным и проходило без лишнего шума, то спуск без парашюта за всю историю общаги был один и запомнился надолго. Парня звали Статист. Он уже сдал госы и отрывался вовсю. Собственно, в процессе этого отрыва он и выпал с шестого этажа. На кучу песка. Сильно поломавшись и поотбивав себе всё что можно и нельзя, он на некоторое время исчез из поля зрения. Ходили слухи, что умер. И вот однажды к жене заявляются однокурсники:

- Ксюх, одолжи сырых яиц!

- Вам зачем?

- Не нам, а Статисту. Его выписали, челюсть в шине, водку пить он уже может, а закусывать толком ещё нет. Мы ему будем яйца через трубочку давать, а то окосеет, снова откуда-нибудь выпадет.

На той пьянке ему подарили значок парашютиста третьего класса. Самое интересное началось, когда Статист пришёл за дипломом. Оказалось, что его уже сочли погибшим; в итоге диплом пришлось выписывать заново.

Строго говоря, падали из окон не только студенты. Была у выпускников такая традиция: всё старое – за борт. Посему граждане сведущие весной под окнами общежития старались не ходить и уж тем паче транспорт свой не ставить. Конец весны – пора летающих холодильников. И телевизоров. И другой бытовой техники. На приехавшую в шесть утра за какой-то девахой бандитскую «бэху», скинули горшок с цветами. Для дамы. Нечего дудеть в такую рань. И из газовика нечего палить по окнам. Самого бы разбудили с бодуна, ещё бы не такое рассказал. На «УАЗ»ик приехавшей к шапочному разбору милиции сбросили быстро свинченный по такому случаю унитаз.

По утрам можно было слышать мерный шум метлы и звон осколков ему в такт, сопровождающийся беззлобными матерными комментами привыкшего ко всему дворника. О, по утрам, когда бОльшая часть студентов ещё пребывала в анабиозе, можно было ещё и не такое увидеть. Супруга, например, подымаясь по лестнице, как-то видела такую картину: блузка, чуть выше по лестнице – юбка, потом лифчик, потом трусики и, венцом ночной истории, презерватив в конце пути. Порадовалась в душе за парочку.

Летом вновь съезжались машины, увозя обитателей пустеющих общаг по домам – до следующей осени.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив