ЭКСПЕРТ ОБВИНЕНИЯ ПОДТВЕРДИЛ ПРАВОТУ ЗАЩИТЫ. Хроника суда...

ivan_mironov — 27.07.2010 Вчера в теленовостях господин премьер-министр, посетивший археологические раскопки в Великом Новгороде, восхитился судебной системой древнего города. Там, среди останков судебного здания XII века, нашли берестяную грамоту с «исковым заявлением», излагающим суть тяжбы восьмисотлетней давности. А спустя пять лет на том же месте откопали грамотку с судебным решением по той самой тяжбе.

Пока премьер, с детской наивностью принявший временной интервал между находками за сроки рассмотрения дела в древнерусском суде, растекался от умиления схожестью судебной волокиты древности и современности, слушатели судебного процесса по делу о покушении на Чубайса перешагнули пятилетний рубеж бесконечного разбирательства, домучиваемые аномальной июльской жарой и прокурором Кавериным, представляющим в дополнениях все новые и новые аргументы обвинения.
Позвольте эти аргументы изложить по порядку.
Прокурор Каверин, признаться, поразил присутствующих, во-первых, жаростойкостью, поскольку, невзирая на пышущий адский зной, без устали ворочал томами уголовного дела, во-вторых, упорством, когда каждому доводу защиты пытался найти, откопать, на худой конец, просто состряпать свой контрдовод. И пусть не обижается на меня досточтимое обвинение за слово «состряпать», ведь в той же Древней Руси слово «стряпчий» означало что-то вроде прокурорского клерка.
В качестве первого аргумента государственного обвинителя Каверина явился свидетель Громаков Валерий Алексеевич, начальник отдела анализа качества работы телесетей в АО «Мобильные телесистемы». Он, по замыслу прокурора, должен был представить возражения на довод защиты о том, что по детализации телефонных соединений нельзя определить местонахождение звонившего.
Среднего роста, темноволосый, с сединой, с явными следами высшего технического образования на лице, которые обычно именуются интеллектом, вооруженный заранее заготовленными бумагами, Громаков с вниманием вслушивался в вопросы.
Прокурор Каверин: «Валерий Алексеевич, сообщите суду, какие базовые станции располагаются в районе населенного пункта Жаворонки?».
Громаков с готовностью читает по бумаге: «В районе населенного пункта Жаворонки находятся базовые станции – 55/64, 64/76, 55/55, 671, 44/26, 539».
Прокурор: «У нас в распечатке телефонных соединений эти базовые станции имеют не только номера, но и географические координаты. Скажите, конкретные адреса соответствуют действительному расположению станций?».
Громаков: «Да, это адреса установки базовых станций».
Прокурор: «Каков радиус действия базовых станций?».
Громаков мобилизовал свой интеллектуальный потенциал и повел высоконаучную речь: «В той детализации, которую вам предоставили, последняя цифра – это азимут вертикали, то есть базовая станция имеет до шести секторов. Что касается диапазона действия секторов…».
Прокурор, ни слова не понявший в азимутах и диапазонах, настойчиво повторяет: «Назовите радиус действия».
Громаков пытается высказаться попонятнее: «Для каждой базовой станции это индивидуально. Зона обслуживания, она довольно условна, все зависит от высоты подъема антенны, от наличия различных препятствий, леса, например…».
Он выуживает из вороха своих бумаг листы, расцвеченные радужными диаграммами, цвета на них – синий, зеленый, желтый – представляют, как поясняет наш специалист, «больший или меньший уровень сигнала», но и эти термины остаются для слушателей пустым звуком.
Тогда, снизив интеллектуальный уровень разъяснений, Громаков говорит попросту: «Базовая станция 59/71 – это Петелино, она практически на Минском шоссе, 55/64 – базовая станция в Жаворонках, она на здании администрации, 55/55 – это в Краснознаменске станция, а станция 44/26 – в Ликино, 671 – это совхоз Крекшино, 539 – Жаворонки, 30 лет Октября…».
Прокурор не без гордости за свидетеля, который вот-вот, прямо сейчас опровергнет защиту по части бездоказательности телефонных соединений, вопрошает: «Вот эти цветовые обозначения уровня сигналов – каким образом получены эти данные?».
Громаков: «Это расчетные данные, полученные при помощи специального программного обеспечения. В программу заносятся данные затухания радиоволн в зданиях, в лесу, в автомашинах. И эта модель просчитывается и изображается в виде диаграммы. Но в реальности, конечно, могут быть другие данные».
От последних слов у прокурора меняется выражение лица, вместо гордости на нём теперь отчетливо читается: «Мы так не договаривались».
Прокурор задает снова кодовый вопрос: «Каков радиус зоны уверенного приема?».
Громаков опять расстраивает обвинителя: «В каждом конкретном случае это разные вещи».
Прокурор упорно, как скалолаз по отвесной стене, где зацепиться не за что, упорно карабкается к желанному для него ответу: «На каком удалении осуществляется уверенный прием от этих базовых станций?».
Громаков, наконец, догадывается, что от него требуют: «Три-четыре километра». Потом на секунду задумывается, вздыхает, как бы извиняется за правду, и выдает: «Но хочу оговориться. Эти расчетные данные сделаны как бы при отсутствии других базовых станций. В сети станций зоны их действия будут несколько иные».
Прокурор явно огорчен и даже не пытается скрыть своего настроения: «Мы в суде исследовали детализацию телефонных соединений подсудимого, речь идет о 12 марта. Я оглашу ее целиком: 10.58 – базовая станция 539, первый сектор, 10.59 - базовая станция 539, первый сектор, 11.09 - базовая станция 539, первый сектор, 12.47 – базовая станция 55/64, третий сектор, 12.48 - базовая станция 55/64, третий сектор, 12.50 - базовая станция 55/64, третий сектор, 12.59 - базовая станция 55/64, третий сектор, 13.01 – базовая станция 44/26, 13.04 – базовая станция 539, второй сектор. Можно ли высказаться определенно о месте нахождения абонента?».
Громаков, словно что-то вспомнив, тычет пальцем в распечатку карты Жаворонков и окрестностей Минского шоссе: «Наиболее вероятно, абонент находится вот в этом районе, к юго-западу от Жаворонков».
Прокурор вкрадчиво уточняет: «На Митькинском шоссе?».
Громаков смущенно, словно оправдываясь перед прокурором за истину, которая, как известно из сократовского афоризма, мудрецам все же дороже дружбы: «Нет, где-то между железной дорогой, Минским и Митькинским шоссе…».
Прокурор поспешно его прерывает: «Понял. Теперь по 10 марта 2005 года…». Он долго и хлопотливо перечисляет время звонков и номера базовых станций, которые сменяются как мозаика в калейдоскопе. Венчает этот длинный перечень все тот же прокурорский интерес: «Определенно можно высказаться, где находится звонивший абонент?».
Громаков вновь по-сократовски морщит нос: «Определенно высказаться нельзя».
Тогда прокурор меняет тактику. Он снова начинает перечислять время и номера станций в детализации за десятое марта, и когда память слушателей вконец ослабевает под натиском ничего не говорящей цифири, задает свой вопрос в более либеральной формулировке: «По данным сведениям Вы можете ОРИЕНТИРОВОЧНО указать местонахождение абонента?».
Громаков улавливает мольбу в голосе прокурора и, понимая, что спасительное слово «ориентировочно» снимает с него всякую ответственность за все, что он здесь ориентировочно выскажет, с благодарностью за понимание выдает на-гора давно ожидаемое обвинением: «Ориентировочно – это перекресток Минского и Митькинского шоссе».
Прокурор с заново родившейся надеждой на смышленость свидетеля: «То, что абонент обслуживался различными базовыми станциями, означает ли, что абонент находился в движении?».
Громаков незадачливо крушит надежду: «Однозначно сказать сложно. Это зависит от времени звонков. Находясь в одной и той же точке, просто поворачиваясь, или выходя из машины, или перекладывая аппарат из руки в руку, при понижении уровня сигнала, сигнал автоматически подхватывает другой сектор лучший для обслуживания. Абонент мог двигаться, мог не двигаться. Сложно сказать».
Прокурор с потухшим энтузиазмом: «Населенный пункт Жаворонки какие базовые станции обслуживают?».
Громаков: «55/66, 539, 55/64, - это из тех, что Вы запрашивали. Но могут быть и другие базовые станции».
Погасший, словно свечка, прокурор, похоронив и оплакав погибшую надежду, садится на свое место. Свидетель Громаков попадает в жаркие объятия защиты. Здесь ему очень рады, потому что при допросе подсудимого Миронова, который первым высказал сомнение в достоверности определения местонахождения абонента по распечатке детализации телефонных звонков, судья пресекала его доводы категоричным: «Вы не специалист!». Счастливый случай в лице прокурора Каверина предоставил защите искомого специалиста.
Адвокат Першин: «Когда Вы начали использовать данную модель расчетов фиксации звонков базовыми станциями?».
Громаков с корпоративной гордостью за фирму: «Более восьми лет используем».
Першин: «А реально, на местности, проверял ли кто-нибудь точность данной детализации телефонных соединений?».
Громаков растерянно: «На местности? Нет».
Першин: «То есть, Ваши объяснения основываются только на теоретических расчетах?».
Громаков: «Ну да, на теоретических».
Першин задаёт главный вопрос: «Валерий Алексеевич, по данной детализации телефонных соединений Вы можете указать точное местонахождение абонента?».
Громаков все же уповает на истину крепче, чем на прокурора: «Точное? Нет».
Першин: «Вы можете представить суду изменение радиуса действия базовых станций на 2004-2005 годы?».
Громаков виновато, чувствует, что очень огорчает прокурора: «Нет».
Наступает черед подсудимого Миронова проверить свои расчеты мнением специалиста: «Вы сказали, что усиленный сигнал станция передаёт на расстояние трех-четырех километров. Исходя из этого, можно сказать, что погрешность определения местоположения звонившего при его звонке, зафиксированном той или иной базовой станцией, может составлять до восьми километров?».
Громакову явно не хочется это признавать, хотя реальный опыт каждого присутствующего в суде показывает, что в деревнях российской глубинки, где всякий бывал, базовые станции отсутствуют, а сотовая связь работает, базовые станции принимают сигнал и за восемь, и за десять километров от деревушки. Наш же специалист предпочёл отделаться скользкими размышлениями: «В реальной сети все это определяется параметрами сети, которые заложены…».
Тогда Миронов пытается выяснить, что знает специалист о реальных параметрах реальной сети: «Какое расстояние между базовой станцией Краснознаменск и поселком Жаворонки?».
Громаков явно не готов к ответу, но не хочет в том признаться: «Где-то около четырех километров»., - говорит неуверенно.
Миронов: «А какое расстояние между базовой станцией Крекшино и станцией на улице 30 лет Октября в Жаворонках?».
Громаков неуверенно: «Приблизительно около четырех километров».
Мы сверили ответы специалиста с картой, оказалось, что в действительности от Краснознаменска до Жаворонков – восемь километров, а от Жаворонков до Крекшина – все десять. В свете столь извращенных представлений о местности, на которой Громаков в ответах прокурору с уверенностью, хоть и ориентировочно, определял местонахождения звонивших, показания специалиста начинают смахивать на лжесвидетельство.
Миронов продолжает интересоваться: «Валерий Алексеевич, чем Вы можете объяснить, что 12 марта базовые станции фиксируют звонки одного и того же абонента сначала из деревни Крекшино, а через минуту из Жаворонков, улица 30 лет Октября, которые находятся друг от друга, если верить карте, на расстоянии десяти километров?».
Громаков сдаётся: «Я не могу ответить на Ваш вопрос».
Миронов завершает: «В своих показаниях Вы используете определения «наиболее вероятно», «скорее всего», «ориентировочно», «приблизительно», так можно ли точно установить местоположение, местонахождение абонента?».
Громаков бросает взгляд на прокурора: «Можно установить только район. Точного местоположения назвать невозможно».
Отпущенный судьёй на свободу, специалист Громаков, облегченно выдохнув, улетучивается из зала. Прокурор Каверин, вытирая пот со лба, выкладывает новые контр-аргументы в пику защите. Но при внимательном рассмотрении все его новые, дополнительные доводы оказываются еще не забытыми старыми, и в суде возникает стойкое ощущение «дежавю», все это мы уже где-то когда-то слышали и смотрели. И впрямь, прокурор не открывал ничего нового. Свидетель Сорокин рассказал, что сдавал квартиру семье Яшина, и тот действительно собирался с нее съезжать по финансовым соображениям. Затем прокурор начал энергично и любовно перетряхивать коврики-лежаки с Митькинского шоссе, явно подражая при этом какому-нибудь проныре-торговцу персидскими коврами с восточного базара. Не важно, что коврики не переливали волшебной игрой сказочных красок, наоборот, были очень грязны, на что обратил внимание адвокат Алексей Першин, но судья Пантелеева тут же поспешила заверить присяжных заседателей, что это специальный порошок для выявления папиллярных узоров пальцев, которые могли остаться на ковриках. Но если пройдоха с восточного базара трясёт энергично ковром перед носом покупателя, желая его поразить красотой товара и получить на том барыш, что за барыш был у прокурора Каверина, точно так же трясущего грязными ковриками перед носом изнывающих от жары присяжных заседателей. О, всемогущая жара!, ни мало-ни много прокурор решил опровергнуть разом всех, и следователей, составивших протокол на месте происшествия, и экспертов, трудившихся над ковриками в криминалистическом центре ФСБ, и Квачкова, убедительно доказавшего на суде, что коврики с Митькинского шоссе никакого отношения к подсудимым не имеют. Прокурор Каверин решил прямо тут же на глазах изумлённых присяжных все коврики перемерить и пересчитать. Для чего он это делал, где и на каком законном основании сможет он потом сослаться «Как показали мои измерения…» - разумному объяснению сие не подаётся, разве что одним – жара! Да, пожалуй, жара - единственно здравое объяснение поведения прокурора Каверина в этом судебном заседании, ведь он не только перемеривал, как старательный портняжка, но ещё и ссыпал многочисленными цифрами в абсолютно новых понятиях измерения. Вместо привычных единиц измерения, пригодных для ковриков - длина, ширина, толщина, прокурор Каверин надиктовывал своему добровольному ассистенту адвокату Котоку три новых параметра измерения: «в свободном положении» (это когда коврик просто лежал на столе), «в расправленном положении» (это когда коврик распрямляли и растягивали Каверин с Котоком в три руки, четвёртой Каверин мерил), «в прижатом положении» (это когда на коврик всей недюжинной массой наваливался Коток). При каждом новом измерении каждый коврик к великому удовольствию Каверина подрастал на один – три сантиметра.
Как на всё это торжество прокурорского интеллекта взирала судья Пантелеева? Спокойно. Как взирает старая мудрая сова с вершины столетнего дуба на безобидную возню глупых, забавных мышат.
Так, одним махом побивахом и следствие, и экспертов, и подсудимых, удовлетворённый своим могуществом прокурор Каверин принялся оглашать уже оглашенную прежде другую экспертизу - о невозможности определить продукты выстрела в смывах рук и срезах ногтей подсудимого Квачкова. При этом особый нажим, для того и оглашал, прокурор сделал на замечании экспертов, что «Следы продуктов выстрела сохраняются лишь в течение двух-трех часов после выстрела, и то если человек руки не мыл». Выходило, по уже прославленной нами прокурорской логике, что экспертиза оказалась неудачной только потому, что Квачков сразу же после покушения тщательно вымыл руки. Словом, если Вас заподозрят вдруг в причастности к стрельбе, а следов «продуктов выстрела» на руках не обнаружат, то по прокурорской логике Кавериных, Вы можете подозреваться в умышленном мытье рук для сокрытия следов «продуктов выстрела» и маршировать на нары.
И в завершении этого судного дня прокурор Каверин снова напомнил суду о неоплаченном долге подсудимых закрытому акционерному обществу «Автоэнергосистема», которое пострадало от взрыва на Митькинском шоссе и ущерб которого был полностью возмещен страховой компанией. Правда, слушатели так и не поняли, кому теперь должны подсудимые платить – акционерному обществу или страховой компании, и когда они будут это делать, если по вменяемым им статьям 277 и 105 УК РФ корячится им от пятнадцати лет до пожизненного. Когда они выйдут из столь отдаленных мест, если вообще выйдут, то, возможно, акционерное общество будет уже другое и страховая компания растворится в небытии. А, может, и акционерное общество и страховая компания снова будут к тому времени национализированы. И кто кому тогда останется должен на новом историческом повороте? Интересно, а что сам Каверин напишет к тому времени в своих мемуарах об этом процессе? Будет клясться, что ему приказали, и он лишь выполнял приказ, или будет гордиться до смерти собой, как Яков Юровский, или сменит к тому времени фамилию свою, доказывая всем, что всю жизнь служил маленьким клерком в маленькой фирмочке, в общем, как всегда, «не был, не состоял, не участвовал» …
Похоже, что в дополнениях прокурор собирается повторно представить присяжным заседателям все доводы обвинения, но перемерив и перевесив их. Тогда мы перещеголяем в судебной волоките Древнюю Русь, и какой-нибудь археолог лет через пятьсот, обнаружив и расшифровав мои бренные записки, утешит какого-нибудь очередного премьера Путина Тринадцатого, что при Путине Первом судопроизводство тоже было не на высоте.

Следующее заседание в среду, 28 июля, в 9.30.
Проезд до суда: от станции метро «Мякинино» 15 минут пешком до Московского областного суда. Вход свободный. Нужен только паспорт. Зал 308.

Любовь Краснокутская.
(Информагентство СЛАВИА)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив