«Ехал я под Берлином». Александр Твардовский
jurii45 — 06.11.2025
К 80-летию Победы в Великой Отечественной войне.
"Написав столько трагических стихов о войне, Твардовский имел право
ликовать вместе со всей страной в 1945 году".
Александр Твардовский почти не покидал действующую армию с первых
дней войны. На него накатила горечь лета и осени 1941 года. Путь
отступления он прошел вместе с армией. Казалось, он потерял
возможность всерьез (а он умел только всерьез) писать стихи. Только
весной 1942 года сумел вернуться к стихам, записав в дневнике:
«Война всерьез, и поэзия должна быть всерьез». Он вернулся к образу
Василия Теркина – только на новом уровне. Теперь это было легкое по
форме, но удивительно глубокое осмысление войны. Твардовский
публиковал главы будущей поэмы в «Красноармейской правде», но их
перепечатывали все центральные газеты. Читатели засыпали поэта
письмами, требовали продолжений. Поэту удалось создать народный
эпос, достойный великой войны. Сбылся его замысел:
Я мечтал о сущем чуде:
Чтоб от выдумки моей
На войне живущим людям
Было, может быть, теплей,
Чтобы радостью нежданной
У бойца согрелась грудь,
Как от той гармошки драной,
Что случится где-нибудь.
Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
— Вот стихи, а все понятно,
Все на русском языке…
Как трудно добиться в стихах такой безыскусности. Некоторые строки
напоминают народные песни или частушки, многие стали крылатыми:
«Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль…» Но «Теркин»
сложен еще и изобретательно, а порой и изысканно, к своим стихам –
даже в годы войны, когда их приходилось выдавать на-гора –
Твардовский относился взыскательно, всё сырое и фальшивое
отбрасывал – оставалась поэзия, насыщенная точными наблюдениями
настоящего художника:
И усталая с похода,
Что б там ни было, — жива,
Дремлет, скорчившись, пехота,
Сунув руки в рукава.
Дремлет, скорчившись, пехота,
И в лесу, в ночи глухой
Сапогами пахнет, потом,
Мерзлой хвоей и махрой.
С необыкновенным азартом Твардовский описал рукопашный
поединок – натуралистично, дотошно, с гомеровской силой:
Бей, не милуй. Зубы стисну.
А убьешь, так и потом
На тебе, как клещ, повисну,
Мертвый буду на живом.
Константин Симонов писал: «Где-то в 44-м году во мне твердо созрело
ощущение, что “Василий Теркин” — это лучшее из всего написанного о
войне на войне. И что написать так, как написано это, никому из нас
не дано». Даже Иван Бунин, редко хваливший советских поэтов, писал
о «Теркине»: «какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость,
точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык -
ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть
литературно-пошлого слова». Не поспоришь.
Написав столько трагических стихов о войне, Твардовский имел право
ликовать вместе со всей страной в 1945 году. Он вспомнил это
чувство через три года, в истинно триумфальном стихотворении
«Москва» с ее мерцающей композицией. Вся война – от разбитых
эшелонов под Гжатском до ликующих под Берлином, когда всему миру
стало ясно, что такое Москве…
Есть у этого стихотворения еще одна странность. У Твардовского (в
отличие, скажем, от Исаковского или Фатьянова) не получалось стать
всенародным песенником. И он несколько свысока относился к этому
искусству. Известно, что и молодого поэта Льва Ошанина, легко
сходившегося с композиторами, взыскательный автор «Теркина» не
принимал. Но в «Москве» невольно процитировал его победную песню,
написанную в 1945 году. Помните?
Ехал я из Берлина
По дороге прямой,
На попутных машинах
Ехал с фронта домой.
Ехал мимо Варшавы,
Ехал мимо Орла –
Там, где русская слава
Все тропинки прошла.
Всё вошло в симфонию Твардовского. В симфонию Победы.
Александр Твардовский
МОСКВА
Зябкой ночью солдатской
В сорок первом году
Ехал я из-под Гжатска
На попутном борту.
Грохот фронта бессонный
Шёл как будто бы вслед.
Редко встречной колонны
Скрытный вспыхивал свет.
Тьма предместий вокзальных
И — Москва. И над ней
Горделивый, печальный
Блеск зенитных огней.
И просились простые
К ней из сердца слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»
В эти горькие ночи
Ты поистине мать,
Та, что детям не хочет
Всей беды показать;
Та, что жертвой безгласной
Не смирится с судьбой;
Та, что волею властной
Поведет за собой.
И вовек не склонится
Твоя голова,
Мать родная, столица,
Москва, Москва!..
Память трудной годины,
Память боли во мне.
Тряский кузов машины.
Ночь. Столица в огне.
И, как клятва, святые
В тесном горле слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»
…Ехал я под Берлином
В сорок пятом году.
Фронт катился на запад,
Спал и ел на ходу.
В шесть рядов магистралью
Не вмещает — узка!
Громыхаючи сталью,
Шли на запад войска.
Шла несметная сила,
Разрастаясь в пути,
И мосты наводила
По себе впереди.
Шла, исполнена гнева,
В тот, в решающий бой,
И гудящее небо,
Точно щит, над собой
Высоко проносила…
— Погляди, какова
Мать родная, Россия,
Москва, Москва!..
Память горя сурова,
Память славы жива.
Все вместит это слово:
«Москва! Москва!..»
Это имя столицы,
Как завет, повторим.
Расступились границы
Рубежи перед ним…
Стой, красуйся в зарницах
И огнях торжества,
Мать родная, столица,
Крепость мира — Москва!
1947
Источник: Год литературы. godliteratury.ru
Об авторе
MoneyFest отзывы 2025: стоит ли доверять онлайн-школе 
Фатальность. 
"Autumn in Sigulda". "Осень в Сигулде". 
Деревенская архитектура 
Контрольная точка: Полночь 
Картинки 5 ноября 2025 года 
Почему складные экраны и гаджеты не обрели популярность 
День Чёрного моря 
Опасаться, что кто-то увидит выпирающий из брюк бугор, в толпе не стоило. Его 
