Единая, но делимая?
nikolamsu — 23.10.2013Выбор исторической концепции при осмыслении событий прошлого подобен выбору угла зрения при попытке сложить осмысленную картину из переливающихся цветных пятен древней мозаики. Приняв решение рассмотреть в порядке эксперимента «зону стратегических интересов» великих князей Владимирских из рода Всеволода Большое Гнездо (образовавшуюся в середине XIII века в процессе оформления «русских владений» Улуса Джучи) как условно единую крупную политию средневековой Европы, мы получили с неизбежностью ряд любопытных следствий. И один из самых неожиданных здесь результатов – новый взгляд на историю федерализма в России, новый взгляд на влияние и значение федералистских практик в истории Отечества.
Безусловно, вопрос о преломлении отечественной истории в массовом сознании практически необъятен и крайне слабо изучен. Однако все же рискну заявить: средневековое русское государство воспринимается этим сознанием как нечто весьма централизованное (ну или пытающееся стать таковым). Достаточно вспомнить такой известный штамп как «собирание Москвой русских земель». И вот, взглянув на ситуацию под новым углом, мы видим Русию как стабильно «рыхлое» государственное образование, включающие в свой состав несколько конкурирующих центров (та же Москва, как было показано, являлась лишь одним из таких центров[1]), а также крупных самобытных автономий.
Наиболее крупной и самобытной из всех этих автономий была, безусловно, Новгородская земля, именуемая иногда в историографии этого периода Новгородской боярской республикой.
2. Новгород и Рюриковичи в XI-XII веках
«Новгород Великыи стареишиньство имать княженью во всей Русьскои земли»... во всяком случае, так полагали многие идеологи Русии, в том числе и за пределами собственно владений Святой Софии[1]. Конечно, со времен Олега Вещего «ставка» старейшего князя располагалась несколько южнее. Новгородский же стол весьма часто занимал сын старейшего князя: именно в Новгород/«Немогард» Константин Порфирогенит поместил «Свендослава [Святослава], сын Ингоря, архонта Росии»[2]; княжил в Новгороде при жизни отца и Владимир Святославич[3]; в северной столице на момент смерти Владимира готовился противостоять отцовской воле Ярослав Владимирович[4], а завоевав старшинство – посадил здесь своего старшего сына Владимира[5]. Изяслав Ярославич, наследовавший отцу, отправлял в Новгород собственных сыновей.
3. Новгородская земля в новой Русии: XIII-XIV века
Однако все же отдельные новые реалии в новгородской политической жизни во второй половине XII века все же возникли: после Всеволода Ольговича ситуация, когда в Новгороде правит поставленный великим киевским князем сын или брат, стали скорее исключением, чем правилом. Новгород после падения в 1136 году династии «вскормленных» здесь Мстиславичей превратился в общерусский стол, превратился в арену борьбы между тремя сильными родами разросшегося Рюрикова племени: между «черниговскими» Ольговичами, «ростово-суздальско-владимирскими» Юрьевичами, среди которых особо выделяли могучие фигуры Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, и «смоленскими» Ростиславичами/Мстиславичами. Новгород теперь уже действительно не зависел, как правило, от киевского правителя. Но вот о том, чтобы вырваться из цепких рук Рюриковичей – об этом не было и речи. Тем более, в XIII веке Новгород начал отчаянно нуждаться в военной доблести представителей этой семьи (вроде знаменитого Мстислава Ростиславича Храброго, похороненного в таком значимом для «Северной Флоренции» храме Святой Софии): из кипящего чрева Европы, беременной великим и кровавым чудом Возрождения, на берега Восточной Прибалтики, прямо в сферу стратегических новгородских интересов[2], двинулись на кораблях с крестоносными парусами немецкие предвестники Писарро и Кортеса.
И Рюриковичи в меру сил старались соответствовать вызовам времени (неизбежно оставаясь при этом заложниками сложившихся традиций).
///
Однако не в этой рутинной княжеской работе крылась причина, по которой столь прочно утвердилась власть на Новгородом Великим Ярослава Всеволодовича и его потомства. Огненный вал Батыева нашествия сжег и связи между землями старой Руси. Ростиславичи и Ольговичи, слишком много сил вложившие в долгую междоусобной войну на Юге, выбыли из борьбы за Новгород. А «Северная столица» постепенно формирующейся Русии, ограниченной теперь, как мы уже показали, пределами Новгородской, Ростово-Суздальско-Владимирской и (частично) Смоленской и Черниговской земель, лишилась части даже тех ограниченных автономных прав и свобод, что прежде ей давало соперничество между примерно равными по силам линиями Рюриковичей.
///
При этом в новых реалиях возможности новгородцев влиять при случае на судьбу самого великого княжения оказались весьма значительными.
Подводя же промежуточный итог обсуждению того положения, что занял Новгород Великий в составе новой Русии, стоит в целом согласиться с концепцией Ольги Валентиновны Севастьяновой, концепцией, рассматривающей город на Волхове как «вольный великокняжеский город», обретение контроля над которым (заключение союза с которым) являлось для соперничающих князей необходимой ступенью к обретению великого княжения[1]. Конечно, проводить аналогии здесь с вольными имперскими городами, признающими над собой лишь власть Императора Священной Римской Империи, было бы делом слишком рискованным: в Новгороде этой эпохи не получается разглядеть
- четко очерченного круга граждан, связанных друг с другом клятвой;
- писаного городского права, действовавшего опять же на твердо определенной территории;
- принимающего решения органа, формируемого/избираемого по четко определенным правилам (пусть и из ограниченного круга аристократических родов)[2].
Наиболее разумным в данной ситуации кажется следующее решение: не забывая о важных аналогиях с вольными городами Северной Европы, но и не преувеличивая значение таких аналогий, все же принять собственно новгородское определение сложившейся ситуации: в совершенно неподвластной московской цензуре приписке 1296 года на новгородской рукописи из комплекта Софийских служебных миней «Северная столица» называется «отчиной» Даниила Александровича Московского. Этот князь, конечно же, не имел преимущественных отчинных прав на Новгород Великий, но тем ярче эта приписка характеризует взгляд новгородцев на их отношения с лидерами Рюриковичей Русии[3].
4. Крушение и возрождение Русии: отделение и возвращение Новгорода, Твери, Рязани в XIV-XV веках
Картина резко изменилась в 1382 году; в 1382 году изменилась вся Русия. В 1370-ые эта конфедерация русских земель, находящихся в вассальной зависимости от ханов Золотой Орды, вышла на локальный пик своего могущества: научилась достаточно регулярно собирать серьезные военные силы, начала активную экспансию на южном и северо-восточном направлениях и в итоге вышла из непосредственной зависимости от своего степного сюзерена[1]. Рискну предположить: одним из необходимых условий подъема стало наличие у этой конфедерации харизматического, сильного лидера — Дмитрия Московского; вторым же важным необходимым условием успеха стала готовность этого лидера, жестко пресекая все попытки оспорить его первенство, принимать и признавать право на очень высокий уровень самостоятельности его вассалов, среди которых хватало его личных противников в долгой и упорной политической борьбе. Дмитрий Константинович Суздальский после ряда непростых военных и дипломатических столкновений признал первенство своего московского зятя[2] — и сохранил власть в своем уделе, сохранил возможность вести самостоятельную политику в русле «генеральной линии», определяемой велики князем, использовав эту возможность с пользой для всей Русии[3] Михаил Тверской, злейший враг Дмитрия Московского признал себя вассалом после масштабного похода на его стольный город всех сил Русии — и сохранил власть в своем уделе на тех же, видимо, условиях, что и Дмитрий Суздальский[4]. Олег Рязанский, также много лет то враждовавший, то мирившийся с великим князем, после Куликовской битвы признал себя вассалом Дмитрия — и тоже сохранил особое, самобытное положение своей пограничной земли[5].
Сохранял свое особое положение и Новгород, несмотря даже и на эпизодические появления здесь великокняжеских наместников[6]. Собственно, традиция, в рамках которой Рюриковичи, не подвергая сомнению свое исключительное право на верховную власть в городе, признавали широкие (пусть и плохо определенные, весьма «непостоянные») права за местной «самоуправляющейся общиной», насчитывала немало столетий. Более того, Рюриковичи временами весьма умело использовали местную специфику, вроде тех же вечевых собраний[7], для укрепления собственной власти.
В результате именно в конце XIV века в организации новгородской политической жизни происходят радикальные изменения: вечевые собрания теперь регулярно собираются без всякого участия князей Рюриковичей. В частности, в 1384 году (то есть через два года после Тохтамышева погрома) «вече» — это общегородское собрание, созванное для оформления договорных отношений с князем Патрикием, наместником Гедеминовича Ягайло[14]. На следующий год «вече» — это общегородское собрание с четко определенным составом участников, объединенных клятвой, крестным целованием; это общегородское собрание, целью которого было утверждение реформы судебной системы[15]. В 1398 году новгородцы «цѣловаша крест за одинъ брат, како имъ святѣи Софѣи и великаго Новагорода пригородов и волостиии поискати»[16], и с этого момента понятие Великий Новгород/Господин Великий Новгород последовательно возникает в летописном тексте как обозначение политии, «власть которой противопоставляется власти князя»[17]; новгородская земля из великокняжеской отчины превращается в «отчину Святой Софии»[18].
В начале XV века «Господин Великий Новгород» – главное действующее лицо и повседневной городской общественной жизни. Так, в весьма характерном ганзейском документе, отразившем интересующие нас реалии, сообщается, что тысяцкий, к которому обратились для разрешения очередного конфликта хозяйствующих субъектов немецкие купцы, заявил, что прежде чем дать ответ, «он посоветуется с Великим Новгородом на общем вече» (he wolde syk bespreken myt Groten Naugarden in deme ghemeynen dinge)»[19]. Собрание граждан (ding), связанных клятвой и образующих в совокупности этот «Великий Новгород», в 1400-ых заслушивает официальные послания от иностранных политий, высказывается по вопросам внутренней и внешней политики, не спрашивая мнения князей[20]. А со второй половины 1430-ых городское собрание на Ярославовом Дворище начинает попадать в титулатуру международных правовых документов в качестве института, имеющего право подобные соглашения заключать[21]. Формирующийся институт обрастает структурными единицами: появляется вечной дьяк, упоминаются приставы с веча[22].
Чем это все закончилось? Читайте следующие серии :-)
Пока же я бы хотел услышать ваше мнение о качестве уже сделанных достаточно сильных предположений.
«Тое же зимы [1226/1227] Ярославъ сын҃ъ Всеволожь. Ходи из Новагорода за море. на Ємь. гдѣ же ни єдинъ от князь Рускых не взможе бывати. и всю землю их плѣни. и възвратися Новугороду». Лаврентьевская летопись. Полное Собрание Русских Летописей. Т1. М., 1997. Стб. 449.
С пятью тысячами русских (russen) избранных
Воинов предпринял он наступление.
Старшая Ливонская рифмованная хроника. Пер. В.И. Матузовой, Е.Л. Назаровой // Крестоносцы и Русь. Конец XII-1270 г. М. , 2002. С. 249.
|
</> |