Дверь подъезда

zh_an — 26.06.2022

Снимал я квартиру на северо-востоке Москвы. В замшелом районе, мэр туда еще со своей плиткой не добрался. Улица куцая, буквой «Г» загибается. По правой стороне дома кирпичные, пятиэтажные, бабульку мою помнить могли бы, если б та здесь хоть раз в молодости своей появилась. Торчат, как домино. Слева перемежаются те же пятиэтажки и постройки чуть поновее: поздние советские высотки с застекленными балконами, поликлиника относительно современная. Так по всей длине до поворота, а за углом той самой «Г» чуть иначе: слева ряды гаражей, коробка бюджетного сетевого магазина с красным фасадом и железная дорога за ними, а справа чередуются несколько промышленных хоздворов с бетонными заборами и пяток жилых домов. Дома те почему-то расположены к проезжей части под углом, дворики перед ними треугольные, каждый с асфальтовой дорожкой, неухоженной зеленой посадкой и крошечным островком для развлечений – турником, горкой и качелями на прорезиненной детской площадке. В одном из скошенных домов я временно и поселился. Даже по местным меркам строение было ущербным: не пять этажей, а всего четыре, и балконы только с третьего начинаются. Унылый сероватый кирпич, под самой крышей – карниз из бурой кладки. Единственная яркая деталь – желтая газовая труба вокруг всего здания. И достаточно новые металлические двери подъездов, с кодовыми замками – похоже, дом в какую-то программу по улучшению попал, чтобы жильцы до смерти за те замки каждый месяц управляющей компании платили. Из-за дверей подъездных все и случилось. Точнее, из-за одной из них.

Что-то там монтажники изначально намудрили. Обычно замок, когда на кнопки нажимают, попискивает и, отпираясь, сигналит недолго, давая знать: путь открыт. В косом доме кнопки звучали пронзительно. Но что хуже того – сигнал открытия ныл на полную громкость секунд пятнадцать, не меньше. Я успевал от двери до мусорки в дальнем углу двора добежать, швырнуть пакет в бак и назад повернуть, а замок все блажил: «Ииииии!..»

Обитатели в доме были двух видов. Первые – доживающие свой век старухи и спившиеся деды. Вторые снимали у таких же замшелых собственников квартиры. В основном, это были носастые мужики и парни, отличавшиеся друг от друга только формой черных бород – c косматыми, полумесяцем, были покрикливее, а с удлиненными обожали громкую музыку с басами. Были, конечно, и еще особи – несколько девах из глухой провинции, полупокер в пиджачке и узком галстуке, выезжавший со двора на самокате, какой-то невнятный молодняк. Ну, и я до кучи.

Не знаю, как они уживались до моего прибытия, но на моих глазах война разгорелась не на шутку. Поводом стали обломки щебня, обычные камешки – их подкладывали в щель двери одного из подъездов (как раз моего), чтобы та стояла нараспашку и не захлопывалась. Так вот, часть жильцов дверь камнями регулярно обеспечивала, а другая от них непримиримо избавлялась. Наверное, камнепоклонников понять можно: даже тех, кто просто через дверь проходил, от электронного писка корежило. А жившим по соседству с дверями мозг наверняка конкретно выносило. Представляю себе: отдыхаешь, ешь или спишь – а тебе то и дело это «Ииииии!..» в уши всверливается. Особенно в жаркое время, когда окна приходится открытыми держать. Или ночью – звуки в это время еще лучше слышны, а дом не казарма, отбоя в нем нет, круглые сутки кто-нибудь туда-сюда шляется.

Впихивали и вытаскивали закладки по-партизански, будто стеснялись на виду у соседей ерундой заниматься. Но уж если противников за делом заставали – ой, что начиналось! Одни настаивали, что с дверью нараспашку в подъезде без писка тише, а заодно и прохладней, и запах подвальный выветривается. Другие кипятились, что запах больше от кошек, которые с улицы через дверь ходят в подъезд гадить. И пример подают чужой алкашне, которая тоже рада под лестницей нассать и подраться – вот вам всем прохлада и тишина! Звучал не раз на повышенных четкий довод: «Я не для того за замок свои кровные отдаю, чтобы дверь не запиралась!» И ответ был на это не хуже: «Если ты терпила – плати! Можешь и за меня заодно».

Чуть не до драки доходило.

Я этих стычек насмотрелся. Курил во дворе – не часто, но регулярно. В квартире дед-хозяин не разрешал, клюкой тряс и принюхивался, когда за деньгами приходил: не дай бог дым учует! Хотя по мне – уж лучше бы моим табачищем несло, чем скисшей сыростью у него из-под ванны и смесью жира с пылью, которой обросла кухня. Но скандалить с ним было не с руки, поэтому я облюбовал какую-то железную скобку: торчала она прямо из земли сразу за кирпичным помоечным павильоном, в котором мусорный бак хранился. Павильон располагался к скобке задней стенкой, тухлятиной из него не тянуло, поэтому мне его близость не мешала. Устраивался я на железяке, и никто не приставал ко мне, как на более удобной скамейке: «Смолишь, а тут дети играют!» Играют, ага. Вон, вдали, в дочки-матери на деньги.

Особенно бабка одна древняя разорялась, кошатница. Понятия не имею, держала ли она питомцев в квартире, но во дворе кошар со всей округи прикармливала. Как только пенсии хватало! Те ее слушались, за жратву не дрались, вели себя, словно дрессированные, гладить позволяли. Жила бабка на первом этаже, окно у подъезда, но, как ни странно, сама за замок топила. Косматая, постоянно в одном и том же халате байковом, красно-коричневом, потертом – наверное, ей при выходе на пенсию его продали и тут же фабрику пошивочную ликвидировали: ни разу подобную дрянь в магазине не видел, даже в фикс-прайсе. На ногах вечно тапки с мехом по кругу. Злющая, как ведьма. Меня от одного ее взгляда пробирало. В подъездах, как тот, жильцы часто здороваются при встрече. Не знаю, зачем, потому что особо друг с другом не знаются. Я и бабке «Здрасьте» бросал, но она в ответ лишь шипела. Один только раз внятно обратилась:

- Твоя работа?!

И в дверь, подклиненную камнем, пальцем ткнула.

Я помотал головой, так она носом засопела, будто принюхиваясь: по запаху, что ли, пыталась определить, не я ли щебень в руки брал. И смешно, и жутко, и на нервы действует: мало мне деда-нюхача! Я через ступеньку поскакал восвояси, а она со створкой стала возиться, помеху выколупывать.

Если честно, я почти всех устроителей дня открытых дверей наперечет знал. Пока сидел в углу двора, несколько раз за день или за вечер – от смены моей рабочей зависело – видел виновников. Лично мне они по барабану были. Тем более, окна моей съемной квартиры на другую сторону смотрели.

Так вот, вышел я однажды с сигареткой к своему месту при помойке. День был будний, но у меня выходной. Уже не утро, еще не обед: у дома затишье – кто на работе, кто похмеляется, дворик пустой. Лето было – кусты разрослись, я на железку присел, меня и не видно. Дверь, через которую я вышел, нараспашку, кстати была. Я ее не трогал.

Пока курил, во дворе один бородатый появился, приземистый, сам черный, как бармалей. Стал в трубу что-то на своем трещать:

- Гракх, гракх!..

Ни черта не понятно, но громко.

Кошатница откуда ни возьмись вынырнула и на него набросилась:

- Твоя работа?!

И в дверь пальцем. Я еще подумал, что она внятно только эти слова и выговаривает. Ошибся, как оказалось.

Бармалей плечами пожал и отмахнулся, бабка его взглядом прижгла и заковыляла к себе. У подъезда остановилась, скорчилась, лапкой камешек дерг-дерг. Бородатый ей вслед посмотрел и продолжил по смартфону вещать. На своем, но отчего-то ясно стало, что он про короткую стычку рассказывает. Интонация насмешливая, свободной рукой машет. Потом и вовсе согнулся, ноги расставил, затоптался – это он так противницу изобразил, будто собеседник его увидеть мог. Зря, конечно – потому что карга вдруг обернулась, на него зыркнула и понеслась в бой на своих кривых лыжах.

Схлестнулась она с бородатым не по возрасту активно. И слов выдала множество, половина матерных. Бармалей сначала отмахивался, потом тоже голос повысил. Лаялись они знатно. Я, хоть и докурил, сидел, не отсвечивал. А из-за угла дома, из-за другого, со всех сторон – кошки потянулись. Сошлись полукругом у кормилицы своей за спиной. Бррр!.. Почудилось мне на миг, что сейчас карга скомандует, и вся свора на мужика бросится. Но вышло иначе.

Бабка обороты сбавила, выдохлась, должно быть. Стоит, трясется, шипит. Руками тычет – то в дверь, то в обидчика своего, раз за разом. Развернулась и назад поплелась. На входе задержалась, ухватилась за створку, свободной лапкой снова на бармалея указала. Затем замахнулась и швырнула в него обломком щебня – похоже, она все это время камень в кулаке держала. Сил у нее не много было – камешек даже не долетел, по асфальту стукнул. Старая внутрь шмыг, только дверь лязгнула. Остались я в кустах, бородач всклокоченный и полукруг из кошек – те и не думали разбегаться.

Бородатого, думаю, основательно проняло. Дернулся он, трубу мобильную пару раз мимо кармана сунул, схватил камень, которым его чуть не отоварили, и к двери стартанул. Код набрал – сбился, снова набрал – мимо. Заругался в голос, по-русски и по-своему вперемешку. Наконец, дверь распахнул. Никто его за ней, конечно, не ждал. Тогда он со злости камень в щель затолкал и еще ногой по нему поколотил, чтобы крепче сидел. Дверь пищала, будто он кого-то живого топтал.

Встал на площадочке перед дверью, двор обозрел. В окнах никто на шум не отреагировал. В этот момент железное полотно за его спиной дрогнуло, раздался глухой стук – и дверь закрылась: камень выпал.

Кошки не двинулись с мест.

Бородатый озверел. Схватил обломок, постучал по цифрам замка. Дернул за ручку – а та, должно быть, выскользнула у него из пальцев. Доводчик двери, обычно медлительный, на сей раз припечатал ее почти моментально.

Бармалей взвыл, сразился с замком снова. Дверь распахнулась с каким-то непривычным скрипом, точно ее петли вмиг заржавели. Замерла – и со скрежетом, похожим на рычание, стремительно захлопнулась, перекусив мужику кисть. Вопль бородача заглушился свистком локомотива. Уверен, что это было совпадением, но совпадением до жути уместным: за гаражами по железке помчался состав, весело сигналя – они нередко гудят на этом участке путей, понятия не имею, для чего.
Поезд смолк, и смолк травмированный мужик, потратив весь воздух в легких. Бородач согнулся от боли, а самостоятельно распахнувшаяся дверь позволила ему склониться в проем – и, снова взревев, с громом размозжила металлическими челюстями голову.

Тело ссыпалось – не с красивым разворотом, как показывают в кино, а сложилось быстро и беспорядочно, словно костяк внутри него разом распался на составляющие. Я оцепенел. Недвижимые кошки наблюдали. Дверь застонала – так стонет железо, когда его сминают и рвут. Металлический лист створки пошел волной, от него отстреливались чешуйки краски. Его край, словно огромная губа, втянул тушу чуть глубже, и челюсти клацнули снова. Бум! На серую поверхность выплеснулась красная клякса. Новый стон, движение дверной пасти – и грохот смягчился мокрым хрустом, а тело сотряс очередной толчок, пришедшийся на изжеванные плечи.

Тогда кошки потеряли интерес к зрелищу и разошлись. Потому что дверь подъезда больше не шевельнулась.

Вряд ли кто увидел, что случилось. Разве что старуха, если подсматривала из-за оконной занавески. Ну, и я, разумеется. И кошки.

Напротив дома только гаражи. Магазин правее, за перекрестком. И дом вполоборота, как специально. Редкие машины на дороге не в счет. По всему выходило, что я единственный свидетель. И не радовало это меня нисколько.

Ну, прижмут меня в полиции, и что я скажу? Правду? Здесь ведь два пути – или в психушку, или в усиленную разработку за попытку запутать следствие. Но главное даже не это. Предположим, бабке по моей наводке зададут вопросы. А потом она найдет возможность оказаться рядом со мной и спросить по поводу интереса к ней у следаков: «Твоя работа?!»

Я сполз с железной скобки. Скользнул за мусорный павильон. Постоял, скрытый им от дома, ощущая пустоту в животе и звон в голове. Нужно было уходить. Я косо побрел через дорогу, стараясь, чтобы кирпичная помойка оставалась на одной линии между мной и злополучным подъездом. Нырнул в коридор между гаражами, удалился от дома и свернул в арку путепровода под железкой. У меня подгибались ноги и вместе с тем я едва удерживался, чтобы не побежать – особенно когда в низком пешеходном тоннеле до меня донесся приглушенный расстоянием вопль: судя по всему, кто-то наткнулся на труп в подъезде. 

Остаток дня я провел у товарища, наплел ему что-то о плохом настроении и еще худшем самочувствии. Это было не лучшим объяснением для похода в гости, но товарищ мой – раздолбай, не заморачивающийся подобными несуразностями. Я считал часы, необходимые, чтобы тело увезли в морг, чтобы кто-то – должны же быть на такой случай специальные службы? – навел в подъезде порядок, чтобы закончила на сегодня свои действия полиция. Я бы остался у товарища на ночь – но наутро меня ждала работа, а я вышел из квартиры в домашнем, с ключом и зажигалкой в кармане и сигаретой в зубах, ни денег, ни документов. У меня не было даже запаса курева. Стрельнув небольшую сумму на обратный путь – сюда я приехал «зайцем», - я направился к себе ближе к вечеру.

Чем ближе к дому, тем тоскливей мне становилось. Кто-то же мог заметить, как я покидал место происшествия? Может быть, меня объявили в розыск как подозреваемого? Или даже устроили засаду?

Я вышел из путепровода и свернул налево. Мимо гаражей, мимо ворот производственной базы. Добрался до треугольного дворика и остолбенел.

Ни полиции, ни зевак, ни, разумеется, трупа, рядом с домом не было. Зато перед подъездом торчала бабка в мерзком красно-коричневом халате.

Я сделал шаг назад.

Потом еще один.

Часом позже товарищ, с которым я недавно попрощался, с удивлением впустил меня снова – по-прежнему без денег, документов и сигарет.

Мы пили всю ночь, я отказывался ложиться и трясся, забившись в угол.

На работу я утром не пошел.

…Нет, в конце концов, все кончилось относительно благополучно. У меня были неприятности из-за прогула, но полиция не искала меня, я даже не заинтересовал ее как свидетель – похоже, мне и впрямь повезло остаться незамеченным. С квартиры я съехал, нашел другое жилье, почти столь же запущенное, но с большущим шумным и людным двором, зажатым посреди квартала многоэтажек – в его центре разместилась школа. Курить там можно на балконе.

Вот только бабка мне снится время от времени, один и тот же повторяющийся кошмар. Она ничего не говорит, не ругается и даже не шипит. Лицо у нее умиротворенное, каким я увидел его, вернувшись вечером жуткого дня. Тогда, в подступивших сумерках, в свете пыльного фонаря, она стояла перед подъездной дверью и водила по ней иссохшими ладонями. Сначала я подумал, что она ее моет – оттирает оставшиеся на металле пятна. Но потом, приглядевшись, понял: нет, старуха не мыла дверь. Она ее ласкала и гладила.

Сохранено

</>

A PHP Error was encountered

Severity: Notice

Message: Undefined variable: preview_image

Filename: views/blog.php

Line Number: 115

" style="float:left; margin: 0px 10px 10px 0px; border: 0px;" />

Дверь подъезда

Снимал я квартиру на северо-востоке Москвы. В замшелом районе, мэр туда еще со своей плиткой не добрался. Улица куцая, буквой «Г» загибается. По правой стороне дома кирпичные, ...

Читать полностью