Две свадьбы

Свадьба не настоящая

Готовились к свадьбе как умели. Забыты были традиции и проведение свадеб новыми людьми, старые были не востребованы. Мать Раи была лишена возможности хлопотать за молодой невестой. Александр Гаврилович сидел и ждал, когда жених распорядится. Владислав не мог знать новых традиций регистрации, а Тося даже слушать не хотела о свадьбе. Поэтому все организовали так, как привыкли. В столовую, у автобусного вокзала, привезли продукты, выпивку. В воскресение на втором этаже городской администрации выдали Рае и Владиславу свидетельство о браке. Они перешли площадь и вошли в столовую. Тут их встретили гости. Кто-то натянул красную ленту, поднесли поднос с двумя рюмками водки. Про выкуп Владислав не знал, а Рая сказала, чтобы он дал сто рублей. Владислав хотел попробовать водку в стакане, а его заставили все гости, хором, пить до дна. Выпила и Рая.

Среди гостей со стороны Раи были четыре брата, сестра Юля, отец. Со стороны жениха директора заводов, хлебопекарни, первый секретарь райкома, Борис Львович, Берта, Анда, Тося с Николаем, водитель Костя и заслуженные гости из ветеранов войны.

Первый час все молча кушали, выпивали и произносили тосты. Борис приготовил подарок в виде апельсинов, икры и ящик грузинского коньяку. Особенно Борис старался угодить руководству предприятий и секретарю Берьзиньшу (выдумано). У него было хорошее настроение, и он искренно радовался тому, что Рая выходила за директора консервного завода. Он радовался своей удаче и уже считал, сколько это может ему принести прибыли. Как только Владислав выпивал коньяк, Борис тут же наполнял следующую рюмку.

Рая, которая никогда не видела в жизни ни одного начальника, кроме Бориса Львовича, переставала смущаться после каждой выпитой рюмки. Не было ни одного человека, кроме двух младших братьев, которые хотели остановить свою сестру и увести ее домой.

Когда важные гости ушли, столовая стала заполняться новыми гостями, соседями и случайными прохожими. Владислав уже обнимался и принимал поздравления, выпивал с кем попало. Особенно один гость старался петь песню нацистов «Все выше, все выше и выше, стремим мы полет наших птиц…», а отец Раи одновременно пел «Запрягайте хлопцы коней…». Помещение столовой заполнилось дымом папирос настолько, что Владиславу стало тошнить и он устремился на улицу. Там его подхватили двое крепких юношей и увели в соседний дом. Рая сидела вместе с Борисом и выясняла кто он такой, спрашивая, «Любишь или не любишь». Ее невестин платок накрывал только половину лица. И два младших брата, пятнадцатилетний Витя и десятилетний Ваня уговаривали Раю идти домой. Но Рая всем объявляла, что она тут самая красивая и все остальные могут идти на куй.

Владислав пришел в сознание, как и в первую свою ночь в Бауске, медленно, в страхе от того что не понимал, где находится. Свет падал через щель из соседней комнаты. Там говорили на латышском языке. Брюки и рубашка прилипли к телу, было жарко и хотелось пить. Он пытался встать с кровати, но поскользнулся и упал на пол. Рядом заплакали дети, и на душе стало спокойней. В комнату вошли люди в темной одежде, помогли подняться и вывели Владислава на свет, от которого тяжело было смотреть. Люди сидели на краю кроватей по две стороны стола. На столе пустые бутылки и тарелки с окурками папирос. Один мужчина поднял из-под кровати бутылку, налил половину грязного стакана и сказал, что нужно обязательно, опохмелится водкой. Владислав заглянул в стакан, его снова стошнило, и он вспомнил про свадьбу. Спросил, где находится. За спинами сидящих, спала Валя. Она проснулась, показала свою лохматую голову. От улыбки на лице обнажился рот с отсутствующими тремя зубами. Боря, герой летчик, спал на противоположной кровати. Владислав уже, где то видел эти лица, он стал осматриваться, чтобы найти пиджак и бежать от стыда. Пиджак висел на гвозде в коридоре, бумажника там не было. Потом двор, площадь, Ленин, указывающий на магазин, где во дворе живут Коваленко.

В комнате, где на четырех кроватях не спала только больная женщина, остальные не отзывались. Он нашел Раю, которая лежала одна в кровати, лицом к стене. Стал ее за плечо поворачивать к себе. В нем было столько чувств, что он не мог справиться с ними. Это его вина, его ревность, его ненависть к пьянству. Почему так устроена эта страна, почему люди все говорят одно, думают другое, а делают совсем глупо. И он, и он становится таким.

Рая отталкивалась от Владислава и бормотала, «не надо, не хочу, не буду». После неудачной попытки разбудить Раю, Владислав сидел на полу и рыдал. Рыдала и больная женщина на кровати, за спиной которой храпел тот, кто должен был отвечать за все, что происходит в этом доме…

Свадьба настоящая

Юля никогда не имела своего собственного платья, она не имела туфлей, пальто, шляпки. Всю свою жизнь в течении пятидесяти лет ей всегда дарила Рая, то, что уже выходило из моды. И в столовую на свадьбу она пришла королевой, впервые в своей жизни. Ухаживая все время за больной матерью, отцом и братьями, она редко выходила из двора. Ей даже в магазин не нужно было ходить, ей никто не давал денег, она не работала. Эта свадьба была ее первым выходом в свои двадцать лет. Когда она вошла в зал, где были незнакомые люди, первым ее увидел водитель Костя. Она была такая красивая, как Рая, но только не развязанная, а очень смущенная. Держала голову, опустив вниз лицо, только глаза смотрели по сторонам.

Ровно минута стучалась в сердце Кости. Он подошел к Юле и сказал, я на тебе женюсь. Ровно секунда ушла на то, чтобы Юля согласилась.

Они сидели рядом за столом, мало кушали, мало пили. Никто не видел эту счастливую пару жениха и невесты. Поэтому когда они вышли на улицу и спустились к реке, никто не заметил. Они весь вечер бродили молча, стыдливо, украдкой заглядывали друг к другу в глаза. Перед тем, как войти в общежитие, Юля первый раз приняла поцелуй и ощутила в своем рту язык Кости. А Костя старался целовать так, как его учили товарищи, водители.

Редко, когда ночевали все четыре водителя в комнате общежития. Редко, когда ночевал Костя один в комнате. Поэтому он положил доски под сетку кровати. Так было меньше скрипа, когда они с Юлей переворачивались на кровати. Иногда товарищи долго гуляли, чтобы оставить молодых мужа и жену одних. А когда возвращались водители спать, Юля с Костей притворялись спящими и ждали, когда товарищи Кости засыпали.

Юля упивалась счастьем каждый день по несколько раз. Она приносила приготовленную дома еду, кормила Костю и любовалась, тем как он медленно кушает, растягивая удовольствие. А три соседа в одной комнате, вначале радовались за своего Костю, потом им стало надоедать, что им приходится часто стесняться и ходить по соседним комнатам.

Костя написал своему отцу письмо, в котором сообщал о своей большой Любви к Юле, о житейских неудобствах и отправил по адресу: Ленинградская область, станция Саблино, улица Ульянова, дом 3. Через две недели получил ответ, в котором отец его звал в Саблино. Костя долго не собирался. Он и Юля простились со всей семьей Коваленко, с товарищами, с машиной. Выпили, поплакали, сели в автобус и уехали.

Вместе с отцом и братом, Костя поставил дом недалеко от станции. Получил машину на хлебозаводе. В этом доме, который Костя сделал собственными руками родились дочь Валя и сын Саша. В хозяйстве завелась корова, куры и потом, позже свиноматка. Я очень люблю приезжать в этот дом, особенно в мороз, когда на улице пахнет печным дымом, под ногами хрупает снег, которого не бывает в городе и лают собаки. Там я встречался с родственниками, братьями мамы, на их тридцатилетие, сорокалетие, пятидесятилетие свадьбы.

Когда вел разговоры с хмельной тетей Юлей, она мне все жаловалась на то, что Райка встречалась с этим старым евреем. А я про себя думал: да кто бы на тебе женился, если бы не подарки от этого еврея.

Юля и Костя были одного дня и одного года рождения. На их восьмидесятилетие я привез видеокамеру, включил на запись и Юля с Костей вместе, и по очереди, вспоминали рассказы матерей и отцов.

Я и сейчас помешан на фотографиях и видеороликах. В семидесятых я снимал на кинопленку, которая сейчас лежит в коробках. Там фильмы моих дорогих людей, которых уже нет со мной.