Лишь благодаря совместным усилиям журналистов и правозащитников мгновенную депортацию в Узбекистан удалось затормозить, а затем внезапно сами узбекские чиновники выдали Чупик новый загранпаспорт прямо в спецприемнике в Шереметьево и не стали препятствовать ее вылету в Ереван. Оттуда Валентина уже продолжает работу по защите мигрантов в России — чем повергает российскую полицию в ступор. В интервью «Новой» Чупик рассказывает о том, как она провела восемь дней в плену у силовиков; вспоминает пытки в Узбекистане, которым ее подвергали много лет назад; и объясняет, что будет дальше с мигрантами в России.

«На вас жаловались все полицейские страны»

— Когда вы оказались в кресле самолета, который полетел обратно в Армению из России, вы происходящее восприняли как победу или как поражение?

— Это не было ни тем ни другим. Я восприняла это как лучший выход из возможных, как наименьшее зло. Ничего страшного не произошло: я буду и дальше помогать мигрантам. Самое лучшее, что могло произойти в такой ситуации, произошло: я получила возможность вновь работать.

— Почему вас отпустили? Никто до конца так и не понял, кажется.

— Как я слышала, ФСБ очень давила на СНБ (Службу национальной безопасности Узбекистана. — «Новая»), чтобы меня забрали именно они и именно к себе в подвал. И лишь благодаря Саиднумону Мансурову, главе российского представительства Агентства по внешней трудовой миграции Узбекистана (АВТМ), этот сценарий удалось остановить. Человек точно рисковал карьерой — а может, даже и жизнью, — чтобы спасти меня. Он сказал буквально следующее: «Ребята, представляете, ее сейчас в подвал — а у нас выборы. И так в России скандал, а теперь он будет еще и в Узбекистане. Вам это надо?» И в итоге решение было изменено.

— То есть он уговорил узбекские власти?

— Да, конечно.

— Получается, что, когда к вам пришли сотрудники узбекского посольства, о чем все писали, вы подумали, что это для того, чтобы вывезти вас в Узбекистан.

— Они сразу сказали, что делают мне новый загранпаспорт, но я не верила им, поскольку была в очень большом напряжении. К этому моменту у меня полностью сел телефон, я не могла помогать людям и стала чувствовать себя ненужной в этой жизни. Я стала считать, что правильным будет мне умереть. И когда меня повели делать фото на паспорт, я схватила свой телефон и сказала, что, если они хотят меня сфотографировать, им придется разрешить мне зарядить телефон. В итоге получилось зарядить аппарат на 21%, но этого хватило на три дня.

— Что же у вас за телефон такой, что вам хватило!

— Так я включала его только периодически.

— Как с вами обращались в спецприемнике?

— Нельзя сказать, что плохо, но нельзя сказать, что хорошо. Меня не били и напрямую не оскорбляли, но начальники смен и двое караульных постоянно говорили, что я никто и ничего не решаю, у меня нет и не может быть никаких прав, все за меня решат, что со мной сделают все что им заблагорассудится.

Это унижающее обращение — но нельзя назвать это пытками. Такое слово было бы неправдой.

— К вам так и не пустили адвоката?

— Так и не пустили адвоката, так и не дали ручку-бумагу, так и не давали в самой камере зарядить телефон.

— Отношение, кажется, можно выразить словом «презрительное».

— Да! Но, между прочим, среди моих охранников оказалось большое количество моих поклонников. Они приходили и рассказывали мне, как все происходящее незаконно. «Тогда выпустите меня!» — «Нет, не можем». — «Дайте зарядить телефон!» — «Нет, не можем». Так что их восхищения тем, какая я на самом деле хорошая, были скорее обидны, чем приятны.

— Они еще до вашего задержания знали о существовании правозащитницы Валентины Чупик?

— Я думаю, что нет. Думаю, что они просто уже в процессе читали публикации, в том числе и в «Новой».

— Когда вас только задержали, в первых публикациях в СМИ была гипотеза, что таким образом силовики могут мстить вам за вашу деятельность.

— Это не гипотеза, мне было подобное сказано прямым текстом прямо в первую ночь!

— Кем именно и на какой стадии?

— Когда меня задержали, старший смены на пограничном посту изъял у меня два моих документа (паспорт и свидетельство о статусе беженца. — «Новая»), отвел в свой кабинет, где выдал уведомление о запрете на въезд и аннулировании статуса беженца. После этого меня отвели в спецприемник, и ко мне пришел первый фээсбэшник. И он на полном серьезе спросил: «А за что вас так? Я сейчас ваше дело смотрел, у вас даже административных нарушений нет. Вопросов по терроризму и экстремизму нет, по политическим вопросам нет, по религиозному признаку — тоже нет. Что произошло?» Я в ответ попросила найти человека, который в курсе происходящего, и уточнила, что будет дальше. На что мне было сказано: «Все будет нормально, вас прямо утром отправят в Армению».

Через полтора-два часа, около трех часов ночи, ко мне пришел еще один фээсбэшник и говорит: «Вы знаете, нам очень жаль, что так получилось, но вы сами виноваты. Вы без конца жаловались на сотрудников полиции. Вы публично говорили, что в МВД системная коррупция. Вы подавали жалобы в Следственный комитет, в прокуратуру, в УСБ. Но полицейские же на вас тоже жаловались!

— Это иронично, что ФСБ вступилась за полицию. Я правильно понимаю, что оба офицера были предельно вежливы?

— Благожелательны, скажем так. Они вроде как не желали мне никакого зла, и этот второй фээсбэшник тоже мне сказал, что утром меня отправят в Ереван обратным рейсом. А утром этого не случилось.

— Эти сотрудники к вам еще приходили?

— Нет, больше никого из ФСБ не было. В спецприемнике пересменка каждые восемь часов. Я там просидела восемь суток, то есть застала 24 смены. За все это время старшие смены приходили ко мне четыре раза, притом что я каждые восемь часов требовала старшего, ручку-бумагу, адвоката, зарядить телефон, выключить свет. Двое из этих четверых старших смены выключали мне по разу свет на восемь часов. То есть за восемь суток свет у меня не горел всего 16 часов. Все остальное время он жарил так, что обжег мне сетчатку, зрение у меня упало на 2,5 диоптрии.

— Как была устроена ваша жизнь в бытовом смысле?

— Сама камера спецприемника представляет собой помещение из узкой и длинной части, одна в ширину полтора метра, другая — два с половиной. В длину комната метров восемь. Там стояли две кровати — и, по меркам СУВСИГа (специального учреждения или центра временного содержания иностранных граждан. — «Новая»), кровати просто прекрасные! В СУВСИГах под матрасом очень крупная решетка, и все продавливается. Здесь же было какое-то фанерное дно, и матрасы были не новые, но вполне приличные. Комплект постельного белья — это самая дешевая синтетика, от которой очень чешутся лодыжки, но все же это именно что постельное белье! Однако в качестве одеяла дается очень тонкий плед, притом что в камере всегда было 16-17 градусов, я страшно там замерзла. Особенно мерзнут ноги: плед ко всему прочему еще и очень короткий.

Но самая большая проблема — все тот же безумно яркий свет. Его видно сквозь веки, сквозь плед, сквозь одежду, сквозь подушку — сквозь все виден этот ужасный свет.

Туалет и душ в помещении абсолютно крошечные, меньше полутора квадратных метров. Окон в помещении нет, вентиляции нет, и свежим воздухом я бегала дышать над унитазом: в потолке над ним была дырка, ведущая в соседнее, более обширное помещение.

— Что насчет еды?