Душа двоится
dedstolet — 14.08.2010Меня спросили: почему, наблюдая события последнего месяца, дым в Москве и огонь в Сарове, я не пишу о том, как ведут себя люди? Собираются, едут, дерутся с огнем, помогают друг другу. Молча, без подсказки (откровенно облажавшихся) властей. Да, так и есть, и это есть хорошо.
Так сложилось, что в эти дни я мотался из Москвы в Саров и обратно. По оси: «самый большой дым — самый большой огонь». Я видел, как народ организуется сам. К сожалению, из-за дурацкой беготни я больше глотал дым и сочувствовал. В Сарове администрация работает более четко, понятно почему — если там загорятся ядерные объекты, стоящие в сухом лесу, начнется другое кино, наподобие чернобыльского. Не приведи Господь. По России же картина примерно одна: власти, Едро и сукины дети «комсомольцы» главным образом устраивает шоу (http://piligrim-67.livejournal.com/896465.html), а народ тем временем колотится сам со своей большой бедой. Люди ведут себя достойно.
И наблюдать это радостно и горестно одновременно.
Ей-богу, душа двоится. Как всегда, в трудную минуту люди берут в руки лопаты и дубины и отмахиваются вручную от огня, как в войну от лютого врага. Тем временем начальники — не все, нельзя красить всех в одну краску — кое-где делают в штаны и делают ноги. Или устраивают показуху. Как говорил (в мирное время) знаменитый архитектор Душкин: чем хороша война — сволочей сразу видно. Да, видно. Но вот отчего тошно и горестно: пройдет это тяжкое время, дым развеется, и, как всегда, вся сволочь останется на местах.
Так и будет. Народ затопчет огонь ботинками большого размера, свалит дубины и лопаты где-нибудь на заднем дворе и начнет многозначительно и молча выпивать. И под это победное выпивание общественный подъем — если он был, этот подъем, — угаснет как пожар. Медали и почетные грамоты получат те же гладкие гады.
Что такое этот русский подъем?
Я писал (грезил) о
послепожарной Москве, имея в виду именно это: в дыму
и гари столица должна измениться внутренне. Она испытала гордость
за своих ребят, которые полезли в огонь босиком, с одними
лопатами. Ее изумил Лужков, уехавший от пожара в Германию (или
куда там еще?) лечить спортивную травму. Москва испытала
разочарование: бесследно это не пройдет. Думаю, это серьезная
перемена. Прежней любви к бравому начальнику не будет. Это не
значит, кстати, что теперь его снимут или он уйдет сам.
Скорее, наоборот, теперь-то ему все простят. Лужков повел
себя как классический русский чиновник — за что его наказывать?
Но трещина между ним и Москвой нарисовалась, —
такая, какой прежде не было. Трещина из-за разницы в размере.
Есть малая и большая Москва. Он не совладал с большой
Москвой, повел себя как в малой, карманной Москве — а
тут, понимаешь, огонь и дым, в котором проснулась
другая, большая Москва.
Временами (тут я попробую объяснить на свой лад, что такое
русский подъем) наш человек оглядывается окрест себя и
сознает, что живет в большем мире. Просто — в мире. Не в
стране, а в мире. Это наивная дефиниция, я
как-то незаметно привык ей пользоваться. Так язычник-зырянин
думает, что земля расположена на спине Великой Утки, и
это многое ему объясняет в хаосе современной жизни. А я
думаю, что Россия не страна, а мир. На ее широкой спине
помещается много стран. Не только Татария и Башкирия и необоримая
Сибирь, но, к примеру, страна буржуев или та же
Единая Россия, которая тщится растопыриться на весь мир. Это —
страна, со
своим, блин, парламентом, своими законами и
прочей атрибутикой. Это небольшая страна, в ней живут люди с
небольшими лицами. Кто-нибудь бывал у нас в парламенте? Мне
довелось пару раз, и первое, что я отметил — небольшой
размер лиц. Размер имеет значение.
Но этот размер наш человек распознает только временами. Пришла
война, пришел огонь, сволочей стало видно — и
раздвигается горизонт, становится ясен реальный размер мира. В
эти моменты, в эти мгновения мы испытываем характерный
"геометрический" подъем. Русский подъем: расширение размера
души.
Это и случилось летом: на несколько
мгновений, дней, недель Москва увеличилась.
Вспомнила, что живет не в стране, а в большем мире.
Занятное дело эта геометрия души. Ее изучал Толстой, он был
большим геометром. Любил рассуждать о симметрии
времени, симметрии души — и Москвы.
Все это наивные, детские расчеты. Посмотрим, каков выйдет
в этот раз день Москвы.
Еще будут несколько событий этой
осенью, когда, возможно, обнажится дальний
московский горизонт. Летний пожар обозначил его довольно
отчетливо.
|
</> |