Довоенная Сербия

werewolf0001 — 02.09.2019 Ниже я приведу несколько отрывков из книги про политику и общество Сербии до 1МВ. Выводы надеюсь сделаете сами...

Итак Сербия

В истории этой страны нет почти ни одной отрадной страницы: одна война, одни междоусобия, сопровождаемые кровавыми сценами. История Сербии есть история ее мученичества...
П.А. Ровинский. Воспоминания из путешествия по Сербии в 1868 г.


Несчастная страна эта Сербия! В ней было много бедствий, и будет еще много новых
П.А. Кулаковский


Итак, что касается существа политической деятельности, то здесь наличествуют «фрагментированная» политическая культура, когда «у населения отсутствует прочное согласие относительно путей развития общества», и культура «интегрированная», когда таковое согласие в социуме присутствует. Им соответствует тактическая дихотомия (средства и формы политической деятельности): «поляризированная» и «консенсусная» политические культуры. В рамках первой превалируют радикальные силы (как правые, так и левые). В поле действия второй - центристские и умеренные.
Нет сомнения, что интегрированная и консенсусная политическая культура соответствует европейскому, а точнее - западному (в общем смысле), образцу. В качестве его особенностей можно назвать такие, как общность базовых политических ценностей и плюралистическая организация власти; склонность к легитимным формам политического участия и стремление к минимизации конфликтов через поиск согласия между политическими силами; законопослушность и чуткость к правовым регуляторам политического поведения и соблюдению процедур; высокий уровень ответственности правящих элит за свои действия и уважение к ним со стороны граждан.
Соответственно, фрагментированная и поляризованная - прижилась в странах, пребывающих в состоянии «транзиции», с частым отсутствием внутреннего согласия по важнейшим вопросам их развития. Политологи выделяют четыре характерные черты такой культуры: преобладание локальной политической лояльности над национальной; отсутствие легитимных и действенных процедур для решения конфликтов; предельно острое недоверие социальных групп друг к другу; и, как следствие того, нестабильные и недолговременные правительства.
Автор этой четырехчленной «конструкции», американский ученый У. Розенбаум вряд ли использовал при ее осмыслении опыт независимой Сербии, но все выделенные им черты данному опыту вполне соответствуют...

В политической сфере шаги эти ассоциировались с образованием в 1881 г. политических партий" - причем в Сербии они вступили в борьбу спустя всего четыре года после их появления в Европе. И уже сам факт подобных новаций дает некоторым сербским историкам право полагать, будто на рубеже веков страна «вплотную приблизилась к европейским образцам...». Значит, если введена многопартийность, а межпартийная борьба бьет ключом, то это - «почти» Европа. Именно такие выводы диктует институциональный подход.
Но почему-то П.А Кулаковский - очевидец событий - так совсем не считал. И в письме к И.С. Аксакову заметил скептически: «Надобно признаться, что эта внутренняя борьба, по моему мнению, служит помехой для развития Сербии, не так, как это бывает в Западной Европе; но сами сербы этого не признают и, напротив, в этом стремлении разбиться на партии видят признаки своего роста сравнительно с другими странами»

сербский политик и интеллектуал Коста Стоянович: «Демократия, парламентаризм, гражданские свободы, прогресс, культура и ряд других понятий, что составляют основу политического словаря нынешних балканцев, - суть слова и выражения, никак не укорененные в их мироощущении, однако, будучи „общепринятыми", они призваны прикрыть жесткие подсознательные стереотипы, которые на самом деле только и мотивируют все их действия и поступки»

Димитрие Джорджевич констатирует: «Балканские страны в XIX в. попытались включиться в Европу, заведя у себя европейские институты. Но то балканское “обезьянничанье” было пронизано сильнейшим традиционализмом...»

Каждая партия (а особенно этим «грешили» радикалы во главе с Николой Пашичем, всерьез отождествлявшие себя со всем сербским народом) воспринимала себя как спасительницу Сербии

... Такой подход: «Всегда виновен кто-то другой» являлся следствием «незрелости сербского общества, которое было не в состоянии занять реалистическую и самокритичную позицию, беря на себя ответственность за свои же собственные действия»

относясь к другим не как к политическим оппонентам, но как к непримиримым врагам. Соответственно, и политику эта партия понимала не как способ амортизации общественных противоречий (с лежащим в его основе компромиссом), но как постоянную и беспощадную войну с теми, кто не разделяет ее позицию. Именно поэтому в эпоху последних Обреновичей партийная борьба и приобретала столь жестокий характер, а коалиционных кабинетов практически не существовало. Тот же П.А. Кулаковский с полным основанием недоуменно свидетельствовал - «Меня больно поражало всегда в Сербии... то, что здесь партии ненавидят друг друга больше, чем общего врага»

Владимир Йованович, один из видных либералов - «Бывало, что наша так называемая партийная борьба превращалась в самую дикую войну, во время которой не выбирались средства, лишь бы дорваться до власти и удержаться подле нее. Люди не пренебрегали тяжкими преступлениями, дабы только заполучить власть»

«Инстинкты массы, - указывал современник, - все больше восставали против модернизации государства». Сумев «уловить» их, артикулировать и трансформировать в форму мощного народного движения, традиционалисты-радикалы смели горстку реформаторов. Их предводитель Стоян Новакович позже констатировал: «Движимые самыми благими намерениями, мы желали добиться всего быстрее, чем то соответствовало природе вещей. Потому и за результаты, которых мы достигли, было заплачено слишком дорого»

А радикальный официоз, «Самоуправа» («Самоуправление»), открыто призывал: «Село и крестьянин еще сохраняют сербскую народную мысль, и им необходимо уничтожить влияние города, этого гнезда иноземщины»

В условиях, когда, «местечковая» лояльность превалировала над общегражданской / национальной (Кулаковский по обыкновению точен и емок: «Сербы Княжества даже не выросли далее шумадийства и не дорасли до сербства», относясь «со злостью к сербам австрийским»), а «патриархальные личные связи и равенство между людьми еще не успели замениться безличными отношениями, какие порождает индустриализация»

Либеральная же верхушка (массовой базы либералы не имели) была переплетена реально родственными узами. Йован Ристич, Радивое Милойкович, Филипп Христич: через своих супруг - родных сестер и дочерей знаменитого «миллионщика» Хаджи-Томы. Й. Белимаркович приходился дядюшкой Й. Авакумовичу, причем оба принадлежали к не менее «мощному» клану Баба-Дудичей. На сестре последнего был женат Алимпие Васильевич. А восходящая звезда партии Джордже Генчич называл Ристича «дорогим отчимом» - его отец и вождь либералов были побратимы со времен своей юности. Эти примеры либеральной «семейственности» можно множить и далее.

Нет, «у нас обо всем судят с партийной точки зрения, и партийные противоречия переходят в личную вражду». И как следствие этого, замечает Милош Кович, - «уличные драки между общественными деятелями не являлись для Белграда чем-то необычным». Да что «общественные деятели»! Различная партийная принадлежность подчас приводила к тому, что брат кидался с топором на брата - сей факт зафиксировал окружной доктор, к которому обратился пострадавший.

«В научном отношении у нас полное затишье и полная бездеятельность. Все силы одних устремлены на то, чтобы доказать, что София и Македония населены сербами, что Солунь должен быть сербский; другие поглощены вопросами внутренней политики, и для дела научного труда времени не остается»

«Здесь почти нет серьезных работников: все политиканствуют, многие пишут патриотические брошюры, ... разыскивая сербов повсюду» и утверждая даже, что «русские “выдумали болгар”, которых “никогда и не бывало”»

В начале XX в. Милан Живанович охарактеризовал эти «особенности» политического процесса в виде чеканной формулы: «Партизанский дух есть отличие нашей расы. Я сомневаюсь, что когда-нибудь политические страсти обретут у нас более мягкие формы. Партизанство - это наша культура, оно питает наш дух. А сектантство и интриганство - составные части нашей политической морали. Ни одна партия в своей борьбе не руководствуется принципами, заложеными в ее программе, личные интересы доминируют в политической жизни". При этом, как водится, все сопровождается призывами к народу - «вот только простой селяк из Черной Травы очень бы удивился, узнав, что острая борьба ведется ради него. Он так и помрет, не оценив столь глубоко осознанных народных интересов»

В начале 1880-х Кулаковский также подчеркивал, что «конституционная борьба партий переходит то и дело в личные инсинуации», проистекая «не из разницы воззрений и идей, а из чисто личных эгоистических счетов отдельных деятелей», ибо «Сербия для них менее дорога, чем интересы их партий»

А как же иначе - ведь, по словам Л. Димитриевича, «народу хорошо известно, что лишь только новый кабинет приходит к власти, он сразу начинает изгонять всех чиновников, не состоящих в победившей партии». Прав и другой сербский автор, заметивший в послании Н.А. Попову: «Борьба политических партий у нас ужасная. Цель каждой партии - подлый, низкий и личный материальный интерес; а национальный сербский интерес брошен на последний план» . «Когда новая группа приходит к власти, - подытоживает современный историк, - она уничтожает все следы пребывания у власти группы предыдущей»

«Прессой руководит молодое поколение, которое не проделало революционной борьбы с Обреновичами, но успело разочароваться в ее результатах... Создался слой городской полуинтеллигенции, которая мало чему училась, не имеет за собой идейных заслуг, но проникнута уверенностью, что будущее Сербии принадлежит ей . Эти деклассированные элементы, стоящие на границе люмпенства и, во всяком случае, проникнутые духовным люмпенством насквозь, безраздельно владеют сербской прессой», чья «оппозиционность - есть лишь другая сторона ее жадного цинизма». И, наконец: «Бездарная, малограмотная, низменная сербская пресса вносит гниение в идейную жизнь страны и является самым зловредным фактором сербской общественности»

В последнем русский профессор и сам сумел убедиться совсем скоро. «Следует заметить, - сообщал он НА. Попову, - что общий вывод изо всей сербской журналистики теперь тот, что здесь нет теперь ни авторитета, ни почтения к лицу какому бы то ни было, нет никакой идеи, никакого морального правила, какое бы руководило жизнью общества. Грустная картина разрушения!»

Жесткость характеристик (особенно, что важно, в «национальном» контексте) можно понять - многовековое противостояние с Османской империей привело к формированию у сербов конфронтационного сознания, и это во многом определяло специфику внутренней жизни. В условиях незавершенности процесса всесербского «освобождения и объединения» (что оставалось для большинства «сербиянской» элиты задачей первейшей; в том числе после появления в 1878 г. на границе Княжества Австро-Венгрии - нового врага, «сменившего» турок и водворившегося в Боснии и Герцеговине), оно органично экстраполировалось и на отношение к Другому внутри страны. Соответственно, мир для ее граждан (не важно - внешний или внутренний) был по-прежнему окрашен в черно-белые тона: свои - чужие, друзья - враги. Оттого в «диалоге» политических сил столь часто и присутствуют упреки в «измене родине».

«Психологию» такого антагонизма описал видный сербский социо- и этнопсихолог Владимир Дворникович: «Борьба лишь обостряется, когда речь идет о разнице в понятиях близкого (родственного) порядка. Психология фанатичного борца требует определенную и эксклюзивную цель. Она должна быть предельно просто сформулирована, иметь характер догмы и не допускать никаких комплексов, никаких полутонов и переходных нюансов; никакой конкуренции родственных идей, которые, быть может, направлены к той же цели, но подразумевают иной темп, иные методы и иные формулы. Именно в отношении самых близких нюансов, границы и противоположности намеренно углубляются... Гражданские войны между партиями, принадлежащими к одной нации и государству, - более страшны, чем войны между разными государствами и народами». Боян Йованович назвал данное явление «нарциссизмом малых различий»: «Нарциссоидное настояние на различиях есть показатель недовольства „качеством" совместной идентичности в той же мере, насколько она не достигнута и на более низком уровне общности (выделено нами. - АШ.)». Круг замкнулся!..

«Когда вы читаете передовицы газет, и особенно партийных, - заключает Д. Стоянович, - то складывается впечатление, что их главная цель - оскорбить противника, высмеять его и подвергнуть поруганию. Так, словно нет никаких ограничений того, что можно говорить» . И далее: «Возникает вопрос, был ли данный тип прессы индикатором демократизации общества, или же таким способом создавалась анархоидное политическое пространство, в котором возможно все, и где не действуют никакие правила и принципы? При такой трактовке свободы печати создается стиль, когда личные оскорбления напрочь вытесняют дискуссии о политических вопросах, а политика сводится к сшибкам главных участников». И соответственно, «общий и государственный интерес заменяется выяснением личных отношений». И в результате, «все важное отходит в сторону, а общество лишается возможности четко артикулировать перспективы своего развития»

Однако под всем этим «внешним лаком цивилизации», в сфере политической культуры, мало что изменилось. Отношения большинства и меньшинства в парламенте оставались прежними - большинство как угодно стремилось навязать свою волю, полагая ее единственно верной; меньшинство же агрессивно демонстрировало, что по каждому вопросу имеет свой, отличный от правящих, взгляд, причем вовсю процветал принцип: «Чем хуже, тем лучше!». Так, глава старорадикалов Никола Пашич, будучи сам далеко небезгрешен, точно охарактеризовал поведение оппозиции в одной из своих речей: «Это, братья, - политика упрямства. Ослепленные ненавистью к своим политическим противникам они забыли об интересах страны». А Пайя Михайлович зафиксировал в дневнике наглядное высказывание одного из вождей младорадикальной партии Яши Продановича: «Пусть лучше рухнет страна, чем старорадикалы останутся у власти».
Обструкции оппозиции с блокированием кворума, нецензурщина, «оскорбления действием» - заурядные явления в эпоху «золотого века сербского парламентаризма».

У представителей партий, особенно тех из них, кто был избран депутатом скупщины, отсутствовало (кроме редких исключений) чувство ответственности в использовании свободы политического действия, которую дает парламентская система. И вскоре стало ясно, что многие из сербских политиков просто не понимают, как применять систему, основанную на свободе и терпимости. Борьба между партиями, а равно и внутри них самих, часто велась с необузданной страстью, причем без особенной разницы - шла ли речь о жизненных государственных интересах или же о второстепенных вопросах»

Однако, несмотря на это (а, быть может, именно благодаря тому), политическим гегемоном в стране на протяжении всего предвоенного периода оставалась Радикальная партия во главе с бессменным лидером Николой Пашичем. При этом и вождь, и партия мало изменились как в своем «мессианстве» («Я уверен, что одна только Радикальная партия способна сохранить и усилить Сербию, а также реализовать все наши идеалы» - писал Пашич в 1907 г.), так и в восприятии демократии, парламентаризма, плюрализма, политической культуры. Они по-прежнему рассматривали демократию как неограниченное право большинства на монопольную власть, а парламентаризм - как институционализацию такого права, с порога отвергая плюрализацию власти и считая исключительно себя выразителями интересов всего народа

И еще одно объяснение столь «своеобразной» культуры участников политического процесса в Сербии. Оно дополняет отмеченное выше влияние конфронтационного сознания на ее общественную жизнь - когда в фокусе внутреннего противостояния различных сил находилась внешне-окрашенная претензия каждой из них на «эксклюзивный» патриотизм, отчего в сербской прессе и звучали постоянные обвинения друг друга в «измене родине». Однако, несмотря на этот «повседневно-тактический» антагонизм (в чем и проявлялся присущий сербам «нарциссизм малых различий»), во главу своих стратегий они всегда ставили достижение «национального идеала» (основанного на этноисторическом мифе и не достижимого без войны) - в ущерб универсальному и «безликому» гражданскому порядку. Или, пользуясь политической лексикой Николы Пашича, провозглашали верховенство «свободы извне» над «свободой изнутри».
Синтетически данную иерархию приоритетов или национальную парадигму, в виде жесткого алгоритма (уже после смерти Тито!), выразил классик сербской литературы Добрица Чосич: «Сербы учились гражданским свободам и правам, они их принимали, осознавая их ценность, но, тем не менее, национальная свобода всегда оставалась для них ближе гражданской»

Никого не напоминает? Замените "Сербия" на "Украина", добавьте сто лет - и...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив