“Дом на холме”

onb2017 — 10.01.2022

Думаю, что наконец я нашла достойный способ поблагодарить одного замечательного человека—напечатать редкий рассказ, написанный автором известного многим романа “Два капитана”. Почему-то этому простому, но необычайно трогательному повествованию не нашлось места в огромном потоке цифровой информации. А между тем рассказ пронзителен до слез. Закаленная суровой реальностью, я уже давно научилась сдерживаться, но тут не смогла…

Герой этого рассказа заметно отличается от теперешних добропорядочных обывателей, привыкших становится на защиту своего личного добра, он—достойный человек единственного не обреченного на гибель общества и заслуживает восхищения, а еще вдохновляет и дает надежду на будущее. К тому же речь идет о лейтенанте военно-морского флота. Поэтому мне хотелось бы именно таким образом еще раз выразить свою признательность и поблагодарить за доверие и поддержку.

“Дом на холме”

В. Каверин

В “Боевом листке”, вышедшем под полубаком, за час до начала похода я прочитал статью лейтенанта Апостоли; он писал: “Чего добивается враг? С откровенностью старого бандита он даже не скрывает своей цели. Он говорит: “Да, нам нужна ваша нефть и ваш хлеб. Зачем? Чтобы подчинить себе весь мир”.

Я прежде не знал, что наш новый командир батареи может так хорошо писать. Но я бы не удивился, если бы оказалось, что Апостоли умеет петь или говорить по-турецки. Это был человек, которому всё удавалось.

Лет двадцати четырех, а на вид двадцати, с розовым свежим лицом, немного толстый и, должно быть, поэтому особенно живой и подвижный, он был так полон жизни, что вы начинали чувствовать это с первой минуты знакомства. Можно сказать, что он был совершенно счастлив. Но была и еще одна, особенная, причина его полного счастья: не прошло и полугода, как он женился. Он много рассказывал о своей жене и при этом безбожно хвалил ее, что было, конечно, вполне простительно. По его словам, она была умная, красивая и вообще замечательная во всех отношениях. И он показывал ее карточку и краснел, как мальчик.

Теперь он стоял рядом со мной на баке и называл места, мимо которых мы проходили. Он родился и вырос в этих местах и недавно, перед самой войной, ездил к своим старикам в К., что сравнительно недалеко от границы. Целый месяц он провел с молодой женой в К., и, должно быть, хорош же был этот месяц в колхозных садах, весной, на берегу моря!

Даже о жаре, когда и цикады переставали звенеть, Апостоли рассказывал с восторгом. А ночные купания в такой тишине, что сам невольно хочешь говорить шепотом…Потом он уехал, а жена осталась гостить у стариков. Забавно было бы на обратном пути нагрянуть к ней в гости. Впрочем, завтра, седьмого, она уезжает в Сухуми. И старики уезжают: все-таки К. в сорока километрах от границы.

Начало темнеть, и полная луна поднялась и неторопливо устроила весь мир по-своему: на море вдоль тени, лежащей по горизонту, она поместила великолепную золотую полосу, небо сделала темнее и глубже, а берег—таинственнее. Это был еще наш берег. Чайки, стремительно падавшие вниз и срывавшие с волн белые клочья пены, —это были еще наши, советские чайки. 

В полной тишине, нарушаемой лишь равномерным шумом турбины, вдруг заговорило радио, то есть заговорил, судя по голосу, наш политрук Толубеев: капитан третьего ранга приказывал командному составу корабля немедленно явиться к нему в каюту.

Апостоли ушел. Через четверть часа он вернулся и сказал, что в кают-компании в 9 часов 30 минут назначено партийное собрание. Мне показалось, что он чем-то взволнован. Я не курю— он это прекрасно знал и вдруг попросил у меня папиросу. Я сказал, что он написал чудную статью для “Боевого листка”, и он рассеянно выслушал меня и спросил: “Какую статью?”

После собрания мы разошлись, чтобы объяснить краснофлотцам задачу похода. Она была ясна: согласно приказу командования мы рано утром шестого августа должны были подойти к энскому берегу и принять участие в операции сухопутных частей.

…Холмистый берег открылся перед нами, красиво рассеченный правильными линиями виноградников, табака и лаванды.

Кое-где в редких купах деревьев были разбросаны домики, и только один стоял отдельно от других на высоком холме, полускрытый от нас другим холмом, напоминавшим медведя. Это был белый домик с красной черепичной крышей. Я заметил, что Апостоли долго смотрел на него в бинокль, а когда опустил бинокль, у него было усталое и расстроенное лицо. Кажется, он хотел что-то сказать сказать мне, но промолчал. Потом он стал смотреть налево—туда, где за каменным забором, тянущимся вдоль верхней дороги, залегли румыны.

Берег лежал перед нами, как открытая книга, и мы видели с моря всё— в том числе и то, что не могли видеть ни румыны, ни немцы. Мы видели, что под прикрытием жесткого пулемётного огня наши саперы поспешно чинили мост, должно быть, взорванный при отступлении, и как в глубине ущелья, над которым еще стояла нежная утренняя дымка, маленькие фигурки бегали, ложась и прячась за камни.

Это были тоже наши, обходившие румынские позиции слева, и румыны, без сомнения, не видели их, потому что били совсем в другую сторону—туда, где стягивались, готовясь переходить через восстановленный мост, наши части. Без сомнения, это и был главный план: подняться по крутому тупику ущелья и неожиданно ударить на румын с левого фланга…

Ровно в шесть мы начали обстрел. С полчаса мы ходили вдоль берега, рассчитывая, что румыны первыми откроют огонь и тем обнаружат свои батареи. Но  они молчали. Тогда заговорили мы. Апостоли скамандовал:

— Пеленг 130. Прицел 82.

И первый залп наших пушек ударил по врагам.

Наши в ущелье ушли вперед—даже отсюда, за милю, было видно, как это трудно! Таща на руках пулеметы почти по отвесной стене, они поднимались всё выше—туда, откуда падал маленький белый водопад, превращаясь внизу в блестящую на солнце горную речку. Это было здорово, что румыны не видели их! Впрочем, они не могли ожидать, что наши полезут на эту стену, да еще потащат с собой пулеметы.

И вдруг что-то произошло. Заработали румынские минометы, и первые же мины стали рваться в ущелье. Недолет, перелет, опять недолет! Наконец, мины ударили прямо в тупик и, должно быть, наделали немало беды, потому что большие осколки камней высоко полетели в воздух.

Я слышал, как кто-то на мостике сказал с досадой:

—Заметили!

И это слово мигом обошло весь корабль.

Да, заметили. Откуда-то корректировали стрельбу. Откуда?

Конечно, с крыши домика, который стоял так удобно для румын и так неудобно для наших!

Только с крыши домика можно было видеть, что делается в ущелье—и то не на дне, а приблизительно с трех четвертей подъема.

Наш командир подозвал Апостоли, и мы все внизу, у орудий, сразу поняли, что он сказал, показав на домик.

Апостоли повернулся. Твердо ступая, он подошел к нам и отдал команду:

—По дому на холме. Фугасными. Орудия зарядить.

Секунда, вторая, третья.

—Залп!

Первые снаряды легли немного правее, но Апостоли направил прицел, и со второго залпа мы попали прямо в красную черепичную крышу. Все было кончено, но для верности Апостоли скомандовал еще один залп, и столб черного пламени поднялся над домом…

Я посмотрел на Апостоли: у него было бледное, нахмуренное лицо— лицо человека, который мучительными усилиями воли заставил себя двигаться, говорить и думать. Прежний румяный мальчик исчез—перед нами был человек, перенесший все—самые смертные муки, самые горькие сомнения. Как будто десять лет прошло за немногие минут боя— десять лет, полных труда, забот и страданий.

Это был дом, в котором он родился и вырос, в котором еще недавно был свободен и счастлив. Он не знал, успели ли покинуть этот дом его близкие— самые близкие  люди на свете. Но высокое чувство владело им в эти минуты, чувство, которое поднимает душу и делает человека способным на подвиг. Это чувство— сознание воинского долга— решило в нем мгновенную трагическую борьбу и сделало его героем…

К полудню румыны были выбиты, и наши заняли верхнюю дорогу. Разумеется, от белого домика с черепичной крышей ничего не осталось. Но обитатели его оказались живы. С началом боя они тайком от румын выбрались через окно и спустились вниз, к морю.

Очень странно, но они были первые люди, которых мы встретили, высадившись на берег.

На другой день мы принимали стариков Апостоли на корабле. Это были прекрасные старики— папа, похожий на матроса времен севастопольской обороны, с густыми седыми усами и подусниками, и полная добродушная мама.

Жена тоже была симпатичная. Кстати, она успела за время своего плена узнать много интересного, и вечером мы слушали ее доклад “о румынской армии в моральном и материальном отношениях”.

Оставить комментарий

Популярные посты:

crusalde

Волшебный мир семейного кино: подборка лучших зарубежных фильмов для незабываемых вечеров вместе

sverc

Прощание с Сирией

credentes

Рустем в первой половине мая 2019 года. Ясиня

euro_royals

Хватит!

mmekourdukova

Державина не предлагать

iov75

Леси или «Жил-был пес»

jalynski

Вацап от Ерофеева с Канады

foto_history

Как молоды мы были. Малаховка, 1980-1981.

nasedkin

Откровенное признание Элтона Джона

• Ранее
• Архив