До потери пульта…

Большую коробку, оклеенную бумажной лентой, привезли после обеда. Законопаченный краской шпингалет на дверях безжалостно сковырнули, их створки старчески скрипнули и прогресс, обдирая картонные бока, втиснулся в наше жилище.
Сверху коробку украшали две картинки: зонтик и рюмка, и буквы – я знаю только "А" и "С", но их здесь нет. Зато я могу уместиться там целиком, вместе с бантиком.
- Это что? – спрашиваю у суетящихся взрослых.
- Телевизор, - торжественно говорит папа и с треском отдирает бумажную ленту.
Пожимаю плечами: подумаешь, телевизор! У бабушки тоже есть. Когда я хорошо себя веду, он показывает мультики, а когда плохо – "Сельский час". В остальное время выпуклый экран занавешен салфеткой с васильками.
Если небо над нашим огородом темнеет от близкой грозы и тополь во дворе дрожит серебряными листиками, бабушка с неприличной резвостью бежит в дом и выдергивает черный штепсель из розетки: "А то телевизор сгорит!" В розетке опасно пыхает синим, так что я ей верю.
Значит, еще и этот – новый придется теперь спасать, думаю я, преисполняясь ответственности за наше имущество.
***
Комната разделена фанерной перегородкой на две части: детскую, где моя кровать и куклы, и взрослую – телевизор конечно там. Между ними есть общий проход, где стоит старый радиоприемник, почти такой же большой, как телевизор. Деревянный ящик с зеркально-черной шкалой, по которой, стоит покрутить ребристое колесико, бегает тонкая оранжевая полоска. Если набраться терпения, то сквозь хрипы и пуканье можно расслышать голос Анны Герман или сердитое: "Говорит Москва!" (Москва – это такое место, "где всю нашу колбасу съели".) Но песни я и сама петь умею, а Москва говорит разную ерунду, так что днем от приемника никакой пользы.
Не то, что ночью!
В темноте этот скучный ящик показывает мне телевизор. И все видно!
Уложив меня в постель, родители на своей половине наслаждаются недетской свободой – кино смотрят. Они не догадываются, что вместе с телевизором оживает зеркальная глубина приемника, где в черно-белом мельтешении я умудряюсь разглядеть все: запретные поцелуи, взрослые ссоры и шекспировские (в буквальном смысле) страсти.
Околдованные мерцающим светом экрана, родители вскоре перестают шептаться и скрипеть стульями. Тогда я на своей постели поднимаюсь на цыпочки и, тоже замираю, глядя в приемник.
Ах, какие ужасные вещи творятся на свете!
Труффальдино из Бергамо бессовестно врет, дурак и пьяница Эндрю Эгюйчик хочет жениться на красотке Оливии, а Льва Гурыча Синичкина обижает злая Раиса.
Перья в истоптанной подушке колют мне пятки. От переживаний я покрываюсь гусиной кожей, но лечь спать, так и не узнав на ком женится Оливия… Нет уж!
Эти ночные бдения длятся два года, но так и остаются нераскрытыми.
Странное дело, повзрослев и получив возможность смотреть на экран без помех, я неожиданно разочаровалась в том, что там показывают…
