Дневники М. Пришвина

Книги были в истекшем году в основном трех родов - с полки над столом, где стоит еще некоторое количество непрочитанных, а потому не определенных в шкафы книг; книги, отобранные еще в прошлом году при перестановке шкафов для решения их судьбы, ну и те, что были в этом году подарены и сложены сразу на прикроватную тумбочку.
Два тома дневников Пришвина за 1918-1920 гг. - из первого рода.
Они много лет назад были мне предложены товарищем, тоже чистившим библиотеку, и я взяла, т. к. Пришвина (особенно «Кащееву цепь») уважала. Тем не менее добралась до этих дневников только в прошлом году. Вот – революция, первые годы. Восприятие прямым свидетелем, которому у меня нет оснований не верить. Разрушение жизни, голод, холод, злоба, несчастье.
Начинается 1918 год с тюрьмы – пришел на работу в редакцию газеты, арестовали всю редакцию.
«Ловили сетями гидру контрреволюции и поймали какого-то капитана Аки, и вовсе он даже не капитан был, а грек Капитанаки» (он был, насколько я помню, метранпаж, а может вахтер, рабочий человек, сочли за офицера).
«Чан, где личность растворяется и разваривается в массу».
«Кто же виноват? И мне отвечают:
– Виноваты евреи».
«Началось обвинение с немца… потом переходит на царя, потом на большевика, на еврея – кончится война, когда перейдет на себя: я виноват».
«Статьи Ленина – образцы логического безумия».
«Деспотизм и дитя его большевизм – вот формула всей России».
«Голод настоящий… Нет больше на улицах голубей».
«Я ненавижу власть с раннего детства и содрогаюсь от нее, как от бегущего по стене прямо к подушке моей постели паука».
«Можно делить землю и власть…но совесть, например, делить невозможно, и честь, и милосердие к несчастному, и уважение к женщине – это всё неделимое… одинаково для человека абсолютной монархии и социалистической республики».
Опять: «В настоящем не видно лица человека».
«И народ этот кроткий война научила шагать через людей… Как шагал он там через трупы… так шагает теперь через родных и святых (науськивают: вот враг, вот враг!)». (И дальше – столько лет – «Вот враг! Кругом враги!» А сейчас не так?)
«Мужики отняли у меня всё… даже сад, я сижу в своем доме как в тюрьме. Дня три я очень горевал и весны для меня не было, хотя солнце светило богатое, весеннее. Оно было для меня будто черное… Коровушку мою принципиально зарезали мужики… Срубили голубую ель, редкую в нашем климате. Нет, голубую ель я жалею не как свою собственность, а как убитую хищником Синюю птицу».
«Революция рождается в злобе… Личная задача: освободиться от злости на сегодняшний день и сохранить силу внутреннего сопротивления».
«Известный вор Васька теперь зав. коммуной» (много, много такого читала, вот и в письмах из Владивостока, что главный рабочий комиссар такой-то, ни дня не работавший).
«Весь этот строй основан на силе насилия, но не на силе убеждения. Наша ячейка выгнала из школы попа, убрали иконы, а сама тут же в школе устроилась. Вот уже 3 дня дети не учатся, потому что коммунары в школе делят ситец».
«Живем как куропатки под ястребом в голом поле: и спрятаться некуда… Вся жизнь стала оловянная, все стали оловянные и, хочешь не хочешь, делаешь то, что прикажут» (всё, что прочитано про культ, о том же, а это еще только первый год).
«Я шел голодный по улице… по виду и по всему я был рядовой этого нового нищенского строя… И нищий:
– Барин, подайте милостыньку… Я вижу, что вы барин, вы ходите не так, как они, вы идете и в уме что-то держите…» (попадали под каток без разбора, но все-таки, кажется, такие как Лосев, Флоренский попадали обязательно: "в уме что-то держат", мыслят).
«Россия в руках евреев» (к сожалению, да, и он тоже, русский писатель, так считал).
«Заседание культотдела. Два говоруна будто два клубка, один сматывается, другой наматывается, один намотался, другой начинает, а этот сматывается… На диване, как на шестке, без слов, не моргая, слушают 9 учительниц из деревни, будто 9 кур…» (Вспоминаю партсобрания, в которых участвовала: похоже, я и тогда это чувствовала, некий особый язык и вообще особую реальность.)
«У нас происходит не борьба с капитализмом, а организованная борьба со здравым смыслом».
«На фоне этой искусственной и действительной нищеты разгуливают молодые кавалеры в щегольских френчах, с бритыми и наглыми мордами, комиссарские женщины в платьях прежних господ» (вспомнилась песня про поручика Голицина).
«Правило: держись подальше от власти, чтобы сохранить душу» (очень, очень близкая мне мысль).
«Замечательно, что именно в Феврале каждый год поднимаются надежды, похожие на воспоминание февральского чувства свободы, пережитого в 1917 году, и каждый год в Октябре погружаются в безнадежность, как будто это два естественных праздника света и тьмы». (Тоже в этом году читала много о разнице этих двух революций, о расстреле рабочей демонстрации, с красными флагами, в защиту Учредительного собрания.)
«Большевики создали систему управления посредством декретов и чиновников, которые образовали разные корпорации воров с дележами добычи, так, например, Продком, Совнархоз, Уземотдел и прочая чертовщина».
Не хочется заканчивать таким, лучше бы позитивом, но чем дальше, тем дневники злее, я даже первый только том оставила, а другой унесла. Он потом нашел свою нишу, написал еще много хороших вещей, и как-то приспособился, даже и на Беломорканал ездил - вот Солженицын всех писателей (там и Барто даже, если не путаю), участвовавших в поездке на канал с последующим прославлением рабского труда, предлагает покрыть несмываемым позором, но это сейчас сказать легко, а тогда иначе и быть не могло.
|
</> |