Дмитрий Быков (интервью) // «Красный город», №31, 22 января 2014 года
ru_bykov — 29.01.2014 .ДМИТРИЙ БЫКОВ О РЕВОЛЮЦИИ И ЖУРНАЛИСТИКЕ
Он работал/работает в лучших российских масс-медиа, и его статьи всегда отличала «самость»: емкое, оригинальное мнение. Он имеет смелость (или наивную веру что-то исправить?) говорить, например, устами «Гражданина поэта», вещи, о которых большинство молчит. Он обязателен и тактичен, что для «звезды» редкость. Он один из лучших журналистов России, а, по совместительству — сценарист, писатель, учитель, полемист и т. д.
Вместо «бархата» — «наждачка»
— Освобождение Ходорковского, схожие события вокруг «Pussy Riot»… Дмитрий Львович, что это, оттепель? Или власть делает эту мину, скрипя зубами, не меняясь в принципе?
Дмитрий Быков: — Приход Берии после Ежова тоже многими воспринимался как оттепель. Сколько народу вышло на свободу! Тысяч пять, не меньше. Правда, до этого успели тысяч шестьдесят расстрелять, но кто считает? Народу много. Я не устаю напоминать, что типологическое сходство не буквально, оно системно. Общество не может вечно жить в истерике, в нагнетании образа внешнего врага и внутренней пятой колонны. Надо давать расслабиться. А вы будьте хитрее, не расслабляйтесь. Конечно, все эти сходства подчеркивают разницу масштабов.
Слава Богу, у нас сейчас примерно та же пропорция, что у Тунгусского метеорита с челябинским. Но суть процессов, будь то волны в блюдце или в океане, одна и та же. Остается надеяться, что и революция произойдет в том же масштабе. Но… не лучше ли остановиться в полушаге даже от такой революции? Аксёнов все-таки много думал, прежде чем написать в «Острове Крым», что всякая революция есть неизбежный шаг назад.
— Дума будто бы превратилась во «взбесившийся принтер» и штампует запреты. Но мы молчим. А вот украинцы строят баррикады на Майдане. Мы сами заслуживаем этой власти?
— Я не думаю, что Майдан — оптимальная форма политики. Во всяком случае, это не наша форма: у нас климат не тот и характер другой, и на стадии митинга-концерта мы никогда не умеем остановиться. «Бархатные» революции бывают в Восточной Европе. В России бывают революции наждачные. И я не думаю, что мы молчим: скорее деструктивные процессы набирают ход. Страна все больше отделяется от государства. У этого процесса есть и плюсы, и опасности. Я о них писал подробно. Точнее других высказался Искандер: свобода общества от государства ведет не только к взаимной независимости, но и к взаимной безответственности.
— Про юбилей Есенина вы написали: праздник блатных и патриотов. Похоже, вы этих деятелей объединяете?
— Блатной кодекс имеет много общего с патриотической системой ценностей, в этом нет ничего нового. Думаю, что российская патриотическая парадигма довольно точно копирует блатную этику, поскольку исходит из той же фундаментальной ценности — несвободы. А дальше идут традиционные добродетели закрытых сообществ: культ силы, навык социальной мимикрии («Волга течет при всех властях», «Умри ты сегодня, а я завтра»), ну и, конечно, «Не верь, не бойся, не проси».
Главный метод патриотов и блатных один и тот же: навязать оппоненту (противнику) некий свод правил, а самим быть свободными от любых принципов. Немудрено, что высшей добродетелью в обеих системах служит именно способность в нужный момент радикально поменять ориентиры. Антикультурность, ненависть к сложности, образованию, воспитанию — тоже приметы обоих этих мировоззрений.
Разумеется, к настоящему патриотизму официальный никак не относится. Символ официального патриотизма — дуэт Кобзона и Розенбаума которым, кажется, не чужда и романтизация так называемых «серьезных» людей. Официальный патриот — олицетворение жестокости, беспринципности и презрения к народу.
Перевоплощения Ефремова
— Почему образ в вашем популярном проекте «Гражданин поэт» материализует именно Михаил Ефремов? Это был ваш выбор? Роли, которые он играл до вас, были, мягко говоря, не слишком серьезными…
— Не слишком серьезными? Дубровский? Чацкий? Треплев? Миша в театре переиграл лучшие трагические роли мирового репертуара. Он мой друг, именно у него — и у Васильева — возникла идея «Гражданина поэта», и я не представляю артиста, который бы так перевоплощался и так умел донести до зала поэтический текст. Может быть, только Сергей Колтаков.
— Стать журналистом, с одной стороны, удача: ты судишь о мире, а тебе за это еще и платят. С другой, говорят, что журналист — это неудавшийся писатель. Так это удача или нет — попасть в масс-медиа?
— Почему журналист — это неудавшийся писатель? С этим экзотическим заблуждением я никогда не сталкивался. Начинающий писатель — да, это общее место, и для такого вывода есть некие основания: Драйзер, Твен, Трифонов, Олеша, Булгаков, Набоков, Ильф и Петров — все начинали в газете и потом не жалели. Но для писателя такая школа вовсе не обязательна: есть литераторы, которым журналистика вообще противопоказана. Они этого делать не умеют. Я не думаю, что писателю нужно «знать жизнь»: достаточно разбираться в себе, в людях, иногда в языке...
Вообще же наша профессия — одна из лучших на свете. Все узнавать первым, бывать в интереснейших местах, общаться с лучшими людьми и учиться у них... Не уважать журналистов — главных посредников между миром больших страстей и скромным жилищем обывателя — как минимум неблагодарно. Я горжусь своей принадлежностью к этой отважной, космополитической, остроумной компании надежных и умных людей. Журналист — тот же писатель, только сочинять ему надо быстрей и убедительней. Разумеется, в семье не без урода. Но в других семьях — среди врачей, финансистов, тех же писателей — процент уродов гораздо выше. Журналистика воспитывает быстроумие и взаимопомощь — весьма ценимые мною качества.
— Как вы относитесь к фразе «вторая древнейшая…»? Вам не кажется, что сейчас, когда все больше журналистов уходит в пиарщики, фраза все более актуальна?
— Какие именно журналисты уходят в пиарщики? Михаил Леонтьев — в «Роснефть»? Так он и не журналист, он скорее именно пиарщик большой корпорации «Русское озеро». Это не отменяет моей к нему человеческой симпатии.
Нетерпимость к глупости
— Любите ли вы такой жанр, как интервью? И кто показался вам самым интересным собеседником?
— Интервью люблю делать только с теми, чье мнение мне действительно интересно. А таких людей не очень много. Гениально формулируют Татьяна Друбич, Борис Гребенщиков, Сергей Юрский, Новелла Матвеева, Валерий Попов.
— Вы хороши в полемике. До сих пор помню, как вы оправдали существование бомжей: это как предостережение всем нам — вот до каких пределов ты можешь пасть… Правда, есть у вас и мысли (редко, но есть), которые мне лично показались спорными: так, фильм «Бумер» вы поставили выше «Возвращения». А вы сами со всеми своими словами согласны по прошествии времени?
— У меня бывают чисто вкусовые переоценки: скажем, «Магнитные бури» я когда-то счел скучноватыми, а сейчас это для меня едва ли не самый интересный фильм Абдрашитова. «Брат» Балабанова мне сначала не понравился, но Женя Марголит объяснил мне, что искать реализм в этой притче глупо, и я посмотрел картину по-иному. Вообще, я на редкость постоянен в своих вкусах, пристрастиях, дружбах и даже влюбленностях. Я и сейчас подписываюсь под всем, что писал об отечественном либерализме образца 2003 года, но тогдашний либерализм, слава Богу, не тождественен нынешнему.
Я и сейчас согласен со всеми своими эстетическими оценками девяностых. Иное дело, что с годами я становлюсь терпимее к идеям и людям — но, боюсь, нетерпимее к глупости.
— Про вас пишут: «больше всего интересуется альтернативной историей». У нас и так страна «с самой непредсказуемой» историей, если же ее еще и «бомбардировать» альтернативами…Не запутаемся ли мы, где правда? И какая, по-вашему, самая вопиющая историческая неправда?
— Вот на этот вопрос я и отвечаю в своем новом романе «Истина», который надеюсь закончить в этом году.
— Вы пишете: «Свободное время трачу на воспитание ежа». Это… шутка? Он же не поддается дрессуре!
— Это написали именно ради шутки пиарщики «Собеседника» на нашем сайте. Я коллекционирую ежей, это мое любимое животное (наряду с вомбатом), и я никогда бы не стал держать ежа в неволе. У меня и так две собаки, и тоже совершенно не поддающиеся дрессуре. Про детей уж молчу — они сами теперь меня дрессируют, одной — 23, другому — 15.
Беседовал Сергей Смирнов
.