"Джен Эйр" для английского принца. История Кэтрин Свайнфорд. Часть вторая.

К несчастью, старший и обожаемый им брат, Эдвард Вудсток, Черный Принц, вот уже несколько лет страдал от прогрессирующей, неизвестной лекарям болезни, которую подхватил на Пиренейском полуострове, и Джону приходилось все больше времени проводить на континенте, где французы отчаянно сопротивлялись владычеству английского льва, а также поддерживать в Кастилии борьбу против узурпатора трона, Генриха Трастамары. Вместе с тем, в Лондоне, он вступал в коалиции и участвовал в заговорах, называя про себя все это лекарством от скуки. Джон знал, что основная борьба вокруг трона начнется позже. "Слишком много наследников, законных и бастардов...по мужской линии и женской...и все мы горячи до драки и жаждем власти", - думал он, подгоняя своего вороного коня. - " У отца пятеро сыновей и подрастает еще трое бастардов от Элис Перрер. А еще быстро взрослеют пасынки Эдварда, Холланды. Его сын, Ричард. И мой Генри. Дочь Лайонела, вышедшая недавно замуж. И есть также всегда готовые взбунтоваться бароны - Мортимеры, Невилли, ФицАлланы, де Лейси, Мобраи и многие другие".
Джон Гонт возвращался в свои владения, предвкушая теплые объятия жены и веселые проказы многочисленной ребятни. Филиппа, Элизабет, Генри и младенец, который должен был вот-вот родиться, а еще в замке были их погодки и товарищи для игр, дети Кэтрин Свайнфорд, придворной дамы Бланш. Ее мужа герцог считал редкостным невежей, хотя и храбрым солдатом, отличавшимся на поле боя поистине медвежьей силой и неистовством берсерка. Насколько он знал, сэр Хью Свайнфорд предпочитал своей жене более простых в общении маркитанток, поговаривали и о постоянной даме его сердца, некой вдове-француженке в Кале. Что ж, Джон Гонт был сторонником плотских утех вдали от родины и супружеского ложа, иначе храбрые английские вояки передерутся между собой, а не с врагами на поле битвы. Однако, вспоминая (даже чаще, чем следовало бы, учитывая, что свою жену он любил) Кэтрин Свайнфорд, ее золотисто-каштановые, яркие фламандские локоны, серьезные серые глаза, напоминающие цветом суровое  море у берегов Линкольншира, но всегда полные света, идущего изнутри, он негодовал на ее мужа.
Кэтрин всегда была застенчива в его присутствии, но иногда герцог останавливался у дверей в детские покои и слышал ее мягкий голос и озорной смех, когда она играла с малышами или учила их латыни. Бланш часто в последний год плохо себя чувствовала, поэтому в обязанности Кэтрин входило гораздо больше, чем обычно возлагалось на придворную даму.

Да, Кэтрин, несомненно, красива. И утонченна, благодаря его матери, королеве Филиппе, хоть и была скромного происхождения.
А Хью Свайнфорд просто неотесанный дурак, наделавший ей детей.

Джон Гонт в нетерпении возвращался домой, подгоняя коней, но застал в Татбери картину почти библейского Апокалипсиса: на запертых въездных воротах был нарисован зловещий желтый крест.
Казалось, недавно заново отстроенный, величественный замок обезлюдел. Стражники и слуги попрятались, его встретило лишь несколько самых преданных людей, включая дрожащего мажордома и бледную как смерть экономку. Его поразил также сильный дымный запах, будто где-то в замке что-то сжигали на открытом огне.
- Леди Бланш? - спросил он тревожно.
Экономка судорожно поднесла руку к горлу.
- Она...родила неделю назад, девочку, милорд. С детьми все в порядке, они заперты в северной башне все это время, но леди Бланш...она никого не допускает к себе, кроме леди Свайнфорд.
Джон Гонт и тут же ринулся по лестнице в сторону покоев своей жены. Прислуга и двое приехавших с герцогом рыцарей поспешили за ним.
Они остановились возле тяжелой, дубовой резной двери.
- Чума, милорд, Несколько человек в деревне заболело, а в замке только леди Бланш - прошептала женщина, отступая в сторону. - Леди Кэтрин в одиночку ухаживает за госпожой все это время. Мы посылали вам известие, но...Она умирает, милорд.

Кэтрин задремала в жестком кресле незаметно для себя, от непреодолимой усталости, сковавшей все тело, уронив голову на грудь. Ей снились весенние луга в королевском замке Вудстоке, залитые ярким солнцем, а не дождем, как сейчас. Она бежит и весело смеется, оглядываясь назад, на сестру. Филиппе на вид лет десять, а сама она, наверное, и вовсе крошка, как сейчас ее дочка Бланш. Филиппа зовет ее:
- Кэтрин, Кэт...рииин...
Она внезапно проснулась и вскочила, потому что кто-то осторожно прикоснулся сначала к ее волосам, а потом к плечу и снова тихонько назвал ее имя. Открыв глаза, Кэтрин сразу же увидела краем глаза, что герцогиня по-прежнему пребывает в тревожном, лихорадочном беспамятстве, а разбудил ее высокий, смуглый и темноволосый человек с усталым, но по-прежнему властным лицом.

- Я не думаю, что это чума, милорд, - объяснила молодая женщина, немного опомнившись. Она склонилась над герцогиней с клочком материи, смоченной в холодной воде. - У нее нет...нарывов или опухолей, как у других. Леди Бланш вполне оправилась после родов, но  затем начались сильные головные боли, озноб,и она уже не вставала. Лихорадка, милорд.
Джон Гонт мрачно смотрел на нее.
- Что сказал лекарь? Вы посылали за врачом в Стаффорд или Линкольн?
Кэтрин вспомнила нескольких испуганных эскулапов, которые больше боялись за свою жизнь, нежели действительно пытались помочь. Вспомнила монаха-бенедиктинца, которого найти для леди Бланш удалось лишь с огромным трудом, впрочем, после того, как она впала в беспамятство, он и не понадобился.
- Да. Мне дали запас настоек, чтобы сбить жар, но они не помогают. - Она едва смогла это выговорить, понимая, что нчем не может облегчить его тревогу. -  Возможно, через несколько дней...
- Кэтрин, я бывал в местах, пораженных чумой. Иногда мы теряем от болезней больше солдат, чем на поле битвы. Я видел умерших, тела которых не покрывали бубонные опухоли, как у других. Но все они умирали от лихорадки. Вы должны понимать, что рискуете жизнью...- он замолчал. - Если Бланш больна чумой, вы можете заразиться от нее в любой момент. Почему вас не сменяют другие слуги?
- Они боятся, - прошептала Кэтрин, не поворачиваясь к нему. Ей вдруг стало страшно, хотя раньше она об этом совсем не думала, просто делала все, что требовалось. Если она умрет, что будет с малышами? Позаботится ли о них герцог? И сэр Хью должен будет вернуться! - А вы не боитесь этого милорд? Не боитесь великой чумы?
- Она моя жена,- коротко сказал Джон Гонт. - Я не заболел раньше. Возможно, болезнь сама выбирает себе жертв.


Бланш Гросмонт, герцогиня Ланкастер, которую позже Джеффри Чосер поэтично назвал "Английским цветком женственности", умерла в возрасте двадцати трех лет 12 сентября 1368 года. Ее тело в закрытом гробу, по распоряжению ее супруга, увезли в Лондон для отпевания в соборе Святого Павла. Ее новорожденную дочь спешно окрестили Изабеллой, в честь бабушки и сестры герцога, опасаясь, что ребенок ненадолго переживет мать.
Кэтрин готовила притихших Филиппу, Элизабет и Генри Ланкастеров к печальной поездке, в которой они должны были сопровождать герцога. Она ехала по его личному приглашению, переданному ей через пажа. Малыши Свайнфорды были отправлены в родной замок Кеттлторп, так как брать их в столь долгую дорогу она опасалась, не вполне понимая, что ее ожидает.
Впервые за столько лет она снова увидит столицу! Кэтрин укорила себя за тщеславные мысли и снова взялась за укладывание детского гардероба маленьких принцесс и принца в огромный сундук. Дети спали с ночными няньками в соседних покоях, она валилась с ног от усталости, но мысли сменялись в голове одна за другой.
Что же ей теперь делать после смерти леди Бланш? Ведь она, Кэтрин, была ее ancille, дамой в услужении, а детьми занималась лишь неофициально. Вряд ли герцог оставит ее на прежней должности. Если только не женится вновь...
Кэтрин взрогнула, уколов палец булавкой, торчавшей из бархатной курточки маленького Генри Ланкастера.
Бланш так и не пришла в себя, но герцог каждый день навещал ее. Слава богу, никто больше не заразился, да и возможно, что у леди Бланш все же не было чумы. Но почему Бог решил забрать именно молодую герцогиню, столь добрую и милую со всеми в самом расцвете ее счастья?
Кэтрин была уверена, что Джон...герцог...думает о том же. Чаще они подолгу молчали вместе, находясь у ложа леди Бланш, но иногда могли некоторое время тихо и неторопливо беседовать. Они разговаривали о герцогине, словно надеясь отпугнуть смерть и горе. Кэтрин теперь уже и вспомнить не могла, почему раньше так боялась герцога.
Как-то она набралась храбрости и спросила его, знает ли он, откуда вообще пришла чума. Ей казалось, что Джон Гонт должен знать ответ на любой вопрос...
Герцог задумался, не рассмеялся над ее странным любопытством.
Считает ли он, что это наказание Божье, как говорят некоторые священники в деревнях? И надо покаяться во всех грехах, чтобы...
Тут он все-таки расхохотался, несмотря на подавленность и усталость, коротко, по-мужски.
-  Не слишком я верю в наказание Господне, Кэтрин. Я слышал, что накануне первого прихода чумы зимы стали снежными и долгими, а лета холодными и дождливыми. Несколько лет почти не было урожая, начался голод. Потом еще случился повальный мор скота, никто не знает, почему. Мой отец долгое время держал людей в узде, но когда зараза подступила к Лондону, бежал в один из замков. Я помню это бегство, мне было девять лет. Простой люд взбунтовался, начали громить церкви.
Говорят, что чума сначала приехала вместе с трофеями из Франции. Вы же знаете, что моя сестра Джоанна умерла там по пути на свою свадьбу? Но также говорят, что первыми заболели моряки, приехавшие из Константинополя или Китая, в груз которых попали крысы. А с торговыми кораблями болезнь разнеслась по всей Европе. А перед тем были страшные знамения...впрочем, не стоит верить всем слухам, - его голос смягчился, но Кэтрин видела, что он не улыбается. - В некоторых местах до сих пор никто не живет, в Норфолке и Шотландии я сам видел пустые, брошенные деревни и города. Люди боятся возвращаться. Туда, где умерли все.
Она видела, что он смотрит на нее в упор, задумчивыми, очень темными глазами, в которых словно тлел еле заметный огонек.
- Но вам нечего бояться, Catrine. - Ох, этот глубокий голос, от которого у нее по телу бегут мурашки. - Вы выживете.

Они хранили надежду три дня, но леди Бланш все же умерла, лишь изредка приходя в сознание. После ее смерти Кэтрин не видела герцога до самого отъезда. Она вспоминала то его лицо, искаженное изумлением  и горем, то его слова, сказанные ей мимолетно: "Вы выживете, Катрин". Испытывает ли он теперь сожаление о том, что она выжила, а его жена - нет? Она искренне горевала о герцогине, и это усиливалось смутным чувством вины...за свое крепкое здоровье, за то, что сердце  нее в груди трепетало при одной лишь мысли о герцоге. Может, быть, она просто его по-прежнему боится?

И вот они в Лондоне! Длинный великолепный кортеж c телом герцогини проехал через весь город к собору Святого Павла, включая в себя самого короля, Эдуарда Третьего, его сыновей, и представителей знатнейших и наиболее могущественных семейств Англии, поскольку леди Бланш, герцогиня Ланкастер, была в родстве с большинством из них. Кэтрин ехала в одной роскошной повозке с детьми герцогини и видела собравшиеся толпы любопытствующего разномастного народа, от богатых купцов до попрошаек, который разглядывал проезжавших мимо лордов и леди в траурных одеждах, время от времени разражаясь приветственными, насмешливыми или осуждающими криками.


Савойский дворец, Лондон, XIV век

После похорон она провела в великолепном белоснежном Савойском дворце герцога Ланкастера всего три ночи. Филиппу, Элизабет и Генри теперь опекали родственницы, тетушки и кузины, а также огромный штат прислуги. Им, разумеется, найдут гувернантку, даму высокого положения, которая возьмет на себя их воспитание и хлопоты, которыми прежде ведала их мать, а также Кэтрин. Никто не замечал ее и не интересовался скромной персоной леди Свайнфорд. Но, глядя на череду банкетов, устраиваемых королем после похорон Бланш, она также сомневалась, что кто-то по-прежнему думает об усопшей. Кроме Джона Гонта, который, несомненно, будет помнить всегда. Она теперь еще больше чем раньше чувствовала, что он нечто иное, чем все остальные, даже его братья, даже прекрасный Черный Принц. Их любовь с Бланш казалась ей недостижимой, прекраснее, чем легенды о Тристане и Изольде, вечной и настоящей. Какой не бывает у таких простых смертных, как она, Кэтрин. Ей суждено вернуться в Кеттлторп и продолжать жить, словно ничего и не было, лишь каждый год заказывая мессу на годовщину смерти леди Бланш местному священнику и ожидая приезда мужа.

Обнимая дома своих радостных детей, она подумала, что в последнее время настолько часто думала о герцоге, что забыла о самом важном, что было у нее в жизни. И эта жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на мысли о несбыточном!

Снова потянулись монотонные дни, занятые заботой о детях и поместье, с трудом сводящем концы с концами, ведь большая часть дохода уходила на содержание рыцаря сэра Хью Свайнфорда в королевской армии. Сервы часто роптали и не платили дань вовремя, утратив прежнюю покорность воле своих господ, и Кэтрин не слишком их винила - слишком много напастей - болезней и голода - пережил простой люд, и некому было его защитить. Она слышала, что поместья, где работали наемные крестьяне и йомены, имевшие собственные участки земли, справлялись гораздо легче, и даже робко подумывала затронуть эту тему со следующим появлением в Кеттлторпе своего мужа.

Крестьяне в поместье лорда, 14й век

Но в день Святого Криспина, в конце октября, в поместье снова появился посланец с хорошо знакомым Кэтрин вышитым гербом на плаще. Львы и лилии...
Гонец доставил письмо от герцога, которое Кэтрин развернула онемевшими вдруг руками, с трудом разломав печать.
"...за самоотверженную заботу, проявленную по отношению к моей супруге, герцогине Ланкастер, и к моим детям...даруется доход от поселений Уаддингтон и Уэллинджер в графстве Линкольн, выплачиваемый ежегодно, на день святого Михаила и на Пасху...". Она впервые видела почерк Джона Гонта, твердый и решительный.
"Это ничего не значит", - сказала себе Кэтрин и попыталась изобразить на лице радостную улыбку. Герцог дарует ей возможность улучшить состояние замка Кеттлторп и, возможно, их рацион и гардероб. Но все же его дар вызывал в ее душе легкую горечь.
- Его лордство, герцог, также передает вам это, - добавил посланник, наблюдавший за ней, и подал ей небольшой сверток. Затем он принялся за большой кубок эля, принесенный ему служанкой.

В свертке была еще одна записка, на этот раз менее формальная, которая, наконец, согрела ее сердце:
"Я подумал, что леди, столь благородной и прекрасной, как вы, Катрин, необходим свой собственный герб.
Фамилия вашего отца, де Роэ, означает "колесо", и также колесо - это символ святой Екатерины, вашей покровительницы. Я поместил три колеса на алом фоне, потому что этот цвет лучше всего вам подходит... ".
Кэтрин невольно бросила взгляд на эмблему Свайнфордов - диких вепрей - повсюду встречавшуюся в замке, на развешанных в Главном Холле рыцарских щитах, вышитую на занавесях и вырезанную на дверях и мебели.
"...Герб Свайнфордов подходит вашему мужу, но не вам.
Пожалуйста, примите мой дар, который подтвердит вам Главный Герольд герцогства Ланкастер. "

И треугольный кусочек пергамента упал ей в руки, полыхнув алым и золотым. Три колеса с перекладинами и широким, разомкнутым ободом, символ святой Екатерины.

Герб Кэтрин Свайнфорд

Не было нежных слов, которые могли бы оскорбить ее, но в письме было ее имя, которое он уже однажды произнес по-французски, на ее родном языке: Катрин. Никто, после отца, в далеком детстве, не называл ее так.
А еще в его даре Кэтрин чудилось нечто, о чем она когда-то читала в рыцарских романах, слышала в балладах минестрелей, но что никогда еще не преподносилось именно ей : галантное восхищение и даже благоговение, хотя и с оттенком печали. И это было для нее ценнее первого его подарка и в то же самое время примиряло ее с ним.

Его записка давала ей смутную надежду, в которой она не хотела себе признаваться, желая оставаться в мире с самой собой.  Такие, как герцог Ланкастер, берут от жизни все, что хотят, идут по ней напрямик, не замечая, как это влияет на жизни остальных. Безопаснее будет держаться от него подальше, как от стихийного лесного огня, дабы не обжечься и не пожалеть потом горько. "Да и скорее всего, я не увижу его больше", - сказала себе Кэтрин напоследок и так и заснула, сжимая в руках драгоценный подарок - пергамент со своим собственным гербом.