Диссидент Габриэль Суперфин - о правилах поведения в тюрьме

philologist — 13.04.2020 Габриэль Гаврилович Суперфин (р. 1943) - филолог, историк, источниковед. В 1964–1969 годах — студент историко-филологического факультета Тартуского университета (Эстония). Ученик Юрия Лотмана. Автор работ по фольклору, древней и новой русской литературе, истории лингвистики, научной и общест­венной мысли, русской поэзии ХХ века. Опубликовал неко­торые тексты Анны Ахматовой, Александра Блока, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака. Среди архивных разысканий Суперфина — неизвес­тные материалы по истории отечественной лингвистики (в частности, рукописи Евгения Поливанова и Николая Трубецкого). В 1967–1968 годах совместно с Арсением Рогинским редактировал сборники материалов научных студен­ческих конференций. В 1968-м принял участие в петиционной кампании вокруг «процесса четырех» (дело Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и др.).


Фотография Габриэля Суперфина из следственного дела. 1973 год © Из архива «Международного Мемориала»

В 1969-м по пред­ставлению КГБ был отчислен из университета, вер­нулся в Москву, работал в отделе проверки журнала «Новый мир». С начала 1970 года — один из ведущих сотрудников «Хроники текущих событий». Работал с информацией из тюрем и лагерей. Составил и передал в самиздат сборник документов «Существует ли в Советском Союзе цензура?..». Опубли­ковал неизвестное письмо Гоголя с обширным комментарием. В 1984–1994 годах — сотрудник отдела «Архив самиздата» радио­станции «Свобода» в Мюнхене. В 1995–2009 годах — архивариус Исторического архива в Институте изучения Восточной Европы при Бременском университете (Германия).

Читать полностью его интервью Анне Красильщик для проекта «Ученый совет» здесь.

О работе над «Хроникой текущих событий»

В Москве я погрузился в, условно говоря, диссидентскую жизнь. В доме у сидящего Гинзбурга я познакомился с Верой Лашковой, и она попросила меня помочь собрать выпуск «Хроники». Мне дали какие-то бумажки, которые надо было соединить в единый текст по той же схеме, по которой были сдела­ны предыдущие номера, выделив основную новость. Я что-то сделал и начал писать какую-то заметку. Потом вернул то, что мне удалось сделать, Вере Лашковой, а она передала это Анатолию Якобсону, которого я еще с детства знал как друга моего соседа. Месяца через полтора я встретил его случайно на улице и сказал: «Толя, это я делал „Хронику“». Он меня чуть ли не матом покрыл, но отношений со мной не прервал. Это был полный ужас, и ему пришлось потом все за мной переделывать.

В то время «Хроника» выходила раз в два месяца и занимала до 30 машино­­писных страниц. Позже, уже в начале 80-х годов, количество страниц уже переваливало за сто: была построена целая сеть и охватывалась более широкая география. Рубеж шестидесятых и семидесятых годов был для «Хроники» переломным моментом. Арестовали Горбаневскую, а новая редакция еще не сформи­ровалась. Якобсон взял редактирование на себя. Я занимался в «Хронике» фактографией: проверял факты, старался найти новые источники информации, встречался или списывался с людьми, которые только что осво­бодились и возвращались из лагеря через Москву, просматривал провинциаль­ные газеты, в которых публиковались важные для «Хроники» факты — в основ­ном дела сектантов и другие религиозные дела. Главноуправляющим «Хрони­кой» была Татьяна Михайловна Великанова, твердая и четкая. И притом с очень уважительным и спокойным отношением к нашим недостаткам. Кстати, я не помню, чтобы мы обсуждали друг с другом тех, кто был причастен к «Хронике», и называли их имена. «Хроника» выходила до кризисных 1972–1973 годов, когда были арестованы тогдашние лидеры правозащитного движения. Тогда оно именовало себя демократическим.



О сидении на двух стульях и кризисе

Элемент сожительства с властью всегда был во мне, и это меня отталкивало от профес­сионального диссидентства. При этом мне не хотелось идти на ком­промиссное сидение на двух стульях. В 1968 году я подписал письмо нехотя — боялся лишиться возможности ходить в архив. Ведь что такое профес­сиональ­ная диссидентская деятельность? Это писание писем, встречи с иностранными коррес­пондентами, чтобы пропихнуть на Запад ту или иную информацию. Было чувство, как будто ты попал в какую-то трясину. Когда профессионально занимаешься общественной деятельностью, но при этом не можешь действо­вать политически, — это конец. Ни то ни се. Эти мои чувства по отношению к диссидентству накапливались, и в какой-то момент наступил кризис. Я почувствовал, что пора перестать заниматься «Хроникой», и начать писать книжку. Тогда меня интересовала уже совершенно другая тема — Гоголь. Я увидел, что фактически никто не занимался периодом, когда были написаны «Выбранные места из переписки с друзьями», и что никто не смотрел источ­ники, рассказывающие об отношениях Гоголя с московскими славянофилами. План книги созрел в первые дни моего ареста, когда я впервые захотел оказаться наедине с собой.

О лагере и главном страхе

В заключении, в 1973–1978 годах, я боялся отстать от моих научных занятий, не знать, какие новые книги выходят, какие архивные публикации появляются по ХХ и отчасти по XIX веку. Само по себе сидение в Орле, которое длилось с августа 1973-го и до августа 1974 года, и первые несколько месяцев следствия были для меня исключи­тельно тяжелым временем из-за груза моих показаний и моей слабости. В состоянии самонеуважения, в попытках оправдания своей слабости я заново, по-иному читал Пушкина, Толстого и Достоевского, кото­рых мне приносили из библиотеки воинской части. А до того в Лефортове я читал «О литургии» Гоголя, переписывая оттуда цитаты из Нового Завета.

О газетных вырезках

В Москве тогда существовало Бюро газетных вырезок: любой человек мог подписаться на разные темы и получать вырезки из газет. Когда я уже был в лагере, мне присылали оттуда публикации об архивных находках: в течение трех-четырех лет я ежемесячно получал пакетики с вырезками. Кроме того, я сидел с украинцами, которые выписывали книги по языкознанию, фольк­лористике, литературоведению, разумеется, украинику (тогда уже были запрещены посылки литературы от частных лиц, но можно было заказывать книги из магазинов и подписываться на периодику, даже ту, что была недо­ступна в Москве и в других городах). Особенно фунда­ментально приобретал книги Зиновий Антонюк, с которым мы были вместе и в лагере, и в тюрьме.

Ну и наконец, я постоянно переписывался с друзьями, которые посылали мне то переписанные стихи Бродского, то оттиск статьи по истории русского литературного языка Исаченко. В общем, был более-менее в курсе событий научной жизни. Потому что главным был страх остаться на уровне того, с чем сел. А может быть, это была такая честолюбивая идея — показать, что я не поддался и продолжаю свое дело. К концу ссылки (первая половина 1980 года) на занятия такого рода оставалось мало времени: мне приходило по сорок писем в день, на них нужно было отвечать, и это совершенно меня выматывало. Часть корреспонденции была от товарищей, также бывших в ссылке. Благодаря этому обмену информацией между ссыльными нала­живалась и помощь друг другу, и возмож­ность пересылать сведения о пресле­дованиях дальше, в Москву.

О работе садовником

Оказавшись в июле 1978-го в ссылке в Казахстане, я получил место садовника в коммунальном хозяйстве поселка. По сути, это была фиктивная работа: один из моих друзей сказал начальнику, что мою зарплату можно отдавать кому-то другому, потому что деньги у меня есть: я получал пособие из солженицынов­ского фонда. Тот все прекрасно понял и писал мне блестящие характери­стики. Но потом пришел новый начальник, и я действительно должен был исполнять обязанности садовника. Садовник среди казахов, которые занима­лись в основном ското­водством, — это очень смешно. Ты выращиваешь кусты, которые тут же поедают овцы. Или сажаешь газон в центре города, поливаешь его, а потом утром приходишь — и все пусто. И непонятно почему: то ли скотина забредает, перешагивает через низкую ограду, то ли чекисты проверяют, не заложен ли здесь тайник.

О правилах поведения в тюрьме

В тюрьме у меня выработались правила, хотя иногда по забывчивости я мог что-то нарушить. Не ешь в одиночку, не крысят­ничай (то есть не воруй) — это естественные вещи. Когда человек испражняется, хлеб должен быть убран. Если человеку плохо и он не может сдерживать себя, еда прекращается и покрывается газеткой. Когда человек кончает жизнь самоубийством, не стучать в дверь, не звать никого, а делать вид, что ты ничего не замечаешь, потому что это его дело и он так решил. Слава богу, в такой ситуации я не был: не уверен, что я бы смог сделать все правильно. А самое грустное — если тебе передают что-то через окно или через канализа­цию, то ты должен как угодно передать это дальше — с риском, что тебя в карцер отведут. Например, друг просит по возможности передать на волю нелегальное письмо, а у тебя якобы есть канал. Ты знаешь, что это провокация, но друг так жаждет отправить письмо своей возлюбленной, что ты должен исполнить его просьбу и передать дальше, а потом, когда письмо окажется у оперативника, отправиться в карцер.

О случайно найденном письме Гоголя и важных мелочах

Я помню дату этого события. Потому что в тот день, 13 июня 1973 года, я в по­следний раз, находясь на свободе и на родине, увидел свою приятельницу, близкого друга. Пришел на Рижский вокзал из Исторического музея, где в просматриваемом мной фонде семьи Хомяковых увидел письмо. Гоголевский почерк, но нет подписи. В мое отсутствие на него никто так и не обратил внимания, и в 1982 году я его опубликовал в сборнике к 60-летию Лотмана.

В 1983 году меня уволили с работы, закрыли доступ к архивам в Москве и Ленинграде, где я числился читателем, выписали из Тарту. Мне прямым текстом было сказано выехать из СССР или стать стукачом. Я пытался найти компромисс, чтобы не уезжать, но все было бесполезно. И в начале марта 1983 года я подал заявление на выезд, протянул до конца мая (из Эстонии я уехал в начале мая) и в июне уже был в Германии. Архив­ными делами как исследо­ватель я смог заниматься от случая к случаю в свободное от работы время. Я не очень люблю рассказывать о сделанном и на этом хочу закончить рассказ.

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив