Диккенс на одну ночь

Хуже нет - заявиться поздно вечером домой, замерзшим, голодным и
злым, и обнаружить что холодильник издевательски пуст. И что надо
снова одеваться и тащиться за продуктами. Брр.. Поэтому,
возвращаясь домой, я в квартале от дома вовремя вспомнил о грозящей
мне перспективе и завернул в сверкавший витринами сквозь падающий
снег супермаркет. Накидать в корзинку обычный свой джентльменский
набор было делом нехитрым, только слишком большая толчея народа
немного раздражала. И только попавшиеся в третий раз на глаза
разукрашенные гирляндами цифры “2010” вернули в реальность. Ну да,
не лучший сегодня день для похода по магазинам.. . Зато хорошо что
завтра наконец отсыпаюсь. Я добавил в корзину двойной запас
джин-тоника и терпеливо пристроился в одну из очередей в кассу.
Количество накрашенных зрелых теток в дорогих шубах просто
зашкаливало. Они горделиво торчали в очередях к кассам и ревниво
бросали косые взгляды друг на друга и на полные тележки с
покупками.
Очередь медленно продвигалась мимо стеллажа с
журналами и книгами. Я разглядывал обложки и цены , и думал о том
что завтра все будет закрыто, и если меня завтра позовут в гости,
купить подарок мне будет негде. Знал я и то, что приглашения не
будет, потому как два месяца молчания слишком длинный срок для
неожиданностей, но.. Минутное колебание закончилось тем что я
взял книгу со стеллажа и положил в корзину.
Снег отвесно падал нереально крупный, таким его
показывают в голливудских фильмах, когда актеров обильно посыпают
какой-то белой фигней, и она толстым ковром засыпает всю съемочную
площадку. Ветра не было совершенно, снег падал беззвучно, но мороз
усиливался. Идти по тротуару, почти по лодыжку засыпанному снегом,
было тяжело и медленно, обходить квартал по периметру страшно не
хотелось. Я решил сократить путь по своему летнему варианту и
свернул в узкий проход за магазином.
Тупиковый проход заканчивался пожарным ящиком с
песком у кирпичного забора. Если прибавив скорости заскочить на
ящик, стенка оказывается чуть выше пояса и тогда уперевшись рукой в
верхний край стенки я летом перемахивал на ту сторону, оказывался
точно в таком же переулке, выходящим как раз напротив моего
дома. Сейчас я надеялся что сумею в зимней одежде и под
снегом повторить этот фокус.
Не обращая внимания на какого-то бомжа, греющего
руки у железной бочки из которой вырывались языки пламени, я
направился к пожарному ящику, но в этот момент дверь подсобки
магазина открылась и вышла продавщица с ворохом пустых картонных
упаковок. Заниматься акробатикой при ней не входило в мои планы, я
нерешительно остановился и, не зная что делать, повернулся к
железной бочке и протянул руку к пламени. Продавщица выбросила
упаковки в гору такого же хлама в углу и подозрительно уставилась
на меня. Видимо я слишком явно не вписывался сейчас привычный
пейзаж. Не найдя что сказать она скрылась в недрах магазина,
излишне громко хлопнув дверью, видимо намекая на неуместность моего
здесь присутствия.
Тем временем бомж решил что надо поддержать
слабеющий огонь и вытащил из горы упаковочного хлама пару ящиков
для мандаринов, разломал тоненькие досочки и закинул их
бочку. Искры взлетели вверх и погасли среди падающего снега, пламя
снова заплясало выше среза бочки. Дощечки горели с сухим треском
быстро, и я подумал что ему надолго не хватит тары в углу. чтобы
поддерживать огонь..
Бомж до этого старательно не замечал меня,
деловито занимаясь своим делом. Но теперь, стоя по ту сторону бочки
и протягивая к пламени руки с надетыми перчатками на которых из
дырок торчали пальцы, он наконец посмотрел на меня, после паузы
откашлялся и простуженным голосом спросил: – Могу я попросить
сигарету?
Я виновато похлопал по карманам: – Не курю
я...
Бомж укоризненно смотрел на меня сквозь
взлетающие над бочкой искры, мне было стыдно за свою некурящую
сущность, и чтобы исправить чувство вины я спросил - Колбасы
хочешь? – я достал из пакета купленную колбасу и стал отламывать от
нее кусок. Колбаса не хотела ломаться а рвалась лохмотьями на
множество некрасивых кусков, я злился от того что у меня не
получалось, злился от насмешливого взгляда бомжа, молча
наблюдавшего на мои действия. Совершенно разозленный, я оторвал
наконец что-то похожее на кусок, протянул ее - На,
держи!- а то что осталось и теперь лишь отдаленно напоминало
колбасу, закинул обратно в пакет. Бомж вгрызся редкими осколками
зубов в угощение и принялся громко причмокивая его поглощать.
Подумав, я оторвал от длинного батона кусок и тоже отдал ему.
Уплетая еду с счастливым выражением лица и
видимо считая нужным в знак благодарности поддержать беседу, он
поглядел на мой полупрозрачный пакет сквозь который проступала
обложка купленной книги.
- Я читал его.. Когда-то давно..
Он промолчал, раздумывая над чем-то своим
и потом продолжил:
- В восьмидесятом году я закончил школу. И отец
подарил мне подписку на его собрание сочинений. В те времена это
было очень трудно. Но отец сумел добыть ее для меня. Помню как на
следующий день после последнего выпускного экзамена мы с ним пошли
в магазин получать первый том и оформлять абонемент.. Потом мы шли
домой, я прижимал пахнущую типографской краской книгу и думал: -
Собрание сочинений будет выходить целых десять лет и последний том
я получу аж в девяностом году.. Это казалось так нереально
далеко и нескоро, словно через тысячу лет.. А теперь вот.. Какой
уже год будет, две тысячи десятый?
Я молча кивнул.
Он забросил в рот последний кусок хлеба,
зажевал, проглотил, и глядя на затухавшее пламя сказал: – А длинная
получилась жизнь…
Делать мне в этом мире
было больше нечего, мне хотелось скорей добраться до тепла, я так и
не нашел что сказать, прощально махнул ему открытой ладонью, но
стоявший по ту сторону железной ржавой бочки казалось уже не видит
меня. Тогда, желая скорей все закончить, я засунул пакет за пазуху,
быстро подошел к ящику, сумел несмотря на сковывающую движения
куртку заскочить на него, схватился за верхний торец стены
припорошенный снегом и оттолкнувшись перескочил на другую сторону.
Странно, мне почему-то не хотелось оконфузиться в глазах
единственного зрителя за спиной, но к счастью все получилось
достойно и гладко. С этой стороны забора было бы совсем темно, и
даже снег почти не осветлял переулок. Я быстро прошел этим глухим
закоулком с другой стороны квартала, пересек нерасчищенную улицу и
добрался наконец до спасительного подъезда.
Избавление от мокрой обуви, полчаса стояния под
горячим душем, чистая сухая одежда, кусок пиццы из микроволновки, и
джин-тоник вернули мир в привычное состояние. Я завалился с
купленной сегодня книгой на диване и скоро наивный мир
рождественских рассказов захватил мое сознание. Не знаю в какой час
я уснул с книгой в руках, но проснулся от треска взрываемых петард
и криков за стеной. Я посмотрел на часы. Полночь.
Я заварил крепкого чая и с чашкой в руках
вышел на балкон. Снег все так же бесшумно засыпал мир крупными
хлопьями. В большинстве окон домов была видны силуэты чужой жизни,
отмечавшие приход нового года. Я прихлебывал чай, снежинки залетали
в чашку и таяли в полете не успевая коснуться поверхности. Я
вернулся скорей в тепло квартиры, допил остатки джин-тоника и снова
завалился спать. Мне понадобилось около часа чтобы понять что
уснуть не получится. Снег забился за воротник на второй секунде
когда я с трудом оттолкнул наружную дверь подъезда, и сгребав ею
целый сугроб с с тротуара, вышел на ночную улицу Погребенный под
снегом мир был пустынным, бесшумным и безмолвным. Я медленно топал
в обход по периметру квартала, и полицейская машина стоявшая под с
другой стороны перекрестка бросала красные и синие блики на
падающий снег. Сквозь стекло я видел два неподвижных силуэта
в салоне, они были бездвижны словно восковые куклы из музея, видимо
обездвиженные моим появлением и моим нелепым видом, без шапки и
свернутым одеялом под мышкой. Медленно преодолев дорогу до магазина
я прошел мимо темных витрин с отключенной рекламой и потушенной
вывеской и свернул в узкий проход ведущий в тупик.
В углу у дверей подсобки уже не было ни
деревянных ящиков и прочей тары а из черного мокрого зева ржавой
бочки противно несло запахом потухшего костра, был темно и холодно,
и он лежал на ящике с песком, на обрывке картона, лежал на боку
поджав ноги к груди в позе зародыша, подложив ладошки под щеку, как
делают спящие дети в детском саду. Наверное когда он засыпал ему
снилось что-то хорошее, потому что улыбка так и оставалась на его
лице, присыпаемом снегом, и снежинки уже не таяли на щеке и на лбу.
Я осторожно прикоснулся к его запястью, и повернувшись пошел прочь.
Я шел преодолевая сопротивление снега под ногами, каждый шаг
приближал меня к дому и прибавлял усталости. Продрогший и уставший
я дошел до дверей подъезда, взялся за массивную ручку и посмотрел
на одеяло в руках.
Два неподвижных силуэта в полицейской машине оставались все
такими же неподвижными соляными столбами. Потому что они не
показали ни одного признака жизни когда я повернул и снова двинулся
назад к магазину по своим собственным следам. Я проделал весь путь
до тупика, развернул одеяло и накрыл с головой лежащего на ящике у
стены. Мимо железной бочки я прошел по тупику до выхода на улицу,
оглянулся назад, снова вернулся и откинул одеяло от его лица. Так
было лучше, и я снова отправился в долгий путь по снегу в обход
квартала домой. Полицейской машины уже не было. Скорей всего они
уехали на ближайшую улицу, не в силах вынести зрелище моих ночных
перемещений.
Часы на телевизоре показывали какое-то страшное
время, за стеной была тишина, мире не было никого кроме меня. Еще
стоя под душем и пытаясь отогреться, я чувствовал как пульсируют в
висках слова, пытаясь сложиться в законченную фразу, но я не
позволял им этого, ломал их строй, и стакан неразбавленного джина
почти помог мне в этом. Но когда я засыпал, прежде чем
сознание померкло и я провалился в темноту – в голове сложились эти
слова, сложились в то, о чем я не хотел думать и усиленно гнал из
своей головы. Он был прав. Жизнь грозилась получиться до
отвращения длинной.