Детский мир

Одна из бабушек - не то по традиции, не то по традиционной глупости – рассказала тебе про бабая, и ты испугалась. Держала меня за руку невесомыми пальчиками и шептала в подушку, замирая от тревоги: «Там, под кроватью, бабай! Я себя плохо вела – я все карандаши разбросала, и он меня теперь заберет!» «Языки бы поотрезать этим бабкам», - думал я, а вслух смеялся: «Да ты что?! Кто же боится бабаев? Ты, небось, не знаешь, какие они?» От любопытства ты выползла из-под одеяла: «Страшные?» Я уселся поудобнее. «Во-первых, он там не один. Бабаев там очень много. Есть папы и мамы. Есть дети, есть бабушки и дедушки. Их там очень-очень много!» «Да как они там поместятся?» - не верила ты. «Они ведь маленькие. Не больше вишни. И сделаны из пушистой домашней пыли – такие комочки». «Маленькие?» «Маленькие». «Смешные?» «Конечно, смешные!» И я стал тебе рассказывать, как маленькие бабайчики топочут лапками (и ты не видела, как я стучу по кровати подушечками пальцев, прислушивалась и смеялась), как боятся пылесоса и как любят смотреть детские сны, потому что мультиков-то у них нету…
Наша квартира никогда – ни прежде, ни после – не была так густо населена. На всякий ночной звук и шевеление мы с тобой заводили маленькое мультяшное существо с большими глазами и крошечными нестрашными заботами. Под обоями жили глазастые шушршунчики с длинными хвостами, которые мешали им бегать и прыгать, но которыми они укрывались перед сном. На кухне по трубам ползали прозрачные жевалики, переливающиеся всеми цветами радуги, как мыльные пузыри, большие лакомки, но, к сожалению, неряхи. Веселые, но совершенно разгильдяйские шевелюшки ныкали по своим углам в письменном столе колпачки от фломастеров и прятали нужные детали картонного замка, который мы с тобой клеили столько вечеров подряд. Светящиеся в темноте лапатоптосы неосторожно топали своими круглыми и плоскими ножками под плинтусами, так что, бывало, тебе казалось, что в подъезде ходит кто-то чужой, а по утрам извинялись, оставляя на страницах блокнотов свои лохматые автопортреты. Троллейбусы за окном пели длинные ночные песни: «Уууууу, я домой поедуууу!» Жить со всей этой шушерой было хлопотно, но не страшно нисколько, потому что не было такого страха, который мы не одомашнили бы.
А теперь ты выросла, и вся эта шумная, разноцветная и веселая живность кажется тебе немного стыдной ерундой. Диснеевский Тигра – «из настоящего Диснейлэнда!» - который приехал из Парижа и бывал с тобой и в столице, и в пустыне, и в самых черепашистых курортных поселках, который знал тысячи бредовых историй, который мирил нас, когда ты на меня дулась и не разговаривала со мной, теперь уныло дремлет между твоей подушкой и стеной, потрепанный, сникший, лишившийся голоса. Наш заповедник потихоньку растворяется в небытии, раз в него больше никто не верит, а ты забываешь. Ты не помнишь ни историю про старого бабая, бабайчонка и доброго надувного крокодила, ни сказку про младенца и ослика, ни притчу про отставший от цирка воздушный шарик и мальчика, которые ушли из потерявшего смех города. Я помню, а ты – уже нет. Ты выросла, а я остался. Наверное, это хорошо. Наверное, это к лучшему. Наверное, вместе со смешными и грустными побасенками ты забываешь и мою неуверенность и страхи, и мои провалы и падения, мои вынимающие мне душу не-любови, мои депрессии и неудачи, мои заплывы на дальность и на глупость. Как хорошо, что ты умеешь забывать, как хорошо, что ты умеешь так искренне прощать, как плохо, что я за тобой не поспеваю.
В твоих наушниках сейчас наверняка Myjuice, а может, «Сплин» или «Placebo». В папках с изображениями ты хранишь что-то такое, такое или такое. Но видишь ли, когда ты вчера вечером валялась на диване, задрав длинные ноги на стену и пристроив лохматую голову на живот читающего газету Jammin'а, смотрела краем глаза Симпсонов по телику и лопала пурпурную сливу, ты совершенно не думала, что на тебя кто-то смотрит. А я подсмотрел, как сквозь твои увеличившиеся и одевичившиеся черты выглянула четырехлетняя девочка с лицом в форме сердечка, та самая, которая кричала на весь магазин «Это мне? Это правда мне?!» и обнимала за шею громадного плюшевого тигра, та самая, которая вертелась перед зеркалом, пытаясь увидеть свои коротюсенькие коски, которая варила в пластмассовом ведерке суп из камушков, водорослей и прибоя, которая столько раз засыпала у меня на руках под мои дурацкие сказки. И вот ей – тебе, конечно, тебе! – я поставлю тихую японскую песенку (ты ее уже слышала, да?) и выложу тихие японские картинки про детей, зверей, траву и цветы, про леса и луга, и пруды, и звезды, про маленький и совершенно всамделишный рай, в котором нет места ни страху, ни обману, ни насилию, ни боли, зато полно места для заботы, участия, приятия и любви.