День в истории. Маяковский

foto_history — 20.07.2024
Владимир Маяковский с читателями. 1930

19 июля — день рождения Владимира Маяковского (1893—1930).
Маяковский был, надо признать, разный. В юности, в 16 лет, был социал-демократ, революционер, и за участие в РСДРП трижды арестовывался. Полгода в 1909 году провёл в Бутырской тюрьме, в одиночной камере.


1910 год

В 1912 году стал эпатировать сытую и самодовольную буржуазную публику участием в поэтических сборниках вроде «Пощёчины общественному вкусу». Держал этот сборник в библиотеке в руках, обложка его сделана из необычной бумаги, нарочито грубой, чуть ли не обёрточной. Многие помнят из манифеста сборника про «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности», но вот что там же говорится про современных писателей:
«Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке. Такую награду даёт судьба портным. С высоты небоскрёбов мы взираем на их ничтожество!»


1912 год

И ещё молодой поэт эпатировал стихами вроде такого:
«Я люблю смотреть, как умирают дети».

В начале Первой Мировой войны Маяковский был патриот. Хотел даже в августе 1914-го записаться в добровольцы на фронт, но его не взяли за неблагонадёжность, злопамятно припомнили его былые бутырские «подвиги».


1914 год

Цилиндр был знаком эстетства, эпатажа, свойственного футуристам. Вот как пояснял эту деталь гардероба Корней Чуковский: «Мало кому известно, что Маяковский в те годы чрезвычайно нуждался. Это была весёлая нужда, переносимая с гордой осанкой миллионера и «фата». В его комнате единственной, так сказать, мебелью был гвоздь, на котором висела его жёлтая кофта и тут же приютился цилиндр. Не было даже стола, в котором, впрочем, он в ту пору не чувствовал надобности. Обедал он едва ли ежедневно...»

Но очень скоро поэта стал возмущать разрыв между станом «ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови» и станом погибающих за великое дело любви... впрочем, в том-то и дело, что непонятно было, за что они, собственно говоря, погибают.
Об этом — его известные стихи 1915 года «Вам!»:

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..

Помню, году в 1985—1986-м в школе эти стихи читала нам, ученикам 9-го или 10-го класса, молодая и «перестроечно» настроенная учительница литературы. Класс почтительно слушал, и даже матерное словечко, которая она произнесла полностью и во весь голос, не вызвало никаких улыбок и смешков — прямо чудеса, учитывая возраст слушателей, обычно готовых весело гоготать по поводу, в сто раз меньшему. И вообще материться учителю перед всем классом на уроке, хотя бы и в литературных целях — это было немножко стрёмно, я такого ни до, ни после не наблюдал, но с учётом общих веяний «гласности» всё обошлось. Она же рассказала о негодующей реакции оскорблённой респектабельной публики на это чтение и о том, что поэт, страшно бледный, не хотел уходить из зала, невзирая на разразившийся скандал.

Стоит ли удивляться, что Октябрь 1917-го Маяковский встретил уже как беспартийный большевик и пламенный сторонник революции.
Возможно, и тут он слегка перегибал палку, но кто теперь скажет, в чём и насколько, кто и чем измерит? :)

А мы —
не Корнеля с каким-то Расином —
отца, —
предложи на старьё меняться, —
мы
и его
обольём керосином
и в улицы пустим —
для иллюминаций.

Эти стихи про отца нам та же учительница литературы тоже читала на уроке с каким-то непередаваемым выражением лица, в котором была и лёгкая ирония по адресу увлекающегося поэта, и в то же время восхищение его порывом.

Разве
в этакое время
слово «демократ»
набредёт
какой головке дурьей?!
Если бить,
так чтоб под ним
панель была мокра:
ключ побед —
в железной диктатуре.

Ну, не умел он не перегибать палку, пусть и самую малость, такой уж был человек. :) А Блок разве не перегибал её в «12», прославляя «запирайте етажи, нынче будут грабежи» и убийц несчастной Катьки?.. «У нас такой характер народный, что для того, чтобы что-то провести в жизнь, надо сперва сильно перегнуть в одну сторону, а потом постепенно выправлять. А чтобы сразу все правильно было, мы ещё долго так не научимся». Это — Ленин, хотя Маяковского Ильич недолюбливал. «Пусть нас не уверяют, что Маяковский на три головы выше Беранже», — ворчал он.


1930 год

И вот над таким не облаком, а, так сказать, вулканом, гейзером в штанах советская печать 1920-х годов беспрерывно издевалась, смеялась, подшучивала, ёрничала, иронизировала. Она не хотела принимать его всерьёз! Потом эти насмешки были преданы забвению и похоронены в пожелтевших журнальных подшивках на полках библиотек, но тогда-то они били поэта, можно сказать, в грудь, навылет, сквозь самое сердце!
Вот, например:


Рисунок Бориса Антоновского (1891—1934). 1928 год. Журнал «Бегемот». «Весенняя лирика. Маяковский: — Должен признаться, что ты, соловушка, поёшь не хуже меня.
Птица. — Очень лестно слышать, тов. Маяковский, только, к сожалению, я не соловей, а воробей».

Не соловей, а воробей. И сколько было таких мелких шпилек и уколов. Вот скажите, можно ли это было стерпеть? Есть ли сердце, способное от такого не разорваться?..

И даже Лев Давидович Троцкий, в тот момент — вождь номер два пролетарской революции, превозносивший крестьянствовавшего Сергея Есенина, над ним, пролетарским поэтом, казалось, глумился. В 1923 году в книге «Литература и революция» писал:
«По отношению к величайшим явлениям истории он [Маяковский] усваивает себе фамильярный тон. И это в его творчестве и самое невыносимое, и самое опасное. О ходулях или котурнах говорить не приходится: это слишком мизерные подпорки. Маяковский одной ногой стоит на Монблане, другой — на Эльбрусе. Голосом заглушает громы — мудрено ли, если он с историей запанибрата, с революцией — на «ты». Это и есть самое опасное, ибо при таких гигантских масштабах везде и во всём, при громоподобном орании (любимое слово поэта), при горизонте с Эльбруса и Монблана исчезают пропорции земных дел, и нельзя установить разницы между малым и большим». «Маяковский слишком часто кричит там, где следовало бы говорить: поэтому крик его там, где следует кричать, кажется недостаточным. Пафос поэта подсекается надрывом и хрипотой». «Маяковский атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением поднимает заведомо пустые гири».

А услужливые художники тотчас малевали карикатуры, где изображали поэта гротескным циркачом, трюкачом-мошенником, жонглирующим на арене цирка дутыми, фальшивыми гирями.


Дмитрий Мельников (1889—1966). 1923 год. «Вот так фунт! «Маяковский атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением подымает заведомо пустые гири». (Из статьи тов. Троцкого)».

Поэт изображён на ходулях, упомянутых в цитате Троцкого. На груди у него висит перевязь «13 лет работы» (он выпустил двухтомник под таким названием в 1922 году). Внизу валяется книжка «ИстЕрия литературы» с закладкой «Маяковский», а на полосатых цирковых штанах поэта написано «Облако» (намёк на поэму «Облако в штанах»). Если приглядеться, то видно, что на груди Владимира Владимировича висят медальки с портретом царя (!) и цилиндром. Припомнили ему буржуйский цилиндр патриота 1914 года!..

Вот ещё рисунок на тему литературной критики Троцкого. На нём Маяковского сразу и не разглядишь, он здесь не в центре. Но да-да, это он, тот лопоухий дылда с наголо бритой головой. В той самой знаменитой жёлтой кофте.


Рисунок Л.М. Журнал «Красный перец». 1923 год. «Народная парикмахерская имени Белинского. ТРОЦКИЙ: — Пожалуйте, ваше попутчество, готово!.. Мальчик, зови чумазых кровь пускать»


Маяковский с выбритой наголо головой

Но, правда, при этом тот же Троцкий признавал: «Маяковский — большой или, по определению Блока, огромный талант. Он умеет поворачивать много раз виденные вещи под таким углом, что они кажутся новыми. Он владеет словом и словарём как смелый мастер, работающий по собственным законам, — независимо от того, нравится ли нам его мастерство или нет. Многие его образы, обороты, выражения вошли в литературу и останутся в ней, если не навсегда, то надолго. У него своё построение, свой образ, свой ритм, своя рифма».

А уж как цинично глумились над любимым детищем поэта, ЛЕФом! Ещё в 1918 году «Газета футуристов» с участием Маяковского негодовала, что революция пока совершенно не затронула «области Духа» — то есть искусства. Не изменился даже внешний облик городских улиц! «По-прежнему памятники генералов, князей — царских любовниц и царицыных любовников тяжкой, грязной ногой стоят на горлах молодых улиц», — возмущались поэты (Маяковский, Д. Бурлюк и В. Каменский). Назрела третья революция после Февраля и Октября — «революция Духа».

В 1922 году Маяковский стал издавать журнал «Леф», «Левый фронт искусств», который и был призван совершить эту революцию. Он выходил до 1929 года.



Но бедному Лефу доставались тумаки со всех сторон. Художники повадились изображать его в виде карликового и явно нездорового на вид льва, ростом с пуделя. Например, вот другая карикатура того же Д. Мельникова. Художник иронизирует по поводу того, что глава Госиздата, с плакатиком «Общество покровительства животных» разбазаривает казённые деньги на какой-то «Леф».


Рисунок Д. Мельникова. 1923 год. «Мещеряков: — Я, вообще, люблю собачек, в особенности таких резвых, как вот эта! Согласен её прикармливать на Госсчёт.
Маяковский: — Се — Леф, а не собака! Нам только «рубль дай», а прокормим себя мы сами».

Здесь пролетарский поэт, восседающий верхом на Лефе, изображён как пародия на Медного всадника:


Кукрыниксы. Рисунок 1928 года

Булыжники в огород поэта летели, разумеется, и справа. Лидер сменовеховцев Николай Устрялов злорадствовал в 1923 году в беспартийном журнале «Россия»: «Поэт зенитных достижений революции, бунтом и хаосом вдохновенный Маяковский из последних сил обличает канарейку, виденную им в квартире некоего коммуниста, одного из многих... Увы, не так-то легко свернуть канарейке шею! Это не Деникин, не Колчак, даже не Антанта. Ибо канарейка — «внутрь нас есть...». «Когда... скворец и уютная канарейка насвистывают «Интернационал», — замечал сменовеховский публицист, — невольно начинает мерещиться, что причёсанная буря перестаёт быть бурей».

Но Владимир Владимирович, наступая на горло собственной песне, готов был служить и «причёсанной буре», взялся за сочинение нэповских реклам.
Реклама сосок от Маяковского:

«Лучших сосок не было и нет
Готов сосать до старых лет».

Сосите, гражданин поэт, сосите...

Самая знаменитая реклама от Маяковского:


«Нигде, кроме, как в Моссельпроме».

Вот прославленный «Дом Моссельпрома» с написанным на нём слоганом поэта:


Эта реклама была тогда у всех на слуху, её поминали довольно часто. И опять град насмешек летел со всех сторон. Сергей Есенин высмеял её стихами:
Мне мил стихов российский жар.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр,
Поёт о пробках в Моссельпроме.
Пёс Шарик в известной повести Михаила Булгакова ворчит, перефразируя Маяковского: «Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме».
А это критика «слева»:


Рисунок Н.Д. 1924 год. «У всякого — свои вкусы. «Нигде кроме, как в Моссельпроме!» (Соч. В. Маяковского).
Встретились Маяковский и крестьянский парень.
— Ты кто? — спросил Маяковский.
— Я селькор. А ты кто?
— А я — мосселькор, — сказал Маяковский и уехал за границу».

Знай, по заграницам шляется, хорош «революционер»!..
А это, кстати, любовь поэта, Лиля Брик, с которой тоже всё было сложно...


Лиля Брик (1891—1978)


Лиля Брик

Хотя именно она, Лиля Юрьевна, уже после самоубийства поэта помогла «раскрутить» слова Сталина из записки Ежову: «Маяковский был и остаётся лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Первоначально эта оценка поэта не предназначалась для глаз широкой публики, но Лиля Юрьевна вовремя догадалась спросить разрешение на её публикацию, и... Можно сказать, что эта фраза и сделала Маяковского неоспоримым классиком поэзии СССР...
Хотя эстеты и небожители из числа друзей поэта вроде Бориса Пастернака и сетовали потом, что «Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью. В ней он неповинен».
Но, простите, когда и где в истории литературы бывало иначе?..


Слева направо: японский писатель Тамидзи Найто, поэт Борис Пастернак, режиссёр Сергей Эйзенштейн, актриса Ольга Третьякова, Лиля Брик, Владимир Маяковский, дипломат Арсений Вознесенский и переводчик с японского. Москва, СССР, 11 мая 1924

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив