"...Приносит мне председатель трибунала бумагу: - Подпишите,
Иван Михайлович! Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед
строем расстрелять.
– За что, - спрашиваю, - расстрелять?
– Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание.
А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю,
что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней
деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили,
привезли на фронт, не обучив как следует, сразу бросали под
огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по
молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими
руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит.
Это же стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они
кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками...
Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и
всё дальше и дальше.
Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля
нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди
не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09:00 возле моего КП убьют
перед строем...
Спрашиваю председателя трибунала:
- А вы разобрались во всех деталях его воинского
преступления?
Тот мне:
- А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут
ещё можно разговаривать? Всё ясно.
Говорю:
- А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо
бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел
других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй
за мной – поедем в эту часть разбираться.
А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь
лощину, которая немцем простреливалась. Ну, мы уже приспособились и
знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не
сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади
тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже
проскочил.
Ну, вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло
и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то
нашего нет, не едут и не едут. Спрашиваю шофёра:
- Ты точно видел, что немец мимо попал?
- Точно,- говорит, – оба разрыва даже не на дороге были!
Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну, всё я там
выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику
и т.д. Поехали обратно.
Приезжаем на КП.
- Что случилось с трибуналом? - спрашиваю.
– Ничего не случилось,- мне говорят. - Они сейчас в столовой
чай пьют.
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно
доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту
троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю:
- Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я
приказал?
- Так ведь обстрел начался, товарищ генерал-полковник, поэтому
мы назад и повернули.
Говорю им:
- Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в
этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что
полагается за оставление командира в бою и бегство с поля
боя?
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского
взвода:
- Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а
завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих перед строем!
Тот:
- Есть! Сдать оружие! На выход!
В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего
фронта):
- Иван Михайлович, ты, что, вправду собираешься завтра
трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину
собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен
этого трибунала.
- Ну, уж нет,- я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других
не нужно! Только этих же хочу.
Тот засмеялся, говорит:
- Ладно, держи их у себя, раз хочешь.
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного
приговора больше на подпись не приносили... "
http://vegchel.ru/index.php?newsid=27532