Демерджи

Циклон «Ваня» наступал на Демерджи с севера.
Вначале вдоль седловины ветер погнал клочья тумана, потом задуло
сильней и вскоре перевал окончательно занавесило облаками.
Туман скрыл деревья. Только стелющийся можжевельник, растущий по
обе стороны тропы, проглядывал на земле ярко-зелёными пятнами, а
дальше взгляд упирался в молочно-белую непроницаемую ватную
стену.
Миновав сосновую рощу у скал Козырька, я дошёл до развилки и в
раздумье остановился: справа тропа шла траверсом по обрывистому
склону, а слева поднималась вверх дорога.
Дорога вела к вершине Северной Демерджи. Над вершиной собирались
тучи. Небо, ещё недавно синее, на глазах принимало вид грязной
испорченной акварели.
Я представил, как поднимаюсь на вершину и бреду, сгибаясь под
напором ветра. Появляется снеговая туча и принимается засыпать
дорогу мелким мокрым снежком. Видимость всё больше ухудшается.
Вместе с сумерками приходит мороз. Я пытаюсь установить палатку, но
порыв ветра вырывает её у меня из рук и уносит куда-то в сторону
моря. И я начинаю блуждать по плато, не видя ориентиров, в тщетных
попытках спуститься вниз или найти убежище от непогоды.
Создав такую картину в своей голове, я отказался от подъёма на
вершину и направился по тропе, идущей вдоль склона. Местами она
жалась к самому обрыву. Обрыв приходился по правую руку. Как раз в
правой руке мне удобней было держать трекинговую палку.
Потом тропа повернула в лес. Здесь, среди деревьев, уже темнело.
Следовало поторапливаться.
Наконец деревья расступились и я оказался на седле Демерджи.
Обернулся. Посмотрел на вершину — она совсем скрылась за
тучами.
В этом месте ветер дул не с такой силой. Пролегала накатанная
дорога. Она вела в лес, где, помнится, располагалось обустроенное
место отдыха с навесами. Я решил, что разобью палатку под таким
навесом, чтобы иметь лишнюю защиту на случай снегопада.
Но когда показалась поляна у небольшого пожарного водоёма,
выяснилось, что полы под навесом бетонные и колышки в них не
забьёшь. На столбе висела табличка. Сообщалось, что установка
палаток здесь запрещена. Несмотря на близившуюся темноту, час ещё
был ранний, вполне могли появиться лесники, а объясняться с ними я
не желал.
Пришлось подняться немного выше в лес и найти другую поляну со
старым кострищем. Там я скинул рюкзак и вынул из чехла палатку. Как
только я растянул её на земле, послышался звук мотора.
Я посмотрел в сторону дороги. По ней двигались два внедорожника с
включенными фарами. Я находился на возвышении, хорошо их видел и
ждал, когда они проедут.
Но машины вдруг остановились около навесов, метрах в ста от меня.
Открылись дверцы и из салонов вышли люди. Поляна моя
просматривалась с их стороны, но я сел на землю, зная, что в
сумерках, на фоне тёмного леса, они меня вряд ли смогут
разглядеть.
Люди сели за столик и завели разговор. Слов я разобрать не мог,
лишь слышал ритмичное тарахтенье невыключенных автомобильных
двигателей. Так что было непонятно — лесники это, или те, кто возит
туристов по массиву Демерджи. Хотя шёл декабрь и вряд ли сейчас, да
ещё под вечер, на горе нашлись бы туристы.
В любом случае, встречаться с людьми из автомобилей у меня желания
не возникало.
Ожидание затягивалось. Автомобилисты никуда не торопились. Я
прилёг. Потом вспомнил, что на голове у меня белая шапка и поспешно
её снял, чтобы стать совсем незаметным.
Я полулежал на холодной земле, возле разобранной палатки, ждал,
когда останусь в одиночестве и думал, что вот уже перевалил мой
возраст за полтинник, а я в зимнем лесу занимаюсь какой-то чепухой:
играю в прятки с незнакомцами. И что всё это должно выглядеть
глупо, несолидно и по-ребячески.
Так протекло минут двадцать.
Потом хлопнули дверки, моторы заурчали громче, фары, при развороте,
осветили деревья, и машины уехали. Я чертыхнулся: за прошедшее
время совсем стемнело.
Налобный фонарик не работал. Отсек для батареек покрылся влагой,
подмёрз и что-то нарушилось в электрической цепочке. Я пошарил в
рюкзаке и достал второй фонарь. Его приходилось держать в одной
руке, чтобы светить, а второй рукой управляться с палаткой.
Это было ужасно неудобно.
Ни звёзды, ни луна не помогали мне своим светом — их скрывала
плотная пелена туч.
Установив палатку, я отшёл метров на десять, чтобы посмотреть на
неё со стороны. Внутри палатки оставался включённый фонарик и он
слабо светил сквозь тент мягким зеленоватым светом.
Палатка выглядела уютным домиком посреди мрачного леса.
Уютным и очень одиноким.
Позвонить домой не вышло — связь отсутствовала напрочь. Нужно было
возвращаться к седлу. Я шёл по дороге, водя фонарём то перед собой,
то посылая его свет далеко вперёд, то направляя луч на стены из
деревьев, обступавших дорогу. И время от времени проверял уровень
сигнала на экране телефона. Наконец, связь появилась. На
возвышенности я заметил, как усилился ветер.
Потом я вернулся к своей палатке и обрадовался ей, словно попал
домой после долгого отсутствия.
Зажёг в тамбуре таблетку сухого горючего на горелке. Пламя
взметнулось и я на секунду испугался, как бы оно не лизнуло тент.
Вспомнил, как здесь на Демерджи у одной девушки возник в палатке
пожар из-за газовой горелки и она несколько часов брела по морозу
обожжённая, пока не вышла к людям.
Вода была холодная и одной таблетки, чтобы вскипятить кружку, не
хватило.
Ужин я съел с аппетитом. Лапша из пакета, тушёнка и горячий
кофе.
И ко всему этому лучшая в мире приправа — голод.
Затем я разделся до термобелья и влез в спальный мешок. Тёплый
мягкий кокон обволакивал тело. Каремат и надувной коврик не давали
холоду земли подкрасться ко мне снизу. Чувствовал я себя очень
комфортно. Но лишь только я высовывал из спальника нос, как он тут
же замерзал. Если же я полностью прятался в мешок, то внутри от
дыхания образовывался конденсат. Однако через некоторое время
я наловчился выдыхать наружу и не мёрзнуть одновременно.
Заснул я крепко и, вероятно, проспал бы до самого утра, если б не
ветер. Время от времени он принимался уж очень сильно раскачивать
деревья и от этого шума я ненадолго просыпался.
Поляну окружали буки в пятнадцать-двадцать метров высотой. Их
нижние ветви начинались довольно высоко, а стволы покрывала гладкая
серая кора. Ветер всё яростнее раскачивал макушки буков. Шум стоял
такой, какой можно услышать на берегу штормового моря. Иногда
стволы издавали скрип. Каждый раз перед тем, как я просыпался, мне
чудилось, что одно из деревьев вот-вот упадёт на палатку,
сломленное сильным порывом. Становилось страшно и я бормотал:
«господи, только не на палатку, сделай так, чтобы дерево свалилось
где-нибудь в стороне, если уж ему суждено упасть».
Достаточное количество деревьев, поваленных стихией, повидал я за
то время, что хожу в походы. Многие из них на вид выглядели вполне
здоровыми. В местах перелома у них из-под тёмной коры выглядывала
белая, словно кость, древесина.
Помолившись в спешке, я зажигал фонарик и бросал взгляд на экранчик
крохотного электронного термометра. Температура неуклонно
понижалась градус за градусом, пока не остановилась на отметке в
минус семь. Потом я смотрел на циферблат часов, обнаруживал, что до
рассвета ещё далеко, и вновь быстро засыпал, что бы через
час-другой опять проснуться от шума ветра или от того, что зашуршит
тент палатки, будто кто-то схватил его снаружи руками и пытается
сорвать.
Ветер не стихал всю ночь. Лишь когда сквозь ткань тента начал
проглядывать солнечный свет, его сила уменьшилась.
Под утро спалось особенно сладко, но нужно было вставать.
Очень неприятная процедура — вылезать из тёплого спальника и
второпях натягивать на себя остывшую за ночь одежду и обувь. Я
постарался сделать это как можно быстрее, выскочил наружу и
согрелся походив вокруг поляны и сделав несколько резких махов
руками.
Вскипятил кофе и доел остававшуюся в банке тушёнку. Тушёнку я даже
и не подумал подогреть.
Ткань палатки стала жёсткой от мороза и громко шуршала, когда я её
укладывал.
Взвалив на спину рюкзак, я в третий раз вышел на седло Демерджи.
Снег так и не выпал за ночь, но лес полностью побелел. Каждая
веточка, каждая хвоинка покрылась инеем. Белой стала увядшая жёлтая
трава вдоль дороги. Всё выглядело так, словно было отлито из
искрящегося хрусталя. Казалось, налети сейчас ветер, и лес
зазвенит, и над горой пронесётся серебряный бубенчатый
перезвон.
И Северная вершина, и Южная оставались укрытыми облаками.
Я постоял, посмотрел по сторонам и начал спускаться вниз.
Туда, где было тепло. Где не дул резкий ветер. И где бежал родник,
не пересыхающий даже в межень, и из которого я ещё ни разу не
пил.
Через несколько часов я рассчитывал добраться до Ангарского
перевала.
|
</> |