Дао критика. Часть одиннадцатая: моралофагия на марше и в подполье
inesacipa — 05.11.2016Заговорили недавно о положительных и отрицательных персонажах — и я в очередной раз вскипела, словно чайник. Оппонент упорно твердил: "он прав" про всех и вся персонажей доброго старого фильма "Не покидай", начиная с убийцы-узурпатора-тирана и заканчивая его бессловесной жертвой. А я в упор не понимала: что это за "он прав" такое? В каком месте прав убийца законных правителей, превративший наследника трона в немую приживалку? И чем так уж прав наследник, которому, строго говоря, деваться некуда, остается безмолвно терпеть до самой смерти или замутить в стране переворот? Глупо разговаривать о правоте героев там, где в сценарий мастерски вписаны любезные советскому зрителю штампы детского кино: обаятельный злодей, необаятельный злодей, приспешники, соглашатели, бунтари, виктимы и прочий "мой добрый народ".
Но таковы два полюса
1) поиск черно-белой морали. Как писал один такой моралист в отзыве на роман: "ГГ особого отторжения не вызывает, но по моральным качествам — не эталон" — получается, главгерой обязан быть эталоном моральных качеств? В какой, простите, гребаной инструкции для пейсателей и чейтателей это писано?
2) поиск серо-серой морали. Она предполагает наличие глубинной правоты в любой мерзости, хотя объяснить, что это за расчудесная правота такая — сюзеренов, будто свиней, резать, сторонник серо-серой морали не в силах. Та же
Спросишь, зачем читатель сам себя отупляет — хотя хрен бы с ним, пусть себя, он писателя отупляет, в ответ тебе говорят: читатель отождествляет себя с героем, надо подогнать ему такого, чтобы отождествлялось приятственно.
Рассмотрим весьма животрепещущий и для писателя, и для читателя (по крайней мере, для умного читателя) вопрос, зачем человеку из публике себя с кем-либо отождествлять — и как первый этап, рассмотрим вопрос морали персонажей, можно даже с точки зрения дизъюнкции. Выбор, идти ли направо, налево или прямо, преследует героя не только в сказках, а человека не только в играх. Рассмотрим варианты — и то, и другое, и оба сразу, как нам дизъюнкция и подсказывает.
Всем давно известно, что мораль бывает не только черно-белая, но и черно-серая, и серо-серая. Интерес публики к отрицательным героям, плохим мальчикам и девочкам, не проходит веками. Не знаю, отчего и издатели, и критики (особенно оплаченные) с такой регулярностью трындят: литературный герой обязан быть умным и положительным! Может, это у них критические (для мозга) дни так проходят?
Хотя мне кажется, таким образом ханжи, любящие проповедовать, косят под критиков. Есть у нас порода мало на что годных существ, ничем не проявивших себя в творческом плане, но обожающих читать проповеди. Тут вам и разговоры на тему светлых-добрых книжек, которые "учат детишек хорошему" (но по большей части написаны откровенно плохо и лживо); и вера в то, что повести про крошечек-Хаврошечек (или про их современный вариант, безответных роботов-виктимов) изменит читателя этой, простите, бурды в лучшую сторону... Если не считать лучшей стороной удобство с уклоном в виктимность, то подобная писанина у нормального ребенка вызовет протест: я вам что, пирог с глазами, "их едять, они глядять"? Примерить на себя паттерны жертвы захочет только законченный мазохист.
И нет, нормальных мазохистов не бывает. Г.Б. Дерягин пишет: "Жестокое обращение с детьми является причиной формирования у детей садомазохизма с преобладанием мазохизма. При этом происходит расширение диапазона сексуальной приемлемости, вплоть до включения в него деструктивных форм полового поведения с формированием сексуальной зависимости от этих форм; происходит виктимизация ребенка, у некоторых формируются и криминальные тенденции. Неблагоприятным, но весьма ярким признаком криминализации ребенка с развитием сексуального садизма и склонности к серийным сексуальным убийствам в последующей жизни является серийное живодерство, проявленное в подростковом и юношеском возрасте. Считается, что ребенок всегда открыт пожеланиям своей матери и исполняет те ее требования, которые доставляют ей удовольствие, успокоение, вызывают ее внимание к нему и взаимность, даже если поведение матери угрожает его безопасности и противоречит жизненным потребностям. Таким образом, садистская мать формирует мазохизм у своего ребенка, который будет сопровождать его всю жизнь.
Отношения мазохиста с обществом могут строиться на основе поведения, вызывающего у окружающих негативные реакции, агрессию по отношению к «плохо» себя ведущему мазохисту. Человек как бы наказывает себя, дискредитируя свой имидж, отвергая благожелательность со стороны людей и возможность установления выгодных контактов с потенциальными партнерами, что в дальнейшем порождает у мазохиста чрезмерное чувство вины. Человек с мазохистскими чертами нередко подсознательно провоцирует напряженность и конфликты в партнерской паре, поскольку это усиливает эмоциональное напряжение и создает возможность наслаждаться самоунижением, самоистязанием и удовлетворять сексуальные потребности в ситуации «наказания»".
Как видите, мазохисты не просто испытывают готовность терпеть наказания, издевательства, унижения, они провоцируют подобное обращение с собой — проступками, а то и преступлениями. Любители рассказать сказочку о кротком интеллигенте/невинной сиротке/безответном андроиде не в курсе, что у подобных существ имеется изнаночная сторона. А значит, даже существо со стокгольмским синдромом однажды взбрыкнет. Кто знает, что это будет — живодерство, саботаж, провокация, теракт? Сила выброса сдерживаемой агрессии прямо пропорциональна силе прессинга. Вот почему искусство по большей части описывает два пути виктима: в общественный ад, который ангелочку устраивает социум (в этом плане современное искусство недалеко ушло от Диккенса) — или в личный ад, где ангелочек матереет, отращивает рога и копыта (не факт, что перед мутированным ангелом не дрогнут демоны преисподней).
Если же взглянуть на отрицательных персонажей, то что мы видим? А вот что:
а) отрицательных главных героев и у классиков полным-полно, они страсть как удобны для раскрытия социальных язв и психологических конфликтов;
б) не публику надобно кормить манной кашей, а самому учиться и других учить пониманию художественных приемов и эзопова языка — его, между прочим, в презираемом нынче совке понимали даже ширнармассы;
в) о каком эталоне нравственности в лице ГГ речь, когда любимые современной публикой представители семейства Сью редко бывают умны и еще реже — порядочны?
Новые типажи в искусстве формируются путем схождения "того и этого". Положительные герои перестают быть незапятнанными няшками в белых пальто. Отрицательные получают индульгенцию в виде развернутой картины детской психотравмы. Впрочем, психотравма многим авторам кажется ничем иным, как средством сделать личность персонажа поинтереснее.
В свое время некто Генрих Альтов вывел закон (скромно назвав его в честь себя), согласно которому "герой не может быть умнее автора, а яркость придуманной личности не может быть выше яркости личности придумавшей". С одной стороны, и правда, чаще всего аффтару в качестве умников удаются набитые дураки, сундуки с информацией. Многие выводят вместо гениев зубрил, снабдив обычную заучку, для инакости, плохим характером. С хорошим-то характером мы бы сразу узнали в "гении" отличника, любимчика директрисы. С другой стороны, насчет яркости натуры всё не так однозначно: у писателя, как правило, нет ни времени, ни средств, ни силенок, чтобы шалить в кулуарах высокой политики и в будуарах прекрасных дам. С третьей стороны, есть такая штука, как описанный в одном любимом мною дневнике "мальчик, который однажды по какой-то причине разобиделся и решил Всем Показать. Сложно взрослеть мальчику. С мальчиком может происходить разное. Мальчик может начать пить. Может уйти в субкультуру и вынырнуть неформалом разной степени тяжести. Может сесть дома, чтобы мастерить из картона солнце-шлем Тоётоми Хидеёси и так до полного разрыва с реальностью".
Ну как такого вывести положительным героем? А ведь он и есть герой нашего времени, этот трёхнутый-обиженный без определенного рода занятий.
Когда автор пишет мерисью, наделенную Великой Силой, но с обидкой в душе — это она, сущность, решившая Всем Показать, не прикрытая даже флером благих намерений. Когда автор пишет темного властелина, ушедшего в
Не знаю, кстати, откуда в наше время взялось такое количество недолюбленных травматиков. И нас, старых клюшек, жизнь не баловала, но мы не пытались (да и сейчас не пытаемся) Всем Показать. Может, дело в том, что это нужно было нам, а не каким-то давно забытым Марьиваннам — получать образование (купить его было сложнее, чем сейчас), зарабатывать на жизнь (без попыток взять кредит в банке — мы знать не знали, что "так тоже можно"), плодиться и размножаться (отбиться от последнего было довольно трудно, проверено на себе). А сейчас сиди и клей шлем Тоётоми Хидеёси хоть до пенсии, подрабатывая невесть кем в тырнетке. Если, конечно, господа большие начальники не введут "налог на тунеядство".
Одним словом, герой нашего времени несложен, но и неинтересен: никчемное существо с пустыми амбициями более чем зрелых лет, со странным самоощущением избранного среди быдла... Быдлоизбранного. Тайного принца, которому для полного успеха нужен другой мир, созданный по меркам дурачка с картонным шлемом Тоётоми Хидеёси на глупой головенке. "Остановите землю, я сойду". И, возможно, от осознания характера нового Печорина, литература впала в некий ступор, неготовая принять печальную данность. Иначе как объяснить море бессмысленной и нечитабельной литературы, как масслита, так и мейнстрима, с пожилым ребенком в качестве главгероя?
|
</> |