Да, это я позвонила! | Василий Вереск

У Петровича машина не гламурная, не супермодная, но Вещь. Тоёта-Сюрф. И по городу идёт, а за городом вообще цены ей нету. Стоит во дворе под окном и выделяется среди соседних коробков солидным размером и нарочитой запылённостью. Надо мыть. Взял Петрович пластмассовое ведро с водой, губку, тряпку, да вышел из дверей подъезда прямо к своей большеколёске. Утро солнечное, субботнее, на душе – благодать, травка, пташки.

Отмерил себе Петрович на это дело часок, пока семья не проснётся и жена не даст отмашку завтракать. Сигналкой цыркнул, открыл двери. Вода в ведре тёплая, не работа, - удовольствие. Дело простое: сначала на грязную промыть снаружи, потом воду сменить, - салон да коврики, ну и на чистую ещё раз. Левый бок, нос. Пожалел, что два ведра не взял, очень уж быстро вода стала чёрной.

Выплеснул на газон, под кустик с толстыми почками, про себя ругнулся на вчерашних сволочей, которые после вечерних пивных посиделок на дворовой лавочке, всё бросили, и теперь весь газон загажен этими сокровищами. То ли собаки, то ли ветром разнесло.

Тут кто-то Петровичу в спину: «Здравия желаю! Ваша машина?». Оглядывается: стоит лысоватый старший лейтенант. В левой руке пилоточка. А за его спиной из водительской двери бело-голубых жигулей ещё и сержантик выходит. «Ну, моя, а в чём дело?», а на душе сразу что-то недоброе, настроение сразу в минус. И предчуствие, что суббота и птички на смарку.

А дело было в том, что мыть машины во дворе нельзя. И лысеющий старший лейтенант попросил Петровича принести документы, чтобы писать протокол. Сразу объяснил, что за это штраф полагается, и по какой статье. Удивительно, но предложение Петровича «как-то порешать», понимания не нашло. Но настоящее удивление было не в этом.

Когда Петрович с прибыл бумажками со своего второго этажа, оказалось, что рядом с полосатой жигой стоит ещё и дама, и диктует старшему лейтенанту свидетельские показания. «Да, я позвонила, потому, что наши дворы должны быть чистыми…» и всё такое подобное.

У Петровича даже в зобу спёрло от негодования: «Вот скотина! Больше всех тебе надо! Что, это я, что ли так двор загадил? Я, что ли, здесь грязню больше всех?». Но сдержался, про «скотину» не сказал. Тут же в памяти всплыло, что дамочка – то знакомая. Петрович её каждое утро видит из окна, когда на работу собирается. Она со своей пятнистой дворнягой с утра пораньше по двору рыскает.

Петрович культурный человек, матом ругаться не стал, но мнение своё выразил: «Я-то только протереть хотел, а Ваша, мадам, собака каждый день горы дерьма на нашей детской площадке оставляет. А все терпят». Но, лучше б промолчал.

Протокол давно был составлен, бело-голубая машина растаяла в утренней дымке, а дама долго и громко возмущалась, сетуя на его, Петровича, низкую культуру. Прозвучало и про «нашёл, что сравнивать, да и вообще, я всегда с пакетиком хожу и с совочком», и что «площадок для выгула нет, а автомоек хватает», и много чего другого.

Продолжать разговор было бесполезно, утро испорчено, и Петрович уже с тоской думал, как, чтобы не оставлять недомытой машину, поедет он сейчас на мойку, достав свои кровные, сколько там простоит в очереди, и как, вернувшись, найдёт своё место во дворе занятым, и прощай утренние оладьи и хорошее настроение.

Закрывая дверь он всё слышал возмущённый рассказ собачьей любительницы, к которой уже подтянулась подруга. Так бы и закончилось всё её монологом, что «Вот такие всё вокруг и загадили, куда ни глянь!!!», но, проезжая мимо двух возмущённых, Петрович отчётливо сказал в открытую форточку: «Стукачка!».

Нажал на газ, перевалил бордюр и поехал дальше, машину мыть. Суббота же.