Чуть-чуть отвлекусь от разных серьезных тем… Вот пост

Чуть-чуть отвлекусь от разных серьезных тем…
Вот пост
почитал.
(прежде чем читать то. что под катом, по ссылке пройдитесь)
Я врачей и других медиков очень сильно уважаю. Когда-то, давным-давно, я даже мечтал стать хирургом. Мясо сырое люблю, ага.
Ну, а будь у меня двадцать жизней подряд,
Я стал бы врачом районной больницы
И не ждал ничего, и лечил бы ребят,
И крестьян бы учил, как им не простудиться.
Под моею рукой чьи-то жизни лежат,
Я им новая мать, я их снова рожаю,
И в затылок мне дышит старик Гиппократ,
И меня в отпуска все село провожает.
(Юрий Визбор)
Но как-то не срослось…
Зато, срослось под нож хирурга лечь пару раз.
Первый раз был еще до того, как мне год исполнилось, но там ничего интересного – не помню нифига.
А вот второй раз был фееричен.
Шел я как-то в общагу. И, нечаянно, звездюлей получил о т гопоты какой-то. Так здорово получил, что потом пару дней отлеживался.
Правда, плоскогубцами башку одному пробил, но это не важно.
А там еще навалилось, слово за слово, хреном по столу, разругался с половиной мира и был деканом отчислен. Да, был и такой факт биографии.
Фишка в том, что у меня после той драки сломалась система удаления отходов, попросту – мусоропровод. Толстый кишечник, ага. Ну вот не могу и все тут. А тут призывная комиссия. Пора конституционную обязанность исполнять. Ну и пошел на нее. Врач и говорит. Хирург, конечно.
- Жалобы есть?
- Так-то нет, единственное посрать не могу нормально. Все чета по часу сижу кое-как. Сплошные запоры.
- Трубу-то чистить пытался?
- Тем и спасаюсь, господин дохтур. А раньше такого не было!
Он меня в областной центр и посылает с направлением на обследование.
Мальчиком я рос самостоятельным, потому родителям ничего не сказал. Они у меня привыкшие, я еще в 1984 году в «Орленок» уехал нечаянно-самостоятельно. А в студенчестве только и знал, что телеграммы посылал: «Мама я Мурманске не теряй буду месяц». Родители привыкшие. А тут чего их предупреждать? Поехал, понимаешь, анализы сдавать, фигня какая?
Ладно, описательная часть закончилась. Поехала повествовательная…
Пришел я, значит в приемный покой пятой городской больницы славного города Кирова. Она раньше специализировалась на «мусоропроводах», потому и прослыла в народе «анальной больницей».
Протянул листок. А на нем заклинания какие-то. Внезапно, вокруг меня образовался консилиум из врачей. Ругались непонятно, пузо мне мякали.
- Больно? – спрашивают.
- Не, только какать захотелось, - пожимаю я плечами.
- Давай-ка ты у нас полежишь пару дней. Тебе надо рентген пуза сделать.
- Данунафик??? Какие пару дней???
А у меня любовь была невзъебенная в Кирове, я то думал, щас кровь там сдам и прочие какахи и ночь с ней проведу.
- Надо!
Ну, раз эскулапы сказали – надо, значит надо.
Ага… Пару дней…
Привели меня в палату. Там лежат три здоровых мужика, кверху жопами, и стонут. Им это… Геморрой удалили. Не один на всех, а у каждого свой. Двое дальнобои – гемор их проф.заболевание. А третий почему-то азербайджанец. А стонали они по одной простой причине – опосля операции в выхлопную трубу им забивали чопик из марли. Типа, тампакса. Который выход запирал напрочь. А в брюхе газообразование такое, что месторождения Тюмени отдыхают. Мужикам то бы сероводород выпустить – а не куда. И еще опухоль вокруг сфинктера. А эта самая опухоль пережимает мочеиспускательный канал и мужики поссать не могут нормально. Кстати, девочки сей род операции переносят гораздо легче. Буквально на следующий день ходить начинают. А мужики – нет. А почему? А потому как у мужиков все или через жопу или рядом с ней. Проверьте сами. Я про физиологию, если что.
Вот им катетеры и вставляли. Это пиздец как больно. А обезболивающие не давали, ибо девяносто четвертый… Из всех таблеток были нежные голоса практиканток:
- Ну потерпи, милый, ты не мужик, что ли?
И мужики терпели, когда нежные женские руки, оглаживая член, совали в него длинную трубку…
Сначала меня на диету посадили. Протертые котлеты с пюре. И три клизмы в день. Чуть не привык.
И так две недели, бляха муха.
А у меня даже тапочек не было. Я ж на часик приехал. И позвонить никому не могу – телефон-автомат сломан, а мобил не было тогда (Дотянулся проклятый Сталин, чо. Вся страна без мобильной связи!) – девяносто пятый год, март месяц.
В конце концов, тоскуя по информации – не было тогда интернетов! – решился на отчаянный шаг.
Вечером, когда мои соседи кое-как уснули после очередных переживаний, я решился.
Поперся к медсестре дежурной и стал уламывать ее на телефонный звонок из ординаторской.
Сестричка была молода, фигуриста и новобрачна. И она уступила моей просьбе: «Меня невеста ждет!»
Невестой оказался Вовка из сто четвертой комнаты. Почему Вовка из сто четвертой, а не Ленка из семьсот пятой? А потому как вахтерша в жизнь не пойдет на седьмой этаж. А если и пойдет, то пройдет минут двадцать, пока она туда вскарабкается, лениво постучит в дверь и спустится еще через двадцать минут со словами: «А нет там никого!». А у меня времени-то – минут пять, не больше, пока дежурный врач вечерний обход закончит.
- Вовка! Я тут в больницу загремел! Я знаю с какого хуя? Привези мне почитать чего-нибудь и Ленке передай.
Вовка был зело пьян и ничего не понял. Дошло до него лишь через пару дней.
Еще через пару – он таки сообразил и привез книг, а потом позвонил моим родителям и Ленке, конечно, сказал, но было уже поздно…
Пока я ждал книг, в меня врачи-убийцы начали закачивать барий.
Началось все с того, утром меня кормить отказались. Велели подождать до вечера.
В ужин принесли кастрюлю.
- Жри! – говорит санитарка.
Литр.
Белая, с комочками, каша. Без запаха. Со вкусом земли.
Вы пробовали литр воды залпом выпить?
А я землю пробовал жрать залпом. Уж лучше катетер…
И спать лег. Желудок был так удивлен раствору бария, что создал временное ощущение сытости.
Утром сделали рентген кишечника.
Врачи его как посмотрели – и каааак забегали! Мне – фигак! – катетеры в подключичные впадины под местным наркозом врезали. И давай в эти катетеры иглами совать.
Я как, блин, Терминатор ходил по больничке. Самое смешное – ничего не болит.
И клизмы…
Количество их увеличилось до пяти в день. А количество еды – уменьшилось до неприличного количества.
Я тогда курить и стал по-настоящему. Не, а что вы хотели?
Представьте себе. Пять утра. Вы сладко спите. Тут вас беспощадно будят и суют вам… Нет, не градусник, а кружку Эсмарха. После чего вы с диким криком несетесь в туалет, сшибая по пути зазевавшихся дальнобоев, скорбно ползущих вдоль стенки в курилку.
Нормально, да?
И сидишь и тугой струей из себя белый барий выгоняешь. А он, сука, прилип ко всем стенкам и выходит долго.
А потом тебе капельницы с двух сторон фигачат.
Вот и все развлечения…
Заканчивался первый месяц, когда Вовка мне привез тридцать томов «Библиотеки Фентези» (помните? Такая в желтой суперобложке была?), а родители привезли маленький черно-белый телевизор и радиоприемник. Я, сцуко, стал крутышкой. Весь этаж ко мне ходил «Поле Чудес» смотреть. Кроме азербайджанца. Тот, когда ожил, первым делом поинтересовался – а есть ли в больнице гинекологическое отделение? Гинекологии там не было, а был в больничном парке отдельный дерматологический корпус, население которого представляло собой, почему-то, исключительно женский вид. Туда он и зачастил, хотя многоопытные дальнобои его предупреждали:
- Они ж там больные! Не дадут!
- Мене не дадут? Да мене весь рынок давал, мамой клянусь! А они там лечатся! Значит чистые!
Азербайджанец говорил чисто, почти без акцента. Акцент появлялся, когда он волновался. Несмотря на чистоту, по выписке меня из больницы, я увидел его грустное лицо, мелькнувшее на секунду за решеткой дерматологического равелина…
Я уже догадывался, что попал в самое настоящее «анальное рабство», но еще не знал – какое оно на самом деле.
Однажды утром ко мне снова подошла та медсестра. Она покрасилась хной и рыжая медь блистала неожиданными перспективами.
- Пойдем. Я тебя побрею…
Я провел рукой по заросшим щекам:
- Да я сам могу!
- В другом месте…
Дальнобои вздохнули и немедленно пошли на поправку. А я встрепенулся чота.
На выходе из палаты меня встретил хирург:
- Завтра операция будет. Готов?
- Нахер? – изумился я.
- Нет, на сигмовидной кишке.
- Это чо? – изумился я.
- Болезнь Гиршпрунга, осложненная тупой травмой... (бла-бла-бла! Ничо не понял!)И как ты до этих лет дожил?
- А я-то че?
Доктор махнул рукой и меня увели бриться.
- У тебя много волос? – спросила медсестра, когда мы подходили к заветному кабинету, в котором, по слухам, творились всякие непотребства.
Я вспомнил азербайджанца и твердо сказал:
- Нет!
Потом мы зашли в кабинет и она как-то устало сказала:
- Ничего себе немного…
Во время процедуры, я смотрел в окно, где по апрельскому снегу бродили усталые грачи… Я смотрел в окно и сильно стеснялся эрекции, которая предательски возникла, несмотря на туповатую бритву «Нева» и любовь в общаге.
А сестричка ободряюще похлопала меня по щеке, когда добрила еще и ноги до колен:
- Реакция есть – жить будешь!
Вечером, наконец-то, приехала Ленка. А в отделении был гриппозный карантин, но меня, единственного!, почему-то выпустили и даже выделили комнату на двоих на первом этаже. Там я хвастался катетерами в плечах, а она плакала, почему-то. А ниже плеч я не показывал, потому как стеснялся своего допубертатного вида. Она ушла, а я еще долго курил в туалете под кряхтение новичков-пациентов.
Утром меня опять разбудили. Воткнули капельницы. Привезли каталку.
- Да ну нафик? Я че, сам не могу?
Однако, меня заставили лечь на нее, и хрупкие сестрички повезли меня к лифту. Я сильно волновался, потому молол какую-то хрень. Я когда нервничаю – всегда болтаю. Языком.
Потом меня, зачем-то – что я сам не мог? - переложили на операционный стол.
Позорно оголили, начали мазать холодной хней какой-то. Я приподнял голову и спросил:
- Доктор! А шрам большой будет?
Доктор в маске подмигнул и показал на пальцах:
- Меньше, чем от аппендицита!
- Жаль… - ляпнул я. Хотя мне было и не жаль.
Еще один доктор наклонился надо мной и добродушно спросил:
- На кого учишься студент?
Единственное, что я успел ответить:
- На историка, но перехожу на психххххх….
И уснул.
Проснулся я ночью.
Над лицом тускло горела лампа. Слева кто-то стонал. Я повернул голову. Две кровати. Паутина проводов.
На одной кровати лежу я. На второй – старик сидит и стонет, покачиваясь из стороны в сторону:
- Я в аду, я в ааааадуууу…
А! Стол еще. На столе куча белого. Внезапно это белое как-то вскипает тучей и оказывается медсестрой очередной.
Потом долгие крики, свет то включается, то выключается, кто-то куда-то бегает и только тени на потолке и только какие-то металлические голоса.
- Иванываныч! У вас инфаркт, вам шевелиться нельзя!
- Да я войну прошел! Да я таких как ты на хую вертел!
- Повертишь, повертишь еще, родной…
Тени начинают кружиться и я опять засыпаю.
Пробуждение резкое. Светло. Как в раю. Приподнимаю голову, пытаюсь поднять одеяло. Оно, почему-то не поднимается. Вдруг какое-то лицо перед глазами:
- Принесите мне почитать что-нибудь, - бормочу я и лицо становится больше, больше, больше…
Опять темно. Опять пытаюсь приподнять одеяло. С третьей попытки – получается. Оно отдирается от меня с треском. Почти до шеи в бинтах. Бинты в крови. Одеяло присохло к ней. Угу, шрам как от…
Что-то колет меня в вену. Засыпаю…
И никаких тоннелей светящихся.
Только иногда голос мамы и какого-то мужика:
- Медом не увлекайтесь! Ложку в день, не больше.
- Я немножечко…
И что-то сладкое на губах.
В себя я пришел дня через три.
Под рукой лежала книга. Лев Толстой «Война и мир». Первый том.
Ничего не болело. Есть не хотелось. И курить не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Бездумно начал читать Толстого.
Пришел врач, самочувствие спросил. А я летать могу, до такой степени тело не чувствую.
Меня обратно в свою палату – брыньк!
Дальнобои поменялись. Азербайджанец исчез куда-то. Выписался, наверное… А мне – все равно. Я читаю про салон Анны Палны Шерер. Читаю и нефига не понимаю. Но читаю. И телевизор тута и радиоприемник. Курить захотел.
Наплевав на запреты – закурил прямо в палате. Новые дальнобои тоже были этому рады и сами под шумок в открытое окно покурили.
Почему под шумок?
А медсестричка ругаться начала, когда очередной укол мне принесла. Отобрала сигарету и вколола чота, после чего я опять провалился в тьму абсолютную.
Просыпаюсь…
Ленка!
Вот рядом сидит! Аж потрогать можно. Бананов принесла и плачет, зачем-то. Ну, разговариваем. И как-то на чужих языках, говорим. Мне рассказывать нечего. Не про Магомеда же? А что она говорит – так это из другой жизни какой-то.
И тут меня приперло вдруг. Ну, в смысле, в пузе чего-то сотворилось такое, что я как дал на всю палату! Блин, до сих пор стыдно. И опять пучит. Я Ленку выгоняю, она ревет и уходит. А между ног – мокро. Я руку туда сую – че за хня?
Хрен с ним, что мокро! Почему из меня плоскогубцы торчат???
Как позжее выяснилось, в выходное отверстие мне какие-то медицинские плоскогубцы засунули и швы внутренние на кишках ими зажали. И жил я так еще месяц. С плоскогубцами в жопе. Пока они не отпали. У вас когда-нибудь кишки чесались? Совершенно непередаваемое чувство.
Я уж не знаю – почему именно плоскогубцами, а не какими-нибудь нитками специально рассасывающимися.
Но это-то фигня. Через неделю после операции я уже ходить мог, пугая больных могучими пердежами на каждом шаге.
Помните, я про опухание мочеиспускательного канала писал? Ну вот…
Вот оно и у меня распухло. Причем так, что…
Скажу я вам, ребятки, что переполненный мочевой пузырь, рвущий послеоперационные швы во все стороны, это хуже катетера в письке.
Вставили мне его один раз. И сразу замотали на пластырь. Даже и не подрочить толком… Хотя, какой там! Зато очень удобно было валяться и телевизор смотреть. Футбол там или какую «Эль-Студию». А во мне же капельницы! И ссать охота – каждый час! Так мне специальный катетер воткнули. Я такой один во всей больнице жил! С краником!
Да, да! С краником!
Геморойщикам одноразово вставляли. И это очень больно, повторяюсь. А мне – раз и все! Лежишь, краник открываешь, закрываешь…
Элита, ептыть!
Но, честно говоря, меня это не очень устраивало. Не, ну чо? Жить с плоскогубцами в заднице и трубкой в переднице не очень комфортно. Как-то не так жить приходится. Сесть, например, нельзя. Или стоять и медленно передвигаться вдоль стены с баночкой в кармане, или лениво лежать, не смея повернуться.
А потом меня кормить начали.
Я даже овсянку сожрал. Хотя, кроме нее, тогда, ничего не давали, более. Яйцо разве что, да чай.
Сожрать-то оно вкусно, конечно. Но у каждого процесса – две стороны.
Вы пробовали какать с плоскогубцами в заднице? Нет? Вы многое потеряли и любой джампинг рядом не стоял. И страйкбол тоже.
Когда у меня с первого раза получилось, я, как все нормальные люди, заглянул в унитаз. А оно там…
Оно там брусочками лежало.
Вот чисто «Лего»! Такой - говноконструктор!
Реально – параллелепипеды такие! Плоскогубцы, суки, сделали свое дело – дуло стало квадратным.
Это меня сильно озадачило.
Однажды, вместе с говенными кубиками из меня и плоскогубцы выпали. Сами.
Я их честно достал из унитаза – через неделю в больнице брезгливость улетучивается – помыл и отнес дежурной медсестре.
Ой! Лучше бы я этого не делал. Такой визг поднялся… Меня моментально скрутили, увезли в смотровую и привязали. После чего, добрый доктор, тыкая в меня иглой, ласково спросил:
- Так на кого ты учишься?
И я опять уснул.
Проснулся и обнаружил, что швы сняли.
Еще через неделю наблюдений меня выписали.
На прощание, главврач мне сказал:
- Ну что, парень, теперь тебе сидеть на диете…
Он долго перечислял - чего мне жрать нельзя всю жизнь. И пить. На остановке, где меня встретил Вовка, первым делом я выпил пива, а потом мы жрали шашлык и я плакал от счастья.
- И не поднимай ничего тяжелого. Больше трех килограмм – нельзя.
После выписки я, практически сразу же, ушел в традиционный майский поход второй категории сложности…
- Девушка есть? Объясни ей, что ничего кроме минета и позиции «Всадница» тебе нельзя…
Я покраснел и через год расстался с Ленкой, а потом долго искал свою настоящую любовь методом проб и ошибок в разных позициях…
До сих пор толком не понимаю, что это было.
Знаю только одно…
Врачи – единственные на свете люди, которые всегда меня спасали.
Спасибо вам, ребята и девчата!
З.Ы. С меня ни копейки не взяли, если что :)