Что не так с христианством. Часть 1.

vl-sokolov — 22.05.2025

В моем советском детстве, когда все было просто и понятно, христианство не вызывало никаких вопросов. Это было что-то скучное и сильно устаревшее, вроде темных икон, висевших у бабушки в доме, или сектантских сборищ, о которых рассказывали по телевизору. Меня немного удивляло, зачем вообще могла существовать такая странная вещь как вера, поэтому когда нам в школе объяснили, что религия была нужна для подчинения и оболванивания богачами бедняков, я очень обрадовался. Дома я рассказал родителям, что теперь знаю все о христианстве, и был неприятно озадачен, когда они не пришли от этого в восторг.

Сегодня, прочитав тонны книг и ближе познакомившись с тем, что представляют собой христианское вероучение и практика, я хочу поговорить о том, что меня привлекает и отталкивает в этой вере, чем она может притягивать людей и что вызывает в ней недоумение, раздражение или гнев. Как и в прошлых статьях об исламе, я попытаюсь взглянуть на христианство с двух сторон, как его критик и как преданный сторонник. Мой сегодняшний пост о том, что меня не устраивает в этой конфессии, что с самого начала сидело занозой в сердце и что, как я не старался себя «правильно» настроить и переубедить, не рассосалось до сих пор.

Ужас благой вести

Начнем с того, что христианство появилось как Евангелие – радостная весть о том, что люди спасены от ада, проклятия и вечных мук. Не знаю, по свойствам своего характера или еще по каким-нибудь причинам, но слово «проклятие» в этой новости звучит для меня намного громче, чем «спасение». Сама по себе идея, что за вину двух человек (пусть и наших прародителей) должны были расплачиваться все: то есть миллиарды и миллиарды людей, виновных только в том, что они родились на свет, – кажется мне уже довольно спорной. Но еще больше настораживает и даже пугает то, что, во всеуслышание возвестив о спасении, христиане ничего не сказали о тех, кто их проповеди по разным причинам не услышал. Судьба этих невезучих бедолаг, похоже, мало кого интересовала: подразумевалось, что все они рождались на свет только для того, чтобы гореть в аду.

(Позже этому дали какое-то невнятное объяснение о посмертном спасении всех праведников из ада, но оно еще менее добросовестно, чем догмат о вечных муках).

Это обстоятельство меня действительно огорчает. Я бы еще мог понять, если бы в то время такие взгляды были широко распространены и объяснялись данью какой-нибудь архаической традиции. Но ничего подобного – здесь христиане проявили себя настоящими новаторами. До сих пор мало кому приходило в голову, что после смерти всех нас будут бесконечно и изощренно пытать и истязать только за то, что наши предки ослушались своего создателя. Такая версия иногда мелькала в Ветхом Завете, но не считалась ни обязательной, ни общепринятой, а человеколюбивые христиане поставили ее во главу угла, превратив в основу нового миропорядка. Смело отбросив всякие полумеры и компромиссы, они объявили человеческому роду всеобщую презумпцию виновности, согласно которой он наказывается уже за то, что просто существует.

В новом дивном мире христианства пламя геенны буквально лижет пятки всем ходящим по земле двуногим. Каждый человек, если он не предпримет определенные действия, обречен не просто на какое-то призрачное загробное существование (как это представляли в античности), а на непрерывные, нескончаемые и чудовищные мучения, от которых никуда не спрятаться и не скрыться. И если уж ты попал в ад, то никакое раскаяние, никакие слезы и мольбы – как это часто и чуть ли не с удовлетворением подчеркивается в христианских книгах, – не избавят тебя от страшных мук.

Иначе говоря, «благая весть» одним махом погрузила человечество в бездну безнадежности, как бы для того, чтобы на ее фоне тем ярче засияла весть о спасении. Она милосердно избавляла людей от кошмара, который сама же и провозглашала. Давая лекарство от болезни, она заодно создавала саму болезнь, без которой человечество до этого прекрасно обходилось.

Представьте, что вы пришли к врачу, и тот с энтузиазмом рассказывает вам о новом чудодейственном средстве, а потом сообщает, что вы сами неизлечимо больны, причем жуткие (и вечные) страдания вам стопроцентно гарантированы, зато лечение еще под большим вопросом. Так же обстоит дело и с доктриной христианства. Евангельская весть о спасении, как очень скоро выяснилось, еще не гарантирует самого спасения: это только возможность, которой смогут воспользоваться лишь немногие.

В этом вопросе христиане остаются твердыми как камень. И сегодня, как и две тысячи лет назад, они не устают напоминать, что мало кто способен идти по «узкому и трудному» пути Евангелий, зато в широкую пасть ада попасть легче легкого. Едва-едва приоткрыв узкую дверцу рая, они настежь распахнули врата преисподней: если в первые с трудом могут протиснуться только редкие счастливцы, то во вторые буквально толпами валится все остальное человечество.

Спасутся только избранные, утверждает христианство, да и те не по своим заслугам, а по выбору Творца. Неслучайно долгое время преобладающим мнением в Церкви было полное предопределение судьбы. О «предызбрании» к спасению еще до рождения человека определенно заявил уже апостол Павел, позже эту идею подхватили бл. Августин и большинство отцов Церкви, заявив, что спасение души невозможно без благодати Божьей, а кому и за что дается эта благодать, известно только Господу.

Со временем в эту суровую доктрину внесли кое-какие корректировки – без них ключевое понятие свободы воли оказалось бы просто фикцией, – но само представление о тотальной неизбежности страшных и нескончаемых мучений никуда не делось. Наоборот, оно превратилось в основной фон христианских проповедей и общепринятой картины мира. Ужас адских мук был не просто красным словцом, а обязательным фундаментом, на котором строилась христианская мораль. Две тысячи лет людей пугали кипящей смолой, во всех подробностях живописали кошмары преисподней: как там с грешников сдирают кожу, отрезают гениталии, вешают на крюки и т.п., – и чем извращенней и бесчеловечней были эти загробные пытки, тем более душеполезными они считались и тем больше вразумляли людей.

Робкие попытки некоторых богословов считать адские мучения временными, а конечное спасение – всеобщим, сразу гневно зашикивались сторонниками «жесткой» линии как отступление от постулатов веры и непозволительная мягкотелость. Прочтите любого из отцов Церкви, старого или нового, и вы услышите тот же дружный приговор: грешники будут гореть в аду!

Для наглядности приведем образец посмертных экзекуций из средневековой книги, написанной в X веке. Речь идет о видении чистилища (даже не ада), которого удостоился Святой Патрик. «Его отвели в другое место, где людей живьем жарили на огне, а демоны секли их тела раскаленными огненными клинками до самых внутренностей. А тех, кто с потрохами, свисающими к земле, кричал: "Помилуй! Помилуй!" — демоны принимались мучить и сечь еще сильнее. Повидал он людей, у которых члены пожирали змеи, а жабы огненными жалами вырывали наружу внутренности. Затем его отвели в место, где людей поджаривали на чертовом вертеле: в огромное колесо были воткнуты железные раскаленные крючья, на которые за различные члены подвешивались люди, и оно крутилось так быстро, что было похоже на огненный шар. Потом он увидел огромное помещение, а в нем ямы, наполненные кипящим металлом, и у одних в металл была погружена рука, у других — ступня, у третьих — обе сразу, четвертые по колено, пятые — по пузо, иные — по грудь, иные — по шею, иные — до самых глаз. Отправившись дальше, он увидел огромное жерло, из которого поднимался ужасный дым и нестерпимый смрад, и оттуда люди пытались выбраться, словно рой искр над плавильной печью». (Гервазий Тильсберийский. «Императорские досуги». III, 17–18)

Казалось бы, откуда такая безжалостность – в религии любви? Почему христиане так уверены, что все эти слабые, забитые, исковерканные и измученные жизнью люди, которых мы видим вокруг себя, после временных страданий должны получать еще и вечные – как венец и итог их бытия? Где тут Божье милосердие и справедливость, не говоря уже о любви?

Христиане сами по себе могут быть очень добрыми людьми, но загвоздка в том, что христианство и ад неразрывно связаны друг с другом. Вечные муки – не какое-то случайное недоразумение или оговорка, которую можно исправить и без которой легко можно обойтись, а краеугольный камень в христианской картине мира, обязательная часть догмата, с которыми связаны суть и смысл всего учения. Будь иначе, Спаситель перестал бы быть спасителем, той единственной дверью, через которую можно вырваться из безысходного ужаса и мрака: его явление и жертва потеряли бы всякое значение, а благая весть перестала бы быть благой. Если нет ада, то не от чего и спасать; если нет вечного проклятия, то зачем Христос?

Позже, когда нравы стали мягче, а умы – жестче, некоторые сердобольные богословы пытались объяснить, что адские муки – это просто педагогический прием, призванный побуждать неразумных людей к добру. Так же, мол, и взрослые пугают детей, чтобы они не совали пальцы в розетку и не облизывали сосульки. Это делается для их же блага, которое они поймут потом, когда вырастут и повзрослеют, и будут только благодарны тем, кто их предостерег.

В устах милого седобородого священника такие объяснения могут выглядеть разумно и даже убедительно. Но по содержанию и смыслу это только еще одна неловкая попытка заткнуть софизмом некрасивую дыру в догмате. Взрослый человек как раз и отличается от ребенка тем, что отвечает за свои поступки и действует сознательно и свободно, опираясь на знания и опыт. Говорить, что Творец относится к нам как к несмышленым детям, которых нужно под угрозой наказания загонять в райские врата, – значит превращать Христову жертву в фарс. В конце концов, взрослые не пугают детей тем, что в наказание за проступок добрый папа разрежет их на куски, а любящая мама изжарит на сковородке. Угрозы такого рода могут скорей духовно искалечить ребенка, чем побудить его к исправлению и добру.

Но если самый лучший и полезный воспитательный метод – это лгать и запугивать тех, кто тебе беззаветно доверяет, то христианство преуспело в нем как нельзя лучше.

Верю-неверю

Еще одна вещь, которая кажется мне непонятной и загадочной в христианстве, – это почему одни люди верят в Бога, а другие нет. Казалось бы, милосердный Господь дает такую возможность каждому – так откуда берутся идиоты, которые в здравом уме выбирают ад вместо райского блаженства? Ясно сказано, что в таинственном симбиозе, где объединяются две воли – твари и Творца, ответственность за выбор несет только человек, но почему-то, имея все шансы на рай и получая ясные указания от Господа, он упрямо поворачивает в другую сторону и губит свою душу. Чего же ему не хватает, чтобы обрести веру и вечное спасение? Чем в конечном счете определяется баланс веры, что кладет решающую гирьку на весы погибели?

Долгое время я не сомневался, что у христиан есть на это ответ. Много раз я брал в руки брошюры и трактаты с названиями вроде «Кто из людей спасется» или «Как прийти к Богу» с полным доверием и надеждой, что вот сейчас, наконец, узнаю и пойму, как все устроено и почему одни люди обретают благодать, а другие нет. Я был твердо уверен в святости их авторов и правоте их аргументов, но каждый раз после чтения чувствовал только смущение и разочарование. Содержание этих книг слишком явно противоречило тому, что говорили мой личный опыт и внутреннее чувство правды.

Например, в них утверждалось, что в отношении веры все люди устроены одинаково и имеют равные шансы на спасение, – а реальность доказывала обратное. В книгах писали, что «душа по природе христианка» и для спасения неважно, где родился и жил человек, пусть хоть в джунглях Амазонки, – но жизнь показывала, что в вопросах веры люди почти всегда следуют воспитанию и принятой традиции. Книги учили, что отношения с Богом – важнейшая и существеннейшая часть жизни любого человека, но я видел, что многие люди прекрасно обходятся без понятия Бога, даже питают к нему отвращение, и что большинство вообще никогда бы не задавалось такими вопросами и не испытывало в них нужды, если бы их не навязывали ему насильно.

Всего этого авторы трактатов как бы не замечали: они предлагали верить не собственным наблюдениям и чувствам, а чужому, не пережитому мной и навязанному со стороны откровению и авторитету. Я получал не объяснение мучившим меня вопросам, а постулат веры, который следовало не обсуждать, но принимать с благоговением.

В конце концов, мне пришлось не без горечи признать, что именно так работает «христианская наука». Она сначала дает готовое правило, а потом уже подбирает к нему факты. Сначала формулирует сам догмат: «Все люди должны быть христианами», – а потом делает из него вывод: следовательно, у каждого есть желание и возможность стать христианином. Не имеет значения, как с этим обстоят дела на самом деле. Первая часть утверждения настолько важней второй, что последнюю можно уже не обсуждать, – она подразумевается само собой.

По эту сторону рая

Допустим, с загробным царством у христиан не все гладко, а как насчет здешней, посюсторонней жизни? Что христианство говорит нам об устройстве мира и о месте в нем человека? Почему созданное Богом бытие так трудно и безжалостно, почему мы в нем мучаемся и страдаем, почему оно так не похоже на то, чего ждут и просят наш разум и душа?

Хорошо известно, что баланс сил в этом мире сильно двинут в сторону зла. Негативные свойства перешивают позитивные, и притом с большим отрывом. Шопенгауэр говорил, что в опыте земной жизни нет почти ничего, что давало бы нам представление о рае, зато есть много такого, из чего можно соорудить вполне приличную преисподнюю. Акутагава жаловался, что человеческая жизнь – гораздо больший ад, чем сам ад. Еще один остроумец заметил, что, если бы стены скотобоен были стеклянными, то все люди стали бы вегетарианцами. Ну, а если стеклянными будут тюрьмы, больницы, детские хосписы, пыточные камеры? Только спасительное незнание, добровольное или невольное, делает нас способными выносить нашу жизнь. Мы инстинктивно закрываем глаза на окружающие нас кошмары, чтобы жить дальше.

Мир устроен настолько плохо, что человеку приходится буквально прятаться от правды, лишь бы не видеть, каков он на самом деле. Вместо реальности мы создаем себе удобный пузырь, в котором можно позволить себе роскошь рассуждать о том, сколько в мире добра и красоты и как в конце концов все будет хорошо. Нетрудно воспевать смысл и радость жизни, пока не страдаешь сам и не видишь страдания других, но каждый пир происходит во время чумы, потому что где-то всегда есть чума.

У верующих людей есть хорошее объяснение, откуда взялся этот вопиющий перекос добра и зла. Чем еще его можно объяснить, как не грехопадением Адама и Евы? Это из-за него наш мир стал таким, каков он есть. Мы живем в юдоли скорби, где каждый испивает свою чашу страданий во испытание, вразумление и искупление грехов. Вот почему «Бог терпел и нам велел».

Во все времена были люди, которым близок такой взгляд на вещи. Это они шли в монастыри, замыкались в кельях, мужественно несли свой крест в миру, стяжая благодать Святого Духа слезами и смирением. Возможно, это самый правильный и благородный способ провести свою жизнь, но у него есть один серьезный недостаток: он годится только для немногих. А что делать остальным?

Большая часть людей вовсе не готова считать земное бытие только переходом в иной мир. Гамма человеческих интересов гораздо шире и разнообразней, чем узкий путь, ведущий в рай. В ней существует множество вещей, никак не связанных и не пересекающихся с христианством. Есть, например, простая повседневность и обыденность семейной и рабочей жизни, лишенная какой-либо религиозной подоплеки. Есть искреннее и жертвенное служение всевозможным идеалам или кланам, часто очень далеким от христианства, есть необъятная светская культура, живопись рококо, музыка барокко, которые воспевают земные радости, забыв про проклятие праотцов. Есть характеры и личности, которые не вписываются в евангельский канон: романтичные женолюбы, праздные мечтатели, биржевые брокеры, безбашенные байкеры. Есть неприкаянные авантюристы наподобие Рембо и жизнелюбцы вроде Камю, которые жадно впитывают сладость бытия, не спрашивая о его источнике.

Что со всем этим делать христианству, если оно хочет быть абсолютной и всеобщей истиной, «всем во всем»? Чтобы сохранить свою «вселенскость», ему приходится все время что-то обрезывать, фильтровать, не пропускать. Христиане запрещают то театр, то смех, то любовные романы, то компьютерные игры. Как садовники-изуверы, они безжалостно обстригают цветущее «древо жизни», пытаясь вколотить его в колодки своей доктрины так, чтобы оно вошло туда целиком.

Параллельно с этим существует и другая картина мира, которую представляет христианство «с человеческим лицом». В этой светлой парадигме само по себе бытие, существование – величайшее счастье, за которое тварь должна бесконечно благодарить Творца. Прежняя юдоль скорби внезапно превращается чуть ли не в земной рай – как будто проявили негатив на пленке. Но и это выглядит как-то не очень убедительно. Разумеется, все живое не хочет умирать, раз оно уже живо, но многие ли хотят прожить свою жизнь еще раз? Сколько людей отчаивается, сходит с ума, проклинает само свое рождение? Сколько самоубийств происходят на Земле каждый час?

Знаменитый монолог Гамлета основательно прошелся по мотивам, понуждающим человека длить свое существование. Страх перед неизвестным, необратимость перемен, разрушение всего привычного – вот что удерживает нас от смерти, а не сладость жизни, которой большинство не знает и не чувствует. Жизнь переносят как болезнь, к которой уже притерпелись и поэтому не хотят сменить ее на что-то еще худшее.

Но и это еще не вся правда. В мире происходят вещи, которые в принципе лишают его права на существование, поскольку не могут быть объяснены и приняты никакими оговорками и толкованиями. Если вы еще с ними не с толкнулись – и дай вам Бог не столкнуться, – это не значит, что их нет.

Забудем про маньяков, каннибалов и резню в Руанде, обратимся к классике. У героя Достоевского было необычное хобби – он собирал истории об издевательствах взрослых над детьми. Вот барин на глазах матери забавы ради затравил мальчика охотничьими собаками: как, вопрошал Иван Карамазов, может допускать такое Господь? Если все происходит по воле Божьей, то и это тоже? Чем, какой любовью или справедливостью его можно объяснить и оправдать? Стоит ли вся будущая гармония мира одной слезы ребенка?

Большинство христиан уверено, что стоит, и думает, что Бог считает также. На эти и подобные им вопросы обычно отвечают, что вы не понимаете и не чувствуете Бога, что вы недостаточно верующий и христианин. У верующих есть особенное состояние святости и благодати, в котором любые ужасы и мерзости находят оправдание и смысл. Это сейчас, духовно не очистившись, мы судим обо всем вкривь и вкось, ходим впотьмах, слепые от греха, но после долгих и искренних усилий, просветлившись постом, исповедью и молитвой, мы духовно «вырастем в свою меру», и тогда все наши смущения рассеются в свете истины как ночная тень. А пока просто терпите и смиряйтесь, зная, что благим Творцом все делается во благо.

На этот аргумент мне нечего ответить, кроме того, что сам я не достиг такого состояния и не чувствую способности и желания двигаться в этом направлении. Поэтому и продолжаю задавать вопросы от имени таких же, как я, уязвленных злом и не понимающих ни смысла, ни божественного оправдания его присутствия в мире. Имеет ли мир право существовать? Оправдан ли сам акт творения? Мир страданий, торжество зла – как это увязать с всемогуществом Творца?

Христиане, особенно восточные, говорят, что вопрос этот праздный, поскольку не творению и не твари об этом рассуждать. Верующий христианин не упустит случая подчеркнуть, что человек – ничтожество и прах, которому не дано судить о замыслах Творца. Христианин не ставит вопрос об ответственности Создателя, а только об ответственности – и грешности – созданных. В том же духе Иоанн Златоуст писал о страданиях детей: да, они нам непонятны, но если человек будет знать их причину, то, чего доброго, возгордится. Много знать вредно для его смирения.

Черная краска

Наверно, это самое печальное, что есть в христианской вере. Христиане не знают, что делать со злом. Вот уже двести веков они пытаются втиснуть его в свою систему, как-нибудь причесать и припудрить, чтобы в удобном и приличном виде привести в сотворенный Богом мир. Зло в христианском учении в принципе необъяснимо, потому что не имеет истоков и начал, зато его можно каким-то боком пристроить в мироздание, найти ему полезную функцию и тем самым оправдать. Любая христианская теодицея – это оправдание зла.

Вспомним блаженного Августина. Долгие годы он был не христианином, а манихеем, потому что у гностиков проблема зла решалась очень просто: существует два начала, доброе и злое, в мире они смешаны и перепутаны, надо их только разъединить и развести, и наступит вечное счастье. В манихействе Августин разочаровался, но христианином стал лишь после того, как сумел решить проблему зла. Великий богослов пришел к выводу, что зло – это то же, что темная краска, которая оттеняет на картине светлые тона. Для общей гармонии нужно и то другое: черное необходимо, чтобы засияло белое. Зло, замечает он в «Энхиридионе к Лаврентию», существует для пользы святых, чтобы те упражнялись в своем терпении и добродетели. Значит, у зла есть смысл и цель, по-своему оно так же нужно и полезно, как добро. Не зря Августин был манихеем: он с блеском оправдал и увековечил зло, показав его благую сторону. В его теодицее, как и во всякой другой, зло в глубоком смысле становится добром, оказывается частью божественного блага и поэтому, хоть и будучи лишенным сущности, удостаивается вечного бытия.

После этого неудивительно, что христиане даже адские муки считают благом, а не злом. В христианском учении мучения грешников – это не наказание от Господа, а проявление справедливости и естественный баланс духовной жизни. Не Господь карает падших, а они сами себя мучают и наказывают тем, что добровольно отвергли своего Создателя. Их терзания – не воздаяние за зло, а неизбежное следствие отторжения добра и предания себя греху. А поскольку они свободны, и никто не может заставить их уверовать насильно, то вечное отвержение грешниками Бога оборачивается вечностью адских мук.

ЖЖ нагло обрезает большие тексты. Поэтому продолжение во второй части >>

Сохранено