Читаю письма одного петербуржца, датированные 1777 годом.

"В Париже нынче мужчины убираются в две пукли в ряд над ухом и третью, как женщины носят, висячую за ухом. Это постоянные, а щеголи по восьми на стороне. Кошелек сплощен с обеих сторон и близко подвязан. Пряжки серебряные через всю широту ноги, плоские, толстые, параллелограммом".
Забавно, что заморский параллелограмм так и остался параллелограммом, а привычные как стол слова поменяли с тех пор значение.
В письме к сестре: "Ты все болеешь, я этим оскорблен".
Та же история, что с "изумлен" - слово сменило начинку. "Били меня по голове до изумления" (это откуда-то из допетровских времен, кажется) - пока сознания, ума не лишился. "Оскорблен" - расстроен, убит скорбью. Когда же значение успело переехать?
Fanatisme же пытался перевести Тредьяковский как "святобесие" - отлично, по-моему, но отчего-то не прижилось.
Столько всего поменялось, а кухарки нет:
"В народе всклепали на Эйлера, будто бы он пророчит преставление света: он, бедный, на старости, сказывают, не знает, что делать. В поварне нашли кухарку всю в слезах: "О чем ты плачешь?" - "Эйлер предсказал преставление света".
Хорошо еще, кухарка не знала о календаре майя.