Читая Сказание о Дракуле... N+1

wyradhe — 24.04.2020 Читая Сказание о Дракуле...

Эпиграф: "Даже Герцен, находя, что «гнусно написано», тотчас оговаривался: «с другой стороны много хорошего, здорового»".

Читая русское Сказание о Дракуле,

его полуфантастический перевод Твороговым (ведь это был выдающийся знаток языка, а перевод его - это последовательная подмена текста с совершенно определенной тенденцией: чтобы автор меньше осуждал Дракулу, чем на самом деле, и чтобы хоть в чем-нибудь его похвалил - а то он этого не делает вовсе. "Зломудр" [изощрен во зле, - ср. что словарь русского языка 11-17 веков, что варианты замены этого слова самими русскими переписчиками, что всю соответствующую модель словообразования] переведено как "жесток и мудр", "окаанство" - как "коварство", "злой обычай" - как "жестокие привычки"... ну хорошо, что не "отдельные недостатки")

и ту научную литературу о Сказании, где проводится на разные лады идея, что автор Сказания дает Дракуле суммарную оценку не то смешанную - наполовину очень хорош, наполовину плох (а-ля черно-белый памятник Хрущеву работы Неизвестного), не то и вовсе сдвинутую в положительную сторону (а-ля китайская официальная оценка Мао Цзедуна: " Мао на две трети был прав, а на треть ошибался, но мы не будем копаться в его ошибках, а просто исправим их") , не то вообще положительную (так фактически судит о деле Матей Казаку )

- задумываешься не о том, так это или нет (это до такой степени не так, что и вопроса не встает - потусторонне не так), а о том, какие именно крупномасштабные деградации общественного сознания к этой аберрации привели.

Одна из них очевидна. Автор, не учитывая отдаленно-будущих своих читателей, вписал о Дракуле: "И толико ненавидя во своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татбу или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет живъ". "И так Дракула ненавидел зло [в смысле: преступность и правонарушения] в своей земле, что если кто учинит какое зло [= преступление] - воровство или ограбление, или [мошеннический] обман, или обиду, то такой непременно карался смертью".

Сообщение о персонаже, что он ненавидел "зло" и боролся со "злом", в клишированной культуре 19-20 веков автоматически подразумевает желание оценить его как находящегося на стороне добра или как способ выражения его суммарно положительной оценки (либо существенного и не затмеваемого положительного компонента в его суммарной оценке). Стандартный прием любой оппозиции в последние два с лишним века - это возглашать: "Мы негодуем и боремся против того-то, того-то и того-то (великого) зла; ты же сам обязаен признать это "то-то" великим злом - а раз так, то как же ты можешь сметь нам не сочувствовать, нас не уважать и не поддерживать нашу борьбу с этим злом, и уж тем более предпочитать его нам?"

(Иногда с приложением: "Или у тебя в запасе есть такая оппозиция злу, что она лучше, чем мы?")

Прием этот (условно говоря, "навальненский") применяется только последние лет 200 с лишним. До того недостаточная (в данном аспекте) степень умственного и нравственного маразма в общественно-политическом сознании делала бы этот прием неэффективным, да и не давала бы ему возникнуть (сам прием сугубо школьнический - достаточно не ябедничать, давать списать и тоже быть против учителей и директора, и ты уже доблий рыцарь, возьмемсязарукидрузья и зайдукбеллевкабинет. До появления целого слоя взрослых людей с социальной психологией школьника не лучшего качества не было и базы для появления носителей и аудитории этого приема)..

А во времена автора Сказания о Дракуле, как и в предыдущие и последующие, люди спокойно отправляли друг друга на тот свет, не сомневаясь и не оспаривая, что те сугубо против того или иного великого зла и за великое добро. Весь вопрос был - _как именно_ они против, как они это "против" понимают и реализуют; а то, что обличаемое ими зло - действительно зло, никто и не думал отрицать. Особенно наглядно для нас это проявлялось в религиозных репрессиях. Когда казнили обычного еретика, или паписта, или, наоборот, реформиста, никто обычно не собирался отрицать, что тот ненавидит безбожие, грех и Сатану, почитает Христа и желает спасения во Христе. И ничем это его не выручало. В счет шло то, _как_ он все это понимает и осуществляет.

Архиепископ Арундел в 1413 г., допрашивая сэра Олдкасла при расследовании его ересей и получив ряд ответов, сказал: "Hah, Sir John, in this schedule of yours there is much good stuff and catholic doctrine; but you must answer me whether or not you hold that the material bread remains in the sacrament of the altar after consecration duly performed". "Ха, сэр Джон, в этих ваших ответах много доброго содержания и католической доктрины, но вы мне о том должны ответить, держитесь ли вы того мнения, что материальный хлеб остается в причастии на алтаре после правильно произведенного освящения, или нет!"

Врать о своем убеждении сэр Джон не хотел (он верил, что материя хлеба в причастии остается, и оно является разом материальным хлебом и телом Христовым, - а не просто телом Христовым, но уже ни в какой степени не материальным хлебом), и за разногласия по этому и аналогичным вопросам был приговорен к смерти.

Тот факт, что он был бесспорным истовым христианином и в его убеждениях было много добрых материй и католической доктрины, что он был враг Сатаны и адепт Христа, ничем ему не помог. Это все само по себе очень хорошо, но этого совершенно недостаточно, - а вот как там насчет сохранения материи хлеба в причастии? Сам сэр Джон совершенно разделял этот подход, поскольку иначе он бы просто соврал про хлеб - он вовсе не хотел гибнуть, напротив, он старался, как мог, выкрутиться, - но прямо врать ради этого по такому вопросу не желал, то есть тоже считал его крайне важным.

Можно справедливо указывать, что вся эта система ("что ты за все хорошее против всего плохого - это само по себе очень мило, но вот _как_ ты это пресуществляешь в мыслях и делах? А то может, ты при всем этом "против" - сам-то есть зло, в том числе не лучше, а то и сильно хуже того, против которого ты тут всей душой?"): была тут применена обоими вопиюще не к месту и неправильно. Но вот сама эта система - единственная вменяемая, не- школолольная система. И в 1500 году, как и в 1500 году до нашей эры, как и 100500 лет назад, люди эту систему знали - а в последние времена она в головы грузится значительно труднее.

Обычно считается, что средневековая картина мира "черно-белая". Но картина мира, в которой можно сшибить бонусы на том, что ты против Путина, или против оранжевой революции, или за русский мир, или против вмешательства во внутренние дела Украины, или... (именно в рамках этой картины мира такие-то именитые западные левые интеллектуалы кадили СССР, такие-то именитые правые - Пиночету, а Ллойд-Джордж с Бернардом Шоу - Гитлеру) - она на три порядка более "черно-белая", чем та, что у Арундела и Олдкасла, в каковой стоит: "Это, конечно, само по себе неплохо, что ты за все хорошее против великого зла, только вот как там у тебя по пункту 16.2.8? А, вот так, значит? Да ты, братец, знаешь ли, скотина похуже того зла, против коего так горишь, - или просто скотина, повинная крайнему осуждению, независимо от того, кто из вас хуже".

И вот у автора Сказания о Дракуле именно так. То, что Дракула ненавидел преступность в своей земле - в этом самом по себе, конечно, много, так сказать, "доброго стаффа и католической доктрины", "много хорошего, здорового" - но он-то не Герцен, так что на итоговую, исчерпывающую и цельную оценку Дракулы все это влиять не обязано, и никакой амбивалентности вносить в нее тоже не обязано. В счет пойдет другое - "то, как".

Эту оценку автор исчерпывающе выразил в первом же пассаже - как будто знал, что понадобится (но читающих его ученых-ши 20 века недооценил все равно). В том самом пассаже, где сказано, что Дракула прожил жизнь как диавол и изощрен во зле был как диавол.

"Бысть в Мунтьянской земли греческыя вѣры христианинъ воевода именем Дракула влашеским языком, а нашим — диаволъ. Толико зломудръ, якоже по имени его, тако и житие его". "Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему — диавол. Так зломудр ( = изощрен во зле) был, что каково было имя его (- диавол - ), такова была и жизнь его."

Ну-с, если русский христианин 1500 года, написав о человеке вот такое, все равно не смог убедить ученых-ши 20 века в том, что оценка его в адрес этого персонажа самая прямая, самая исчерпывающая, самая кромешная и никак не амбивалентная, - то никак не он в этом винова

Сохранено