Читал Померанца, Записки гадкого утенка

ivanov_petrov — 18.01.2014 Все то же чувство, как и тогда, когда я читал его в первый раз, еще думая, что фамилия - псевдоним, и читал на мятой тонкой бумаге слепую машинопись.

Очень странный текст. Когда-то мысль казалась блестящей, потом стало понятно - не мысль блестящая, а то, что ее окружает - очень тусклое. Мысль понятна, а человек - удивителен.

И все время, сталкиваясь с его текстами, я думаю не о высказанных им мыслях - там была эволюция с моей стороны, от восхищения и перенимания к осторожному вглядыванию и разбору аргументов и до равнодушия практически - а о человеке, к которому отношение совершенно не равнодушное.

Сейчас, по поводу этой книги, из нового (прежнее осталось) - думаю, насколько же он человек ХХ века. Это ведь трудно сказать о многих людях, мало ли кто из ХХ, но вот он - очень из ХХ. Так сейчас не думают. Это у меня непосредственное чувство, не мысль, а когда я пытаюсь разбирать, что же в нем такого, чего сейчас нет, выясняется занятное обстоятельство.

Мне эта его черта не очень нравится, скорее, даже несколько пугает или настораживает. Он совсем не иронизирует над собой. Относится критически, но спокойно. Когда человек XXI в. пишет о себе, он обязательно должен подергиваться, чтобы не показалось, что он к себе относится всерьез. Ну, или это совсем чурбан, тогда он относится всерьез и смешон: к такому-то себе - и всерьез. А тут - человек о себе говорит очень откровенно, и совсем не дрожит мыслью. Ни в сторону жалости, ни в сторону смущения или кокетливого юмора. И чрезмерной суровости к себе тоже нет. Но вот этот чистый отзвук слова, в котором нет двойного смысла, звучит очень непривычно. Невольно ухо ищет добавочное дребезжание - вот, сейчас должен подмигнуть читателю, сейчас должен сказать...

Ведь это воспоминания. Он вспоминает и, значит, там не один субъект. И эти воспоминания он не раз правил, редактировал. То есть воспоминания человека, который в 1935 г. учился на философском факультете, который воевал и... Много чего, и он вспоминает - не являясь собой-прежним, и через 20, 30, 40 лет редактирует, уже не являясь и тем, кто вспоминал и записывал. И все равно - не дребезжит зеркальными отголосками.

Нет, я не говорю, что мне это нравится, не то слово. Мне это читать странно. Но мне показалось, что в этом и есть отличие. Там есть в книге герой... Тот, кого вспоминает автор. Пинский. 50 лет он сидел, как пишет Померанц, в внутренней клетке. Он видел, чем стала советская власть, и себя не обманывал. И он верил в идеалы революции. Ему не с кем было не то что слова сказать - переглянуться, и то не было. Одни верили в Советский Союз и не верили в мерзости, даже когда сами в них участвовали. Другие не верили в идеалы и считали людоедство - победившим людоедством. А он не мог. И пятьдесят лет ворочал глыбы внутри себя, горел на костре, который сам себе сложил - и только под конец, прорвавшись уровнем глубже, признал: идеалы лгали. У него были прочные идеалы.

Дело не в том, что идеал революции такой хороший. Но каков человек, переплавлявший в себе сталь 50 лет. И вот текст Померанца, где совсем не так много пафоса. Он просто не стесняется говорить о том, что вызывало его восторг - с восторгом. Или с омерзением. И только страха нет, даже о страхе пишет без страха.

И еще замечание. Тоже для меня самого неожиданное. Отчего-то читалось как "театральный" текст. При том, что несомненно правдивый. Потом, кажется, понял, отчего это впечатление. Дневник написан резкими наплывами, один абзац - одно время, и тут же другой абзац - могут быть воспоминания о войне, а через пару страниц война буквально одним предложением переводится в 70-е годы, скажем, автор дневника рассказывает о дальнейшей судьбе человека, на войне встреченного. И эта резкая перебивка планов вместе с очень яркими, откровенными чувствами, с отчетливой такой речью, не то чтобы аффектированной, но ясной, внутренне не зажатой, почти сценической - потому что дневники публикуются, и написанное читают многие люди, личная публичная речь - и все эти ассоциации ведут на сцену.

А в темном зрительском зале сижу я, среди многих. И думаю, что, кажется, это уходящая манера. Он не потому человек ХХ века, что в ХХ не было таких, как я и таких, как сейчас сидят со мной плечом к плечу в зале, нет, как раз полно было. Потому что он как-то соответствует тому веку, дополняет, оппонирует, с ним в диалоге. Такой диалог, в такой тональности с следующим веком уже невозможен. И дело не в уклончивости и обязательном юморе по отношению к своей персоне, которых у Померанца не найти, не в подспудном понимании современным автором своего на-самом-деле-ничтожества, чего у Померанца при всех сомнениях в себе совсем нет. В чем-то другом.

Он пишет о совсем неудобных вещах, пишет просто. Вот те самые изнасилованные немки, в которых не верят наши сети и в которых обвиняют... Такая вот победа. И рассуждения о том, каков наш народ в качестве победителя. Неудобные, конечно, рассуждения. А вот его собственные мысли - как после победы Сталин всех обманет, и Черчилля, и Рузвельта, но при этом будет вести демократическую политику, "ему придется". Сейчас уже почти невозможно понять, как можно было дольше 5 минут думать такую дурь - а он думал так едва не годами. Но я еще помню отголоски того времени - да, так можно было думать. Те, кто сейчас обдумывает годами, не было ли ошибки, когда власть передавали Ельцину - такие же дети ХХ века. Этот литературоцентризм не выбить ничем - люди так и умрут, оставшись в ХХ веке, то есть - верующими. Они верят - в права человека, конечно - ненарушаемые и врожденные, в силу демократии, в силу рынка, в борьбу с бедностью, в прививки и в ГМО - ну надо же во что-то верить. Верят истово в своих богов, которых удалось наскрести за тяжелые годы. Кто чего нашел, в то и верит. Померанца, кажется, хватило, чтобы превозмочь эту веру, у большинства таких сил нет.

При этом удивительной чертой века является поверхностность. Как это сочетается с открывшимися глубинами - отдельный разговор, в общем плане это не передать. И все же удивительное это впечатление. Глубины падения, разрушения, разложения - страшные, и люди, которые это прошли, выросли из этакой бездны, должны быть... Отчего же они поверхностны? Ведь в самом деле, как ни крути, ну ведь - не очень глубоки. Я ограничусь метафорой. В горном лесу кроны деревьев растут под ногами. Не потому, что деревья такие низкие, а потому что склон очень крут.

Пожалуй, сейчас совсем другая архетипическая ситуация. То, что рисует Померанц, то, что является кризисом его ХХ века - это кризис веры. Лучшие люди верили, верили безоглядно, страстно, всей жизнью и всей силой. Верили в разное - в правду, в победу, в социализм, в справедливость, в революцию и т.п. А век их топтал и издевался, окружающие огромные массы людей демонстрировали, насколько они низки и насколько к ним неприложимы все эти высокие понятия. Нет надежды, что общество станет таким, что в него будет иметь смысл верить. То есть это было время, когда люди в большинстве верили, что снаружи есть или может быть построено какое-то вменяемое сообщество. И выясняли, что они одиноки. Время стремящихся в общество одиночек. Это и был ХХ век для тех, кто состоялся - конечно, кроме них было еще множество человеческих существ, которые не состоялись и не были людьми этого века, хоть в нем и жили. А XXI век, как мне кажется, будет другим. Не по поводу веры в общество.

Может быть, это будет история об одиночке, который не верит в общество и пытается от него сбежать. Голос его будет совсем не такой звонкий и бесстрашный, как у Померанца.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив