Цезарь с оговорками
mindspotter — 15.02.2023
Чем хороша и не очень хороша ирония.
Одной из особенностей
книги Мюллера, о которой мы
уже не раз говорили, является юмор, или, точнее,
ирония. Автор пользуется этим приёмом регулярно. Одна из
запомнившихся мне ремарок такого рода венчает следующее
наблюдение:
In his insightful survey of war since 1400, War in
International Society, Evan Luard describes an interesting change in the
way war has been justified. In the first century or two of that
period, no justification seemed necessary - war was seen as a
“glorious undertaking” and a “normal feature of human existence, a
favorite pastime for princes and great lords”. By 1700 or so,
however, attitudes had changed enough so that rulers found they
were “expected to proclaim their own love of peace and their desire
to avoid the tragedies of war” - although they still managed to
concoct plenty of reasons to fight, and they continued to find war
a “brilliant way to win glory”, as Louis XIV of France put
it.
The notion that war was normal, honorable, and in some
respects desirable, persisted in the nineteenth century, as
discussed more fully in the next chapter. But by then, as Luard
observes, leaders “found it necessary to proclaim war had been
“forced” on them”. After World War I, leaders felt a heightened
sense of necessity: even among those who were actively proclaiming
war, “affirmations of peaceful intent now became obligatory”. Thus,
Japan invaded China “to establish peace in the east without delay”,
Mussolini invaded Albania “to restore law and order” there, and
Hitler invaded Poland because he claimed “21 frontier incidents”
which made the situation quite “intolerable”.
These shift in justification suggest that changing
attitudes toward war caused some of the twentieth century’s chief
warmongers to alter their rhetoric at least. They still managed to
get into wars, of course. But no longer was it possible simply and
honestly to proclaim like Julius Caesar, “I came, I saw, I
conquered”. Gradually this has changed to “I came, I saw, he
attacked me while I was just standing there looking, I won”. This
might be seen as progress.
В обстоятельном исследовании войн с 1400 года – «Война в
международном обществе» – Эван Луард описывает интересные изменения
в способах оправдания войны. В первые пару веков того периода
оправдание казалось не нужным — война рассматривалась как «славное
дело» и «естественное свойство человеческого бытия, любимая забава
князей и великих вельмож». Однако, в 1700 г. или около того
отношения изменились настолько, что правители обнаружили, что от
них «ожидается провозглашение любви к миру и желания избежать
трагедий войны» — хотя им все еще удавалось придумывать множество
причин для драки, и они продолжали считать войну «блестящим
способом завоевать славу», как выразился французский король Людовик
XIV.
Представление о том, что война — это нормально, почетно и в
некоторых отношениях желательно, сохранялось в девятнадцатом веке,
как более подробно обсуждается в следующей главе. Но к тому
времени, как отмечает Луар, лидеры «считали необходимым заявить,
что война им «навязана»». После Первой мировой войны это ощущение
усилилось: даже среди тех, кто активно провозглашал войну,
«подтверждение мирных намерений стало обязательным». Так, Япония
вторглась в Китай, «чтобы безотлагательно установить мир на
востоке», Муссолини вторгся в Албанию, «чтобы восстановить там
закон и порядок», а Гитлер вторгся в Польшу, потому что он насчитал
«21 пограничный инцидент», что делало ситуацию совершенно
«невыносимой».
Этот сдвиг в обоснованиях указывает, что изменение
отношения к войне заставило некоторых из главных поджигателей войны
двадцатого века по крайней мере изменить свою риторику. Конечно,
они все же умудрялись ввязываться в войны. Но уже нельзя было
просто и честно провозглашать, как Юлий Цезарь: «Пришел, увидел,
победил». Постепенно это изменилось на «пришел, увидел, он напал на
меня, пока я просто стоял и смотрел, я победил». Это можно
рассматривать как прогресс.
Использование иронии в этом случае позволяет подчеркнуть
масштабность сдвига, за счёт забавной трансформации известного
высказывания. В этом смысле ирония вполне уместна. С другой
стороны, она же здесь работает и прямо противоположным образом.
Финальная ремарка - "можно рассматривать как прогресс" - скорее,
преуменьшает значение сказанного.
Возможно, Мюллер и хотел добиться этого эффекта, но преуменьшать
прогресс, пожалуй, не стоит. Напротив: в
этом вопросе
внимание к прогрессу представляется
особенно важным постольку, поскольку идея войны как
неизбежного зла, укоренённого в неизменной природе человека или
вещей, по-прежнему жива. В связи с чем фиксация любых
изменений играет важную роль в изменении этого взгляда. Тем
более - изменений принципиальных, изменений в
стандартных
процедурах. Тем более что они были достаточно сильны для того,
чтобы как минимум некоторые политические лидеры ради соблюдения
этих приличий готовы были
рисковать утратой инициативы.