Центральная тема.

Впрочем, возможно все это навеяно моими чтениями философической литературы, но вместе с тем, например, отчего же это мой сосед, отставной полковник Петр Феоктистович решительно ничем таким не увлечен и ведь его даже и увлечь ничем эдаким никак невозможно-с. Целыми днями он готов рассуждать об охоте или неустройствах в военном ведомстве.
Нет, ну я тоже люблю об этом рассуждать, но это далеко не моя центральная тема.
Почему у одних есть предрасположенность к философии, а у других ее нет?
На свою центральную тему я положительно ни с кем говорить не могу по одной простой причине. У всех людей при одном упоминании о ней сразу же, срабатывает, как сказал бы один венский психиатр, механизм вытеснения. У всех возникают одни и те же реакции, которые у каждого проявляются по-разному, но суть их всегда одинакова.
Я уже не говорю о крестьянах, которые никогда не задают себе подобных вопросов и сколько я их об этом не спрашивал, они отделываются лишь общими фаталистическими фразами.
Пару недель назад заехали ко мне околоточный с приставом в связи с разбоями и воровством, которые в последнее время распространились в нашем городе. Оказалось, что обворовали соседнее поместье и видели даже вора с особыми приметами.
Я как раз находился в неком меланхолическом настроении, и мне положительно нужно было выговориться. Однако не говорить же о высоких материях с крестьянами или Петром Феоктистовичем и вот я невольно даже как-то заговорил об этом с полицейским чином.
Околоточный попросил у меня показать ему шляпу и плащ, в котором я прогуливаюсь, и они даже осмотрели весь мой гардероб. Не найдя ничего интересного они сели в предложенные мной кресла и околоточный, закурив трубку спросил, не страшно ли мне одному проживать в огромном и удаленном от людей поместье?
И вот тут я и стал абсолютно даже против воли излагать ему некоторые свои философические соображения.
Как можно чего-то бояться в этом изменчивом и призрачном мире, в котором мы пребываем лишь самое короткое время и потом куда-то уходим? Пожалуй, одно только и можно утверждать, что все мы когда-то родились и когда-то умрем.
На фоне этого факта решительно все явления в этом мире обесцениваются и теряют всякий смысл. Причем безразлично, будь то события личной жизни или же судьбы Отечества или даже судьбы целого мира.
Буду я завтра здоров или умру от апоплексического удара, подпишет ли договор Скоропадский с Романовыми или с Гогенцоллернами, мне это как находящемуся тут лишь временно все это абсолютно нипочем. Я сюда явился совсем ни с чем, ни с чем, же и уйду отсюда.
Все победы в области воздухоплавания, тепловые лучи и даже фантастические изобретения господина Теслы, которые перевернули мир, не прибавляет нам ни дня жизни.
Персональные телефоны и телеграфы размером со спичечный коробок из коих можно звонить и передавать тексты в любую точку планеты и всемирная беспроводная система передачи сигналов не решают этой проблемы. Мы теперь просиживаем во Всемирной Системе часами и получаем оттуда любую информацию, но счастливее не стали.
Бродя по кладбищу, удивляешься, кто тут богатый и титулованный, а кто тут нищий и ничем не выдающийся. Да и сами эти кладбища вместе с поселениями бесследно исчезают с лица земли навсегда. Может быть, случайно на них наткнется археолог, и эти останки послужат доказательством какой нибудь исторической гипотезы, и она даже войдет в учебники.
Все дихотомии как-то богатство-бедность, ум-глупость, красота-уродство нивелируется одним лишь только фактом нашей смертности. Смерть делает все призрачным и относительным.
Околоточный, внимательно выслушав мой философический монолог, заметно растерялся и стал даже как будто бы меньше ростом, и даже его воинственные усы стали выглядеть как-то жалко. Однако через минуту он нашелся и заявил, что ведь все об этом знают и что нельзя же все время просидеть в бездействии только лишь оттого, что мы все равно умрем. Это же будет концом цивилизации и тупиком. Да и хотя я и явился-то на свет ни с чем, но ведь матушка моя Катерина Фридриховна тотчас же меня замотала в пеленки, а отец Ганс Карлович оставил мне поместье и состояние. Ну а изобретения последних лет сильно продвинули человечество вперед и облегчили короткое наше земное существование и даже почти избавили его от войн. Ведь разрушительная сила тепловых лучей столь велика, что за считанные минуты плавит тысячи единиц бронетехники и целые армии, так что уже давно никто не решается затевать крупных боевых действий, отчего, правда стремительно возрастает народонаселение.
На пошлости относительно моих родителей я отвечать даже и не стал, так как действовали они по велению так сказать инстинкта и едва ли смогли бы поступить иначе.
Начала и концы этой цивилизации! Никто не знает, когда у этой цивилизации было начало. К примеру, даже древнейшие пирамиды и иерусалимский храм строились уже на готовом исполинском фундаменте, который был там положен за многие тысячи или даже десятки тысяч лет до как недавно еще казалось наиболее древних построек.
А что же касательно конца, то, к примеру, христиане ожидали его уже почти две тысячи лет тому назад и все еще ждут, но вот он никак не наступает.
Да и не смешно ли ждать конца света, когда наш персональный конец всенепременно наступит и притом нам не придется для этого ожидать целых две тысячи лет.
А при помощи всех изобретений решительно невозможно избежать смерти и она не боится даже тепловых лучей.
Околоточный, растеряно посмотрев на меня, тут же перевел разговор в другое русло и даже заявил, что завидует мне, потому что я живу абсолютно свободно и не завишу от начальства и общественного мнения и имею возможность вдали от всего предаваться размышлениям о высоких материях.
Потом они поспешили откланяться и попросили немного яблок из моего сада, которые они были намерены откушать по дороге в управление.
На том разговор и закончился.
Третьего дня, бывши по делам в городе я встретил на улице околоточного. Он сначала хотел меня не заметить, но потом все-таки отсалютовал мне тростью и, ни слова не сказав, поспешил прочь.
|
</> |