БуРатино и КаРабас

lev_semerkin — 11.07.2022 .
Продолжу про спектакль "Р".

Кто там поет песню «Далёко-далёко за морем»? Актеры из сказки «Золотой ключик». Это позволяет распространить ассоциацию из финала первой части на всю пьесу «Ревизор» и на весь спектакль.
Городничий – Карабас здешнего «театра». Хлестаков – Буратино (с коротенькими мыслями) попадает в «театр» снаружи, из какой-то другой истории (сбежал от «любящего» папы Карло). На стороне Карабаса еще семейство (дочка - Мальвина с фиолетовыми волосами) и чиновники. На стороне Хлестакова – Осип.

Трибунцев тщедушен и больше похож на Буратино, а крепкий Райкин на Карабаса, но роли им достались противоположные (не в первый раз в Сатириконе они вот так меняются ролями, что создает эксцентрику, в «Дон Жуане» Перегудова тоже так было). Но здесь все намного сложнее, чем в «Дон Жуане», с сильнейшим отстранением в несколько слоев, когда играют 1) персонаж, 2) себя в предлагаемых обстоятельствах, импровизации на тему и 3) просто себя вне роли и свое отношение к персонажу и пьесе.

Тимофей Трибунцев здесь выступает не только и не столько исполнителем роли Антона Антоновича. Он лицо от автора (и от себя и от режиссера). Он представитель автора на сцене, задает авторскую интонацию и авторское отношение к пьесе Гоголя и к социальной реальности (то есть, сегодняшний взгляд на пьесу).

В таком случае антипод Трибунцева в спектакле (и антипод Антона Антоновича в пьесе), то есть Иван Александрович – Константин Райкин – это представитель зрительного зала, который попал на этот спектакль (в этот спектакль, в этот город, где правит Антон Антонович) и вместе с остальными зрителями получает урок, опыт, взгляд на себя в зеркало, которое театр перед ним ловко поставил. И этот урок нельзя считать ни «выводом» ни «моралью басни». Здесь нет ответа, здесь вопрос, даже немой вопрос – немота, немая сцена, потрясение.

Трибунцев раскрывается, выговаривается вширь и вглубь, Райкин озадачивается. У Трибунцева длинные мысли, а у Райкина коротенькие, детские. В итоге про Антона Антоновича много чего можно сказать, а вот про Ивана Александровича почти ничего. Самые простые чувства, детские травмы (зритель может подставить свои).

Кое что добавляет более разговорчивый Осип (Артем Осипов).
Для меня золотым ключиком, исходной точкой, импульсом запускающим эту постановку является как раз рассказ Осипа (о щенке). Он все время к нему возвращается, спрашивает себя (кидал или только смотрел?), анализирует, копает все глубже и наконец вспоминает всё - все-таки кидал вместе со всеми, первый раз пришел в школу и думал, что здесь так надо. Это социальность в самом первом, чистом виде, почему общество именно так влияет на человека. Но и совесть в самом первом и чистом виде, обнаружение кантовского «нравственного закона внутри». Именно этот эпизод из детства потом отражается в истории с лосем и запускает действие. Вспомнил и споткнулся об это воспоминание, а потому и об лося, зачем-то остановился, увидел эти глаза. Когда стая птиц тащит через сцену дохлую ворону, а та смотрит в зрительный зал одним глазом, кто-нибудь из стаи в этот момент думает «о жизни и смерти», или когда они всей стаей на черном рояле играют, пока у того ножки не подламываются.

«Взгляд лося» запускает аналогичный процесс и у Ивана Александровича, и приводит его совсем не на вершину социальной лестницы, как в предпремьерном варианте.
Озадаченный Иван Александрович теперь не карабкается выше всех на пирамиду из ящиков. Он падает на ковер. Направление движения и мизансцена сменилась на противоположную (не вверх, вертикально, а вниз и горизонтально).
Лежит долго, встает уже после длинной немой сцены. Люди все выходят и выходят перед зрительным залом и перед Иваном Александровичем (лежащим ничком на ковре, на том самом ковре им равномерно обмоченным). Только когда возобновляется движение, танец, театр, Райкин выходит из образа и к этому танцу присоединяется.
Спектакль выходит из скобок в ту же точку, в которую вошел, только танцуют уже не по-очереди, не по-одиночке, танец стал коллективным, хоровым. «Бутусовский дорожный танец» с Антоном Антоновичем за рулем несколько раз повторяется в спектакле (в положении сидя и в положении стоя), таков видимо современный аналог гоголевской дороги.

=======

Вспомнил, как звучала тема дороги в «Мертвых душах» Николая Коляды - через шоферскую песню Трофима:

Встречный водила мигнёт мне фарами -
знать впереди ДПС с радарами
И на прощанье, обдав солярою,
сгинет в полночную тень.

Насколько все-таки дорога Коляды конкретнее и ближе к земле. Дорога Бутусова уходит в космос отвлеченных идей и опирается не на землю, а на себя, классические тексты и столичных актеров.

Прощайте! Мы едем за море,
В далёкий и радостный путь,
В страну, где не ведают горя,
Где сможем и мы отдохнуть!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив