Будний деревенский февраль с ведьмой
dunduk_culinar — 17.02.2022 С утра позвонил Михалыч. Мол, выручай! Я уже знаю эти обычные уловки Михалыча, но для приличия спрашиваю: что там у тебя приключилось? Ответ предсказуемый. Он накопил для меня очередные полсотни яиц. Ну, подойду, говорю, через полчасика.Накануне я вернулся из Москвы, где проторчал пару дней по делам. На плите у меня варится грибной суп из сушеных белых грибов. Лучок с морковкой я уже отдельно спассеровал, картошечки в суп заложил, в специальной кастрюльке доваривается перловка для заправки супа - надо всё это доделать, чтобы не геморроиться в обед. Попутно в маленькой домашней ферме выловил линька граммов на 400 - чтоб не идти к Михалычу с пустыми руками.
Знаю, он будет ругаться, мол, зачем ты мне это несешь. Но я знаю и его слабости - рыбку, чтоб порционой была, чтоб жирненькой и чтоб мясо от ребер после жарки отделялось, это он любит. Тем более, где среди зимы тут сыщешь линя? А он вот он. Чистить ни в коем случае, только выпотрошить и прижарить аккуратно в мучной панировке. Любая осетрина отдыхает!
Михалычу на НГ я подарил прибор, реагирующий на наличие угарного газа. У Михалыча явно проблема с печью. Жаловался как-то: иногда сердце западает, с дыхалкой что-то не так и ещё какая-то хрень, что в переводе на научный язык называется панической атакой. Поэтому я заподозрил печь, подарив Михалычу детектор угарного газа. Он, правда, решил тревожные попискивания прибора просто - вынул батарейку. Прибор молчит, значит, и нет проблем. Но когда я восстановил его работоспособность после жарко натопленной печи, и прибор заорал, показывая недопустимую концентрацию угарного газа в избе, Михалыч отмахнулся:
- Я так уже 85 лет живу, никто ещё не помер, нахрен все эти приблуды!
В очередной раз я взял с него слово - прибор не отключать! У меня стоит точно такой же - с угарным газом по нулям. Если проблема с печью, а она явно есть, если дымоход организован через так называемый боров, бороться нужно не с прибором. Пусть хотя бы шибер на ночь остаётся приоткрытым - наверняка высосет всё говно. Но у Михалыча упрямства, как у барана. "Греть улицу" с приоткрытым шибером он никак не хочет.
- Ну-ка, - говорю я ему, - тебе напомнить, что ты однажды уже затеял со своим бараньим упрямством?
Михалыч смеётся, памятуя о том эпизоде. У него с простатой беда. Однажды он элементарно не мог помочиться. Я застал его за изготовлением ёршика на стальной проволоке. Этой хренью он намеревался " прочистить" своё причинное место, введя ёршик в мочеиспускательный канал. Пришлось вызвать "скорую", после чего Михалычу строго запретили выпивать и назначили таблетки. Михалыч внял медикам. Бывая изредка в Москве, беру для него пилюли. Мне Михалыч наливает смородиновую настойку, сам - ни-ни.
В этот раз он отваривал на чугунке печи зайца, разрубленного на три части. Следы косого заприметил ещё неделю назад у яблони. Стал подбрасывать туда молодые веточки, чтоб "прикормить". А потом поставил капкан.
- На черта тебе заяц, - спрашиваю, - он же вонючий.
- Собаку кормить, - отвечает.
Невыносимый запах дичины, витающий в избе, приходится терпеть. Михалыч бережет собаку: в зайчатине полно всяких паразитов, чтобы скармливать её сырой.
После очередной рюмки смородиновой настойки, сглаживающей запах зайчатины, интересуюсь:
- Михалыч, ты знал такого - Каретникова?
- Как не знать, вместе работали в колхозе.
- А где он сейчас?
- Где-то есть. Может, даже ещё живой.
- А когда ты видел его в последний раз?
Михалыч задумался. Давно. Так давно, что не вспомнить. Дом Каретникова - вон он, в заулке, пустой уже четыре десятка лет. Но тут Михалыч вспомнил:
- А вот когда девка какая-то из лесу вышла, он за ней и ушёл..
- Куда ушёл-то?
- Да туда же, в лес! На кой он тебе сдался?
И я рассказал Михалычу, как однажды, продирался вдоль лесистого берега Малой Сестры в поисках удобного для рыбалки места. В закутке, где река делает особо причудливый изгиб, принимая воды вспухшего от дождя лесного ручейка, сидел с удочкой дед. Он наверняка был местным хитрованом, знающим особенности приречного ландшафта.
Дед действовал коротким, метра в полтора, удилищем с совершенно хитрой оснасткой: скользящая по леске болванка грузила и столь же скользящий крохотный поплавок, который не стоял, а лежал на воде, абсолютно игнорируя течение.
– Как дела, дед? – спросил я его, держа в руке садок с сиротливой, с детскую ладошку, плотвицей.
– Да ничего, рыбка есть. – С этими словами дед вынул из воды и раскрыл большой полиэтиленовый пакет, битком набитый отборной плотвой и подлещиками: – Уху и жареху моя старуха сегодня исполнит.
Разговорились. Дед действительно оказался местным – из деревни, что рядом с моей, и прожил здесь с самого рождения, случившегося задолго до войны. Сюда он наловчился добираться на стареньком мотоцикле, который проходил чуть дальше, чем моя машина. Но мотоцикл всё равно приходилось оставлять в лесу – даже эту технику не подпускала к себе Малая Сестра, словно здесь не дальнее Подмосковье, а сибирская тайга.
Слушая мои сетования о моих же бесполезных с точки зрения добычи скитаниях в этих дебрях, дед посмеивался:
– Не, я рыбалить сюда прихожу только после хорошего дождя, когда поднимаются ручьи. Рыба так и бежит на жрачку. А в обычное время тут безрыбье. Вот такое же, как в твоём садке.
Немало подивившись тому, что я хожу здесь не за ради рыбы (“А что еще делать человеку в этой глухомани?”), дед, однако, согласился с тем, что “всяко на свете бывает”. И – призадумался, когда я заговорил о некогда существовавшей на реке избушке некоего чудака. Из всех следов, отдаленно напоминающих о здешнем долгом человеческом уединении, лет десять назад я нашел переброшенную через реку бетонную плиту – из тех, что использовали для перекрытий в многоэтажном домостроении. Потом плита исчезла: была – и нет её, хотя ни одна из современных техник не способна сюда пройти. Полагая, что однажды, сойдя с ума от высокого паводка, река просто забрала эту плиту, я прощупал ольховым дрыном всё дно на месте её упокоения. Плита испарилась, добавив толику загадочности в эти места
– Да что ты, – неожиданно встрепенулся дед, когда я попытался увязать наличие плиты с существованием здесь пусть одинокой, но всё же человеческой жизни. – Избушка была совсем в другой стороне.
Он махнул рукой в противоположный конец, где в полумраке, вдоль русла реки, цвели ряской зловонные топи.
- Там Каретников жил со своей ведьмой. Может, и сейчас живёт. Но ты лучше туда не ходи, - рассмеялся дед, - а то там же и останешься!
В ближайший декабрь, когда случилась охота поставить жерлицы на щуку по перволёдью, я повернул в сторону указанных дедом топей, благо, по застывшему насмерть болоту уже можно было пройти. Но каких-либо следов жилья так и не обнаружил. Мог лишь довольствоваться чувством надвигающейся тревоги, вечной спутницы сумрака и глухой тишины. И, наверное, тем, что одной загадкой в моей жизни стало больше.
|
</> |