Борт. Как провожают в деревне.


Той деревни уж нет: нет иссеченных работой баб в платках, нет
стариков в черных, с наградными планками пиджаках,
странно-коричневых брюках, туфлях с высокими каблуками, а то и
просто – в кирзачах. Никого нет. Они там – неподалеку: в рощице, за
ручьем, на взгорке…: Все уже – там…
Но и сейчас, идя опустелыми улицами, меж скрытых крапивой развалин,
я слышу его – тот рев идущего над деревней, под вой бьющихся на
цепях собак, красавца Л-410…
Аэродром появился здесь в семидесятых, благодаря нефтеразведке –
искали нефть на бескрайних болотах. Борт садился дважды в неделю, и
это было – событие. Уже за час к избе у травянистого поля
съезжались «москвичи» и «нивы»: старики встречали и провожали детей
и внуков.
Л-410 смотрелся посланцем иных миров: нашенский же – это те, кто
суетился вокруг, таща из машин сумки и банки, и спеша к самолету.
Да, «городских» было видно сразу – но какие же они «городские»?
Повзрослевшие дети деревеньки, лишь светлыми ветровками и джинсами
(что там в восьмидесятых? Мontana?Avis?) отделялись от черных
пиджаков дедов и вылинявших штормовок отцов.
.. Самолет гремел железом внутренностей принимая банки, корзинки,
ящики и сумки… Расселись, сжались... Сквозь растерянную, уже
готовую к плачу толпу протиснутся расхристанные, в расстегнутых
рубашках летчики. «Аэродромный» начинает отгонять от дверей …
…И оттесненная толпа взрывается воплем: голосят надрывно бабы
и спины трущих глаза стариков вытягиваются струнами.
Запуск моторов, машутся руки – и мы едем-едем… А они –
остаются.
Одно из самых пронзительны детских воспоминаний – я прижался к
иллюминатору, набираем высоту, а среди волн ковыля все уменьшается
она – моя бабушка, Мария. Идет к деревне, утирая слезы. И я все
выше и она все дальше…
И я тогда не понимал – зачем так плакать то? Ведь через полгода, ну
или год – все так же вернутся «городские», обнимут матерей и
бабушек…Потом понял, конечно.
Потому что в той деревне провожали навсегда.