Борис Хавкин опять открыл Америку

pyhalov — 18.08.2019 БОРИС ХАВКИН ОПЯТЬ ОТКРЫЛ АМЕРИКУ
В.С. Бушин

Знаем мы
эти
жидовские штучки —
разные Америки
открывать и
закрывать.
Маяковский

В наших нынешних бесконечных словопрениях о прошлом, настоящем и будущем, о тех и других персонах, в наших порицаниях и похвалах почти никогда не упоминаются две вещи — умственные данные персонажа и его национальность. А это самые важные константы человека. Особенно глухи в вопросе национальности члены КПРФ и её пресса.

Странная стыдливость и умолчание в национальном вопросе распространились давно. А уж произнести слово «еврей» у нас всё равно, что написать себе на лбу «антисемит». После выдачи американцам государственной тайны давно залёгший на дно Вадим Бакатин чистосердечно признавался, что всегда стесняется, не смеет спросить человека о его национальности. Словно это неприличная болезнь. А ведь он был секретарём обкома партии, потом министром МВД.

Но национального вопроса не чурались все классики марксизма, начиная с основоположника. А почитайте статью Ленина «Как чуть не погасла «Искра». Она о том, как они с Плехановым в 1900 году в Швейцарии обсуждали вопрос, принимать ли в РСДРП бундовцев. Женатый на еврейке Плеханов был решительно против: «Вы молоды, вы их не знаете. Это эксплуататоры, шовинисты!..». Да, Ленин тогда был молод. Но пройдёт тринадцать лет, и у него вырвется: «Мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи». И Сталин в статье о Лондонском съезде партии не постеснялся сказать, что большевики — в основном русские, потом евреи, грузины, а меньшевики — в основном евреи, потом грузины, русские. Тогда за это ещё не обвиняли в антисемитизме.

А что до ума, то даже когда человек с державного лобного места порет несусветную чушь вроде той, например, что Ленин развалил Советский Союз, или что Сталин истребил крестьянство, или что в Советском Союзе для внешней торговли не было ничего, кроме галош, даже в этих комических случаях никто не скажет вслух: «Парень совсем сбрендил». Мало того, Ирина Яровая, Никита Михалков или Жириновский с замиранием сердца могут прошептать: «Ваше превосходительство, извините за дерзость, но это та именно суровая правда, без которой невозможно жить. Спасибо!»

Граждан любого государства больше всего должен интересовать ум его руководителей, в первую очередь — самого главы государства. В.Путин вот уже больше двадцати лет на вершине власти да ещё лет пять был совсем рядом с ней, и только недавно мне довелось услышать публично высказанные суждения о его уме двух известных людей. Живущий в Ленинграде коммунист Юрий Белов, известный историк, политолог и литературный критик на страницах «Правды» писал: «Путин умён. Очень умён!». А беглый коммунист и антисоветчик Михаил Полторанин, ельцинский вице-премьер и сподвижник, в недавнем интервью решительно заявил, что Путин глуп. Ну, мы пока оставим без рассмотрения этот интересный диссонанс, а подумаем о природе стыда и совести, о возможности воззвать к ним, как к аргументам.

Когда-то человека, совершившего какой-то недостойный, стыдный поступок, могли упрекать и упрекали: «Как ты мог это сделать? Ты же советский человек!» Или: «Ты же член партии!». Или: «Как ты посмотришь в глаза товарищам по работе!». Да, так было, это не выдумка. Но можно ли ныне представить упрёки вроде бы такого же рода: «Как ты мог! Ты же гражданин новой России, великой либеральной державы!» Или: «Ты же член партии «Единая Россия»!» Или: «Как ты посмотришь теперь в глаза Чубайсу и Рабиновичу, товарищам по разбою!» Известно, что во время войны некоторые беспартийные солдаты перед боем писали заявления: «Прошу считать меня членом партии Ленина-Сталина» (или просто — коммунистом). И шли в бой, и не всегда возвращались. И их считали коммунистами... Мыслимо ли вообразить, чтобы сейчас в подобной ситуации кто-то написал бы: «Прошу считать меня членом партии Медведева-Володина»? (К слову сказать, сегодня 14 августа ВЦИОМ сообщил, что её рейтинг скатился до 28%).

Однако, несмотря на крайне обедневшие возможности будить стыд, взывать к совести, и сейчас в иных случаях можно всё-таки воззвать к чему-то для многих дорогому и незабытому, например, — к национальности человека. «Как ты мог? Ты же русский человек!» Или: «Ты же татарин!»... «Ты же еврей!»...

Говорят, что когда в 1931 году Мандельштам прочитал Пастернаку свой гнусный стишок о Сталине, Борис Леонидович именно так воскликнул: «Как он мог! Он же еврей!» А в интернете можно прочитать вот что: «Мандельштам прочёл Пастернаку про «кремлёвского горца». Выслушав, тот сказал: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому». Известен и телефонный разговор Пастернака со Сталиным, в котором поэт отслонился от коллеги.

Надо полагать, если Пастернак действительно воскликнул «Он же еврей!», то имел в виду при этом то обстоятельство, что ведь после революции от Советской власти евреи получили больше других: была при царизме «черта оседлости» — если бы её не уничтожила Февральская революция, то, несомненно, это сделала бы Советская власть; была для евреев процентная норма при поступлении в гимназии и вузы, что как раз испытал на себе Боря Пастернак, — Советская власть ликвидировала её; при царе даже таким знаменитым евреям, как художник Левитан приходилось нелегально жить в Москве — при Сталине смешно было и подумать о чём-то подобном; наконец Мандельштам, как и другие образованные евреи, мог знать ответ Сталина на запрос Еврейского телеграфного агентства в Америке об антисемитизме. Он тогда напомнил, как сурово карал антисемитизм советский закон. Ответ был дан ещё в 1931 году.

И вот при всём этом человек пишет и охотно читает собратьям по перу оскорбительный стишок о человеке, олицетворяющем Советскую власть. Вполне естественно изумление и возмущение Пастернака, для которого Сталин был — «ростом с шар земной». Да ведь и сам Мандельштам потом понял, какую непотребщину придумал, если через несколько лет сочинил оду Сталину.

А упомянутый в заголовке этой статьи Хавкин Борис Львович решил превзойти несчастного Мандельштама с его забытой выходкой. Узнав о его деянии, я заглянул в интернет. Оказывается, он доктор наук, профессор Академии военных наук и Историко-архивного института, а также сотрудник Института всеобщей истории Академии наук. Одного места службы ему мало, в трёх каретах по науке едет. На экране мелькнули слова: «Хавкин.... Солженицын... мерзавцы...»

Но что же предпринял тот, кого там именуют? На радио «Эхо Москвы» в передаче из цикла «Цена победы» ведущий спросил Хавкина как специалиста по истории Германии ХХ века, чем объяснить, что немцы яростно сопротивлялись даже и тогда, когда всем было очевидно, что вот-вот полный разгром, конец гитлеровской Германии, капут.

Ведущего по имени Владимир Рыжков, вроде бы русского человека, не интересует, как так, многие крупные политики и военные специалисты того времени, в том числе военный министр США Генри Стимсон и сам Гитлер, его генералы были уверены, что Советский Союз будет разбит и повержен в два-три месяца, и действительно, дела наши были очень плохи, немцы дошли до Москвы, потом — до Волги... Казалось бы, надо просить мира, сдаваться, а советский народ, его армия, обливаясь потом и кровью, всё стояли и стояли, а когда всем стало очевидно, что вот-вот конец, Красная Армия перешла в наступление и гнала оккупантов до самого Берлина. Это ж чудо! Но советско-русские чудеса хавкиных-рыжковых не интересуют, их жжёт любопытство: почему немцы до самого рейхстага так яростно сопротивлялись?

Ну, сопротивлялись-то далеко не все даже среди тех, кому это решительно полагалось по должности и званию. Иные, предчувствуя развязку и зная свою персональную ответственность за всё, что немцы натворили, предпочли не просто дезертировать, а вообще исчезнуть, т.е. дезертировать на тот свет.

Кажется, первым ещё 15 ноября 1941 года, видя, что блиц-криг не состоялся, и понимая, что впереди — неминуемое поражение, застрелился генерал-полковник Эрнст Удет. Вполне возможно, что последней каплей, переполнившей чашу смертельного ужаса генерала перед будущим, были слова Сталина, сказанные за девять дней до этого в докладе о 24-й годовщине Октябрьской революции: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что ж, если немцы хотят иметь истребительную вону, они её получат». И эти слова были встречены бурными аплодисментами участниками торжественного заседания. А ведь они прозвучали в подземелье, на станции метро «Маяковская». Казалось бы, вот куда загнали... Но какая сила, уверенность, спокойствие в его словах. А на другой день этот кошмарный парад на Красной площади... Генерал Удет не мог вынести...

То была первая похоронная ласточка. Вторая прилетела только в июле 1944 года, когда под ударами маршала Рокоссовского вдребезги рушилась оборона немцев в Белоруссии: застрелился генерал-полковник Бек. 18 августа этого же года — генерал-фельдмаршал Клюге. 28 сентября 1944-го между генералами затесался Йозеф Бюркель, рейхскомиссар Австрии. 14 октября — знаменитый и непобедимый генерал-фельдмаршал Роммель. Но ведь Красная Армия была ещё далеко от Берлина. А уж когда приблизилась, 21 апреля 1945 года присоединился к большинству генерал-фельдмаршал Вальтер Модель. Когда на всю Европу запахло жареным, тут уж посыпались, как горох: 30 апреля вместе со своей несчастной Евой — сам Гитлер, 2 мая — Геббельс с женой Магдой, и прихватили с собой, изверги, шестерых детей, 21 мая — Гиммлер. В те же майские дни — чехословацкий гауляйтер Конрад Генлейн, Главком флота адмирал Фрейдебург, министр культуры Бернхард Руст, начальник имперской канцелярии Филипп Бюлер, начальник всех лагерей смерти Одило Глобочник, рейхскомиссар Норвегии Иозеф Тербовен. 15 октября 1946 года их догнал Геринг...

Это и был истребительный вихрь среди гитлеровских верхушки. А об истребительной войне в широком смысле Сталин тогда, в ноябре 41 года, сказал, конечно, только для острастки и в ответ на людоедские заявления гитлеровцев. Подлинную нашу позицию он высказал позже: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, Германское государство остаются». Этим и определялись как наша политика в отношении Германии, так и пребывание Красной Армии на её территории.

Учёный Хавкин об этих самоубийствах, вызванных страхом за чудовищные преступления в СССР и других странах, — ни слова. Неужели не знает? А ведь он — «специалист по истории нацизма». Или среди названных не было ни одного нациста? Его это не интересует. Он говорит:

— Тут я скажу неполиткорректную вещь. Дело в том, что когда война шла на территории СССР, она была для советских народов Отечественной и справедливой. А когда война пришла в рейх, и Красная Армия далеко не гуманными средствами боролась в том числе с мирным населением, то каждый немецкий солдат защищал свой дом».

Вот как! До чего ж деревянный склад ума, как дровяной склад... Тут не о корректности и некорректности говорить полагается, а о скудоумии и подлости. Суть дела, видите ли, в территории, а всё, что было до этого, не имеет никакого значения. Вот, допустим, бандит ограбил и убил человека, которому раньше клялся в дружбе. (А Гитлер клялся нам в двух договорах да ещё какое в декабре 1939 года прислал любезнейшее поздравление Сталину по случаю его шестидесятилетия). За бандитом смелые люди кинулись в погоню. Он, отстреливаясь, побежал в свой хорошо укреплённый дом и как только переступил порог, тотчас в глазах учёного мудреца Хавкина из бандюги превратился в жертву. Он отстаивает с оружием в руках свою жизнь и свободу, а его хотят поймать и за что-то наказать. Да где же справедливость?! — вопиет Хавкин. И вот такую науку своими хавкинскими устами он проповедует во всех трёх институтах, где ему дают пищу.

А ведущий Владимир Рыжков, коллега по деревянному складу, подводит итог: «Теперь война и для них стала Отечественной!» Фашисты начали Отечественную войну... Геббельс, мол, просто не успел объявить об этом, некогда было, искал яд послаще для отравления своих детишек. Вот Рыжков и объявил то, что не успел чадолюбивый доктор Йозеф. Странно, что это детоубийство Рыжков не использовал для доказательства решимости и героизма фашистов в борьбе против Красной Армии. Ну, это в другой раз.

Тогда, надо думать, Рыжков объяснит нам и то, почему в Германии, когда мы, душегубы, туда пришли, не возникло партизанское движение. Какая же отечественная война без партизан? Где их Денис Давыдов и старостиха Василиса Кожина из нашей Первой Отечественной? Где из нашей Второй Отечественной Сидор Ковпак, дважды Герой Советского Союза, и тоже дважды Герой Алексей Фёдоров? Где Пётр Вершигора, опять же Герой, и Кирилл Орловский, Герои и Союза и Труда? А всего 249 партизан стали Героями. А сколько Фрицев и Гансов получили Железные кресты на таком поприще?

Рыжков родом из алтайского города Рубцовска, многократный депутат Думы, вельмигласный оратор, без борьбы за правду-матку не может прожить дня. Теперь его в Думе, слава Богу, давно нет, воздух там стал всё-таки чуть-чуть почище. Но вернуться в любимый Рубцовск бывший депутат, кажется, почему-то не захотел, его нередко можно видеть на бесчисленных московских телеговорушках. Последний раз, когда я его видел на экране, он поведал леденящую кровь историю какого-то своего знакомого. Тот очень хорошо, говорит, учился в школе, но поехал в Москву поступать в университет и его не приняли. Рыжков возмущён, негодует, спрашивает: как так? Тот отвечает: «Сказали, что приём окончен, но я-то понимаю... еврей...» Это его бескорыстная версия. Ведь правда же, что он еврей! Как можно не верить? А почему не поверить, что в самом деле опоздал? Заурядное дело: ведь Рубцовск не Мытищи.

О, сколько таких жутких, даже с летальным исходом истории мы наслушались в своё время хотя бы от критика Бенедикта Сарнова. И каждая — даже без имён и жертвы и убийцы, а только — «одна моя знакомая», «один мой приятель» и т.д. То же самое и у Рыжкова... Так что же, так и сказали несчастному отличнику, как когда-то отцу Бори Пастернака: «Увы, не можем принять, норма уже выполнена. Приходите в следующем году». И чем же дело-то кончилось — поехал он на другой год, поступил в конце концов или сейчас работает дворником? Неизвестно. Рыжкову важно было только тот ужасный антисемитский эпизод поведать. Заклеймить советские порядки, которые ему мерещатся.

Позволю себе пару штришков из семейной биографии. Я поступал в Литературный институт летом 1946 года. Фронтовик, орденоносец, член партии, немало публикаций... Уж чего больше! И что? Не приняли: «Конкурс не прошёл». А в приёмной комиссии были и евреи, и не один-два. Да к тому же, как я знал, помянутый выше Б.Сарнов был принят со школьной скамьи и без единой публикации. И были у меня веские основания думать, что до конкурса мои публикации и рукописи даже не дошли. Вот мне и возопить бы: «Не приняли как русского!»... Но я отправил рукопись директору института Фёдору Васильевичу Гладкову (царство ему небесное!), который меня и не знал. Дней через десять телеграмма: «Вы допущены до приёмных экзаменов»... А в 1987 году не приняли в МГУ мою нееврейскую дочь. Что делать? Пошла работать. Через год — опять в МГУ. Ну, приняли. Так почему бы, тираноборец Рыжков, и вашему другу не пойти поработать годик? Ах, вы привыкли непременно сейчас и всё сразу, а любая заминка для вас уже антисемитизм. Читали, видели, слышали... Знаем мы эти рыжковские штучки.

Самое поразительное в этих жутких историях то, что взрослые люди, профессора, депутаты, вольнодумцы, вольтерянцы надеются, что им кто-то, кроме полоумных, поверит. Будто никто не знает, что самый высокий процент людей с высшим образованием у евреев, среди кандидатов наук, докторов, профессоров — тоже; что в редакциях газет, на телевидении, среди режиссёров, юмористов и пацифистов... Перечислить, что ли?

Прочитав Рыжкова-Хавкина, я, конечно, чертыхнулся, сплюнул и перекрестился: «Чур меня!». А потом прочитал вслух жене. Она чуть не зашлась в хохоте! И это, конечно, самая естественная реакция нормального человека на такой вздор: наша Отечественная превратилась в захватническую, а их захватническая стала Отечественной. Как в цирке... Расхохотался и я. И даже как человек, которому по профессии всё интересно, порадовался: ведь какую редкость довелось увидеть! Ну, где ещё, кроме путинского питомника, могут водиться такие человекообразные?

В своё время академик Д.Лихачёв, которому мы во многом обязаны избранием Горбачёва президентом, предваряя профессора Хавкина, говорил, что войну нам следовало закончить изгнанием немцев с нашей земли, а дальше идти нет, мол, никакой необходимости. И при этом ссылался на «Войну и мир» Толстого: он, дескать, не стал же описывать наш поход во Францию, наше пребывание в Париже, вот и нам надо было в 44-м году встать на границе — и всё. Это было поразительно! Писательский замысел, художественное произведение, литературный сюжет академик уподобил, вернее, представил примером, образцом для реальной исторической действительности да ещё в другой эпохе... Толстому просто не было нужды продолжать повествование, он исчерпал сюжет, а у нас была насущная необходимость завершить разгром фашизма. Гитлеровская Германия, конечно же, зализала бы раны и снова ринулась на нас. Тем более, как стало потом известно, немцы были близки к обретению атомного оружия и уже пугали нас своим Wundеrwaffe, которое вскоре они сделали для американцев. А Черчилль готовил операцию «Немыслимое» — удар по Красной Армии в Германии силами англичан, американцев и пришедших в себя немцев. Словом, было вполне вероятно новое нападение на нас недавних союзников и старых врагов. Нет, медлить, тем более останавливаться на границе, зачехлять пушки нам было никак нельзя, надо было изо всех сил спешить к Берлину, к рейхстагу, к канцелярии Гитлера. И, слава Богу, мы не опоздали. Хотя хавкины и рыжковы и тогда под ногами мешались.

А что касается «далеко не гуманных средств борьбы Красной Армии с мирным населением Германии», которые профессор Хавкин, родившийся через десять лет после войны и в армии не служивший, разглядел, поди, сразу, как только к радости Рыжкова явился на божий свет, то вот что я записал в своём фронтовом дневнике в 1945 году, находясь в составе 50 армии Третьего Белорусского фронта в Восточной Пруссии:

«12 февраля. Хайльсберг.

Это самый крупный из всех годов В.Пруссии, что мы прошли. Бой за него был упорнейший...

Эренбург пишет: «Только бы не расслабиться, только бы не забыть!». А, по-моему, уже смягчились. Мы же не убиваем стариков, детей, женщин. Если такие факты и есть, они единичны. За всё время я видел только один раз труп ребёнка, неизвестно как погибшего. И раза 3–4 стариков. А ведь пятилетний ребёнок, как напоминает Эренбург, через 15 лет может быть солдатом. Нет, нет, убивать нельзя!

Случаи насилия тоже широкого распространения не имеют.

22 февраля. Лоттенбрух.

Бой с невероятной силой гремел весь день. Сейчас смолк. У нас особенно активно работают артиллерия и авиация. Такое впечатление, что самолёты ходят сотнями. Капитан Завязкин говорил, что немцы подбросили несколько танковых дивизий, чтобы успеть вывезти драгоценности.

Все хутора здесь побиты. На хуторе метрах в сорока от нас приютились беглые немцы: две старухи, старик, женщина средних лет и шесть её детей. Я довольно легко с ними говорю. Жаль детей. Старший Франц, ему десять лет. Они мне вчера сказали, что у них нечего есть. Ночью я принёс им хлеба...Валуев всех их рассмешил, развеселил. Они перестали его бояться» (Я жил во времена Советов. 2014. С. 79–79).

Ах, как жаль, Борис Львович, что вас там не было с нами. Может, тоже от своих академических заработков хлебушком поделились бы с голодными немецкими детишками. А уж развеселили бы их, как сержант Валуев, наверняка! Чем? Да тем же самым, чем мою жену и меня, — рассказом о гитлеровской Отечественной войне, закончившейся подписанием безоговорочной капитуляции. Или вы и капитуляцию считаете сталинской пропагандой?

А напоследок хочу спросить, что, по-вашему, как евреи еврею, сказали бы вам знаменитый комбат Цезарь Куников, герой Малой земли и Советского Союза, погибший в 43-м году, и мой одноклассник Лёня Гиндин, в девятнадцать лет безвестно погибший в 42-м, что сказали бы они, если воскресли и узнали, что вы хотите перезахоронить их в одной братской могиле с гитлеровцами, как павших в Отечественных войнах?

И самое последнее: не опасаетесь ли вы, что ни на Востряковском, ни на каком другом еврейском кладбище Москвы в надлежащий час вам за ваши деяния не найдётся места?

Сохранено