Богословие священника Вячеслава Рубского

golovin1970 — 03.01.2024

За последние два года я написал немало постов после прослушивания роликов Вячеслава Рубского по той или иной теме. Этим летом я решил скомпоновать уже написанное в обобщающий текст, дополнив и отредактировав его. С самим Рубским я ничего не согласовывал, пользовался открытыми источниками в виде роликов с его канала. Почему он сам не напишет подобный текст – не знаю. В его книге «Православная духовность: Перезагрузка» есть много чего, но нет собственно, богословия или христианской метафизики. То есть ответов на вопросы: Кто такой Бог? Каковы его отношения с людьми? Кто такой Иисус Христос и чему он учил? Какой смысл в его смерти и воскресении? Чему учил апостол Павел? Что такое церковь? Что такое причастие? и т.д. Такого обобщения взглядов Рубского никто не делал, и если кто-то захочет познакомиться с феноменом Рубского, то ему буквально не с чего будет начать. Конечно, можно купить книгу Рубского, но там все так приглажено, что по прочтении непонятно, почему столько христианских ортодоксов изрыгают проклятия в адрес Рубского, называют его еретиком, требуют запретить в служении?

Почему я сам потратил не один час и не один день на эту работу? Потому что считаю, что Рубский - лучшее, что есть на сегодня из того, что смогла породить из себя Русская православная церковь. Публичными лицами нынешней РПЦ являются патриарх Кирилл, Ткачев, Охлобыстин, Тихон Шевкунов. Ну и до недавнего времени - Кураев, которые собственного богословия не предлагал. Я исхожу из того, что религиозность – такой феномен, который будет существовать еще века, в России (или на той территории, что от неё останется) религиозность будет проявляться в форме православия. И для всего мира, и для нерелигиозных людей в России, и для самих российских православных будет лучше (в моем понимании), чтобы православие реформировалось, гуманизировалось, существовало не в варианте Ткачева, а в варианте Рубского.

Итак, мое обобщение учения Рубского… Первоначальная посылка Рубского чисто философская, сократовская: мы должны иметь мужество идти за мыслью, куда бы она нас не привела. Рубский это выражает так: качественное утверждение о чем бы то ни было может быть только в том случае, если к нему привело качественное размышление. А качественное размышление о чем-то может быть только свободным. Свободное размышление необходимо предполагает возможность не согласиться. А религиозное сознание почти всегда не свободно, оно априори должно привести к указанным евангелиями, соборами и святыми отцами ответам. Подавляющее большинство православных повторяют религиозные утверждения, тот же Символ веры, как роботы. Если расспросить обычного православного, что такое Троица? Иисус Христос – Бог или человек? Кого и как он может спасти? Кого и как он искупил своей кровью? Что такое царство небесное? – мы в лучшем случае услышим бездумное повторение каких-то простых догматических формул, но чаще – совершено дикие утверждения (например, что Христос был просто хорошим экстрасенсом – Я.Г.) Православие пришло к парадоксальной ситуации: быть православным можно только не будучи православным. А если человек начинает хоть о какой-то сфере православной жизни качественно размышлять, то он с необходимостью придет к сомнениям и даже отрицанию каких-то элементов православного учения и православных практик. То есть тот, кто по настоящему захочет стать православным, окажется вне православия. К Рубскому часто приходят размышляющие люди со своими недоумениями, и он, в отличие от ортодоксальных священников, с этими недоумениями соглашается. Говорит, что у меня тоже возникает такое же недоумение, поэтому, молодец, продолжай размышлять дальше в том же духе! Например, у человека возникнет недоумение, когда он читает апостола Павла: «Если кто не любит господа Иисуса Христа, анафема (да будет проклят)». И человек, преодолевая страх впасть в безбожие, начинает думать: «Как же так, чем же тогда апостол Павел отличается от Марии Дэви Христос?» Если человек задаст такой вопрос Худиеву, то Худиев ответит: «Это совершенно разные случаи: ведь только Христос – истинный Бог, и анафематствовать ненавидящих его достойно и похвально!» и человек из уважения промолчит, но про себя подумает: «Идите вы лесом с таким истинным Богом!». А если человек задаст такой вопрос Рубскому, тот ответит: «Правильно ты видишь ситуацию, ничем не отличается апостол Павел в этом отношении от Марии Дэви Христос, в обоих случаях это языческое черно-белое видение мира: кто не с нами, тот против нас!» И человек, отойдя от первоначального шока, начинает размышлять: «А что, оказывается, так можно думать? И оставаться православным?» И Рубский ему отвечает: «Да, можно, я же могу, почему ты не можешь (Рубский моментально переходит на «ты» J)». Я этот диалог выдумал от начала до конца, но я ведь и не научную работу пишу. Думаю, что так бы все и было.

Рубского есть соблазн отнести к христианским либералам = христианским модернистам. Я не раз видел списки воззрений христианских либералов, составленные их противниками. Там отрицание вечности адских мук, толерантность к католикам и протестантам, акцент на божественной любви, а не на наказании, критика жестокостей в истории церкви и т.д. Рубский практически под все критерии либерала подпадает, но сам последовательно отказывается называться либералом. Он говорит следующее: либералы хотят доказать, что инквизиция, сжигание еретиков, оправдание войн, поддержка тиранов, всякого рода мракобесие святых отцов – это все заблуждения и отклонения от истинного христианского учения. А кто все это делали и одобряли – неправильные и плохие христиане, а вот мы через две тысячи лет стали правильными. Нет, говорит Рубский, тогда тоже были правильные и хорошие христиане. Святой дух вдохновлял христиан сжигать еретиков. Святой дух заставлял христиан бежать в пустыню и становиться монахами. Святой дух вдохновлял писания апостолов и святых отцов. Но мы будем последними дураками, если для того, чтобы стяжать Святой дух, станем копировать поступки христиан прошлых веков, решим бездумно следовать тем советам, которые они давали, пользоваться теми практиками, которыми они пользовались. Святых отцов стоит читать не для того, чтобы искать у них мудрость и советы, как спасаться, а чтобы видеть их отличие от нас, тогда сможем лучше понимать, как нам спасаться в наших условиях.

Про Библию. Для характеристики мировоззрения Рубского нельзя избегнуть термина «парадигма». В Библии показано, как Бог говорит с человеком. Но Бог не может говорить с людьми иначе, чем на понятном им языке, в рамках их парадигмы, подстраиваясь под их суеверия. В рамках их парадигмы он подталкивает их добру и свету (к примеру, «не желать раба ближнего своего» лучше, чем желать). В Библии записано не то, что Бог сказал и сделал, а как люди изнутри своего парадигмы, подверженные суевериям, восприняли то, что Бог сказал и сделал. Мы живем в иные времена, чем не только евреи Ветхого завета, но и евреи Нового завета. У нас другая парадигма мышления. Поэтому совершенно нормально, что мы не соглашаемся со многими словами и действиями Бога в Ветхом Завете, но также со многими словами и действиями Иисуса Христа и апостолов в Новом Завете. Например, мы отрицаем угрозы Иисуса послать людей на вечные муки, отрицаем угрозы Иисуса не принявшим проповеди, отрицаем те признаки веры, которые должны сопутствовать верующему человеку (способности исцелять, брать в руки змей, пить яд и т.д.)

Монотеизм древних евреев, как он представлен в Ветхом Завете, это способ создания и сохранения себя самих. Если для расширяющейся системы, какой была Римская империя, естественно было включать богов всех покоренных народов в свой пантеон, то для маленькой закрытой системы, какой был еврейский народ в эпоху его формирования, естественно было возвести стены. На формирование еврейской идентичности первостепенное влияние оказал вавилонский плен. У них не осталось ни страны, ни храмов, остались одни тексты, не осталось никаких других интегративных компонентов. Правда, эти тексты примитивные, позорные, ни о чем хорошем с нашей точки зрения не говорящие. Стихи Есенина лучше для нас, чем весь Ветхий завет. Суть Ветхого Завета в том, что некий амбициозный бог вулкана наваливается на малый народ, требует повиноваться только ему, при этом никогда не дает им благоденствия, потому что эти люди постоянно перед ним виноваты. Если бы муж постоянно оставлял жену без тарелки супа, пусть и по её вине, что бы мы сказали про такого мужа? Яхве все время упрекает евреев, что они не так ему поклоняются, а потом их наказывает. Но от других народов он ничего не требует, и блага им дает просто так.

Парадигма мышления апостолов, авторов евангелий, первых христиан была почти полностью языческой, да еще и в иудейском варианте. Язычество проявлялось в том, что это черно-белая картина мира: мы и они; мы – белые, они черные. И «мы» будем полностью счастливы только в том случае, если все «они» будут не просто наказаны, а окончательно уничтожены. Отсюда идея Страшного суда, ада, казни еретиков. Отсюда с одной стороны «Возлюби ближнего», а с другой стороны, если этот ближний вдруг попал в категорию «они» то тогда «отрясите прах со своих ног» если вас где-то не послушали и городу сему будет хуже, чем Содому и Гоморре. Отсюда угрозы уничтожить фарисеев в притче о злых виноградарях. Отсюда инвективы в адрес «николаитов». Отсюда «если кто не любит господа Иисуса Христа, анафема» (или «да будет проклят» в другом переводе).

Иудейская особенность язычества первых христиан была в том, что «они» - это, в первую очередь, римляне, поэтому Рим, «город на семи холмах» уничтожается Богом в Апокалипсисе. Евреи понимали, что обычной мирской военной силой с римлянами не справиться, поэтому и надеялись на божественную силу, мессию и уничтожение им римлян и восстановление Израильского царства. Более существенной иудейской особенностью парадигмы мышления апостолов и авторов Евангелий было их представление о том, что вместе с телом умирает и душа. Поэтому наказать уже умерших людей для древнего еврея нет никакой возможности. Отсюда идея воскресения всех умерших на Страшном суде в телах для наказания или награды. Христиане, начиная с Оригена и Августина, восприняли древнегреческое, платоновское представление о душе. А именно, что после смерти душа не исчезает, а получает воздаяние за земные дела и души праведников входят в общение с Богом. Поэтому нам, современным христианам, идея воскрешения в телах непонятна. Неочевидна необходимость такого воскресения. Ведь Богородица, святые по нашим представлениям, живы и помогают нам без физических тел. Тем более странной нам кажется идея необходимости воскрешения грешников в телах для их наказания вечной физической болью.

Главное, в чем проявлялось язычество древнееврейской религии, это в чисто материальных отношениях с Богом, «ты – мне, я – тебе!». Евреи поклоняются и приносят жертвы только своему Богу Яхве, а в ответ Яхве дает им много скота, много детей и победы над врагами. Древние евреи не подозревали, что есть какой-то духовный или потусторонний мир, какая-то духовная жизнь. Если человек здоров, силен и богат – ему Бог не нужен. У первых христиан этот «религиозный материализм» проявился в концепции «тысячелетнего царства» после второго пришествия. Иисус Христос после второго пришествия даст христианам полное материальное изобилие на тысячу лет. Идея тысячелетнего царства, материального изобилия исчезла из христианства под воздействием неоплатонизма, и в первую очередь Оригена. Неоплатонизм изменил христианство до неузнаваемости. Для неоплатоников жить и поклоняться Богу надо не ради материального благополучия, материальный мир сам по себе ценностью не является. Неоплатоники привнесли в христианство концепцию духовной жизни и имеющего ценность в себе самом духовного мира.

В рамках иудейской языческой парадигмы только и возможно понимание предательства Иуды, воскресения и вознесения Христа… Так как апостолы мыслили в иудейско-языческой парадигме, при жизни Иисуса Христа они ждали, что скоро наступят апокалиптические события, Иисус проявит свою мессианскую силу: изгонит римлян, восстановит царство Израиля, мертвые воскреснут для суда над ними. Иисус сам станет царем, соберет двенадцать колен и апостолы будут ими управлять. Такое царство просуществует тысячу лет. Иуда был самым ревностным учеником Иисуса. Он хотел, чтобы столкновение Иисуса Христа со своими врагами произошло как можно быстрее. Иуда донес на него потому, что был уверен, что при лобовом столкновении с врагами Иисус проявит свою мессианскую силу, начнет уничтожение врагов и тем самым будут приближены все остальные апокалипсические события. Но к удивлению Иуды Иисус никаких сверхъестественных сил не проявил и был распят. Это означало крах надежд и упований Иуды и других учеников. Иуда, как самый верный самурай, покончил с собой, а другие апостолы пребывали в полной деморализации. В такой ситуации Иисусу пришлось воскреснуть, чтобы ободрить своих учеников, чтобы они продолжили миссию. Иисус реально воскрес, реально вышел из гроба. Это было необходимо в рамках иудейских суеверий. Но мы уже вышли из иудейской парадигмы, не разделяем иудейских суеверий, у нас свои суеверия. Поэтому мы не можем качественно мыслить о всеобщем воскресении в телах, можем воспринимать его только как странный, ненужный бонус. Мы не можем качественно мыслить о Страшном суде с делением всех людей на две части. Ведь мы воспринимаем каждого человека не как черного или белого, а как сложное существо, в душе которого есть и черное и белое. Современный судья, назначая преступнику срок, учитывает все смягчающие обстоятельства. И мы не можем считать того, кто посылает половину человечества на вечные муки и перечеркивает позитивную часть их жизненного опыта, тем любящим Богом, который дан нам в опыте богообщения.

Мы не можем качественно мыслить воскресение Христа. К сожалению, апостол Павел на корню ограничил христианскую мысль заявлением, что «если Христос не воскрес, то и вера ваша тщетна». Но так как современные христиане давно отказались от иудейской парадигмы, в которой телесное воскресение было абсолютно необходимым для дальнейшего существования умершего человека, то ничего путного о воскресении они сказать не могут. Кто-то говорит, что он воскрес в том же теле, кто-то – что в другом, преображенном теле. Но это никак не соотносится с нашим духовным опытом. Наш духовный опыт говорит о том, что: в Иисусе Христе, который описан в евангелиях, мы опознаем Бога; Иисус Христос не мог выжить в нашем мире, поэтому он с необходимостью погиб; мы точно уверены, что Иисус Христос жив. На таких простых утверждениях нам стоит остановиться, а сам евангельский рассказ о воскресении и дальнейшее богословие воскресения следует оставить в прошлом.

Еще меньше каких-то здравых идей современные христиане могут высказать про вознесение. Никаких путных объяснений, зачем Христу видимым образом нужно перемещать вверх свое тело, в современной парадигме быть найдено не может. Но если мы будем иметь в виду, что Бог говорит с людьми языком их суеверий, то воскресение и вознесение поддаются объяснению. Иисус воскрес, потакая суевериям древних евреев, чтобы они не считали его мертвым. Но если бы он с учениками остался на Земле, то они бы продолжали от него ждать построение Израильского царства. Поэтому Иисусу нужно было покинуть учеников, чтобы они не ждали от него восстановление Израильского царства, но таким способом, чтобы ученики не считали его мертвым. Так как древние евреи полагали, что над плоской Землей есть небесная твердь, а над этой твердью обитает Бог, то Иисус и выбрал вознесение, чтобы разом решить сразу две задачи. После вознесения Иисуса в небо 1) ученики стали полагать, что он жив и находится рядом с Богом, а 2) Израильское царство восстановит, когда спустится оттуда. (Намудрил здесь Рубский, надо заметить J )

Иисуса неправильно считать Машиахом, которого ждали и продолжают ждать евреи. В Иисусе воплотился Бог не для того, чтобы возвысить евреев, восстановить их царство и наказать их обидчиков.

Цель боговоплощения – приближение Бога к людям. Во всех религиях Бог находится гораздо выше человека, от человека требуется поклонение, принесение ему жертв. Это не есть желание Бога, это отражение в религии той иерархичности, которая была присуща древнему обществу. В Иисусе Христе Бог из господина становится другом. Главная весть Иисуса Христа – это весть об уничтожении иерархии. Иисус требовал, чтобы среди его учеников не было высших и низших. Иисус требовал от апостолов, чтобы ему не поклонялись, мыл им ноги, говорил, что не называю вас рабами, а называю вас друзьями. Женщин и иноплеменников не считал низшими существами. Говорил, что последние в нашем мире будут первыми в царстве небесном. Отношения человека с Богом из вертикальных стали горизонтальными. Качественно воспринять любую идею, принять моральную норму можно только от равного в свободной дискуссии. Если некто, наделенный властью, высказывает какую-то идею, требует поступать так, а не иначе, то его подчиненные принимают идею или моральную норму автоматически, некачественно. У них отсутствует опция не согласиться. А только при наличии такой опции можно принять идею или моральную норму качественно. «Люби ближнего своего, иначе попадешь в ад» - пример некачественной моральной проповеди.

Но окружающий Иисуса Христа мир был насквозь иерархичен, никаких неиерархических структур вокруг не было, протиснуть в него идею уничтожения иерархии было очень сложно. Поэтому ученики сразу после смерти Иисуса выстроили церковь в виде иерархической структуры. Потом церковь приняла и освятила государственную иерархию. Молитвы составлялись так, как будто мы обращаемся не к друзьям, а к восточным деспотам, которые любят славословия в свой адрес. Это все было и есть отступлением от евангельской нормы, но новое зерно было посеяно.

В молитвах христиане либо славословят Бога и святых, либо чего-то просят: кто-то просит спасения, кто-то холодильник. В материальном мире Бог ничего явным образом в ответ на эти просьбы не дает. То есть с одной стороны, можно сказать, что он дает все всем, но именно всем, он проливает дождь и дает солнечный свет и молящимся, и немолящимся; и христианам, и буддистам, и атеистам. Рубский предлагает другой тип молитвы, в которой не было бы ни славословий, ни просьб. Пунктирная молитва: минимум раз в час надо обращаться к Богу на пять секунд с обозначением своих действий и настроений: Господи, я еду в троллейбусе! Господи, я грущу! и т.д. А вечером нужно обращаться к Богу с постмортальной молитвой, то есть с такой, которая была бы у вас не только после смерти, но и после Божьего суда над вами. То есть Бог как бы уже суд над Вами свершил и от Бога вам не надо ни холодильников, ни спасения. Вот что бы вы ему в такой точки своего существования сказали бы, то каждый вечер и говорите!

Иерархичность церкви – её давняя беда, языческий пережиток. Только в ХХ веке заговорили о необходимости демократии на приходах, о роскоши священноначалия. Раньше об этих проблемах никто и не думал. Поэтому мы живем во время наивысшего расцвета церкви, никогда церковь не была в таком хорошем состоянии, как сейчас. Иерархичность проявляется не только во власти епископов над священниками, но и в том, что все священство целенаправленно отделяет себя от мирян своим внешним видом. Большинство христиан убеждены, что если священник будет служить в мирском костюме, сбреет бороду, то совершенные им таинства будут недействительны. Это, разумеется, не так, но нужно уважать суеверия суеверных прихожан, и в храме служить в традиционной одежде. А вне храма, чтобы искусственно не создавать иерархию в общении, лучше общаться с мирянами, будучи в мирской одежде. Важно ,чтобы любой человек на любое слово священника мог легко сказать: «не согласен». Важно, чтобы священническое облачение не давило на людей авторитетом (поэтому Рубский записывает лекции на Ютубе уже давно в мирской одежде).

Еще одной проблемой церкви является всеобщее убеждение, что Божья благодать дается людям Богом не напрямую, а через церковную иерархию; и на любом из уровней иерархии у священноначалия имеются краник, которым он может получаемую сверху благодать перекрыть. И тогда, соответственно, рукоположения епископа станут недействительны, таинства священника станут недействительны, мирянин не сможет участвовать в таинствах: они будут ему в осуждение. Отсюда проблемы в отделении УПЦ от РПЦ, все бояться стать неканоничными, что уйдет благодать и т.д.

Как относиться к словам Иисуса,что он скоро придет во второй раз, что царство Божие наступит при жизни современников Иисуса? В Евангелиях есть две разных концепции Царства Божия: что оно скоро наступит, причем будет сопровождаться всемирной катастрофой, Солнце и Луна погаснут, Христос спустится с неба и т.д.. И вторая концепция, что наступления видимым образом царства Божия ждать не надо, оно уже внутри вас есть, оно подобно закваске, которая постепенно преображает душу. Есть соблазн какую-то концепцию считать аутентичной, а какую-то вымышленной евангелистами. Рубский склоняется к тому, что Иисус говорил про царство Божие и так, и этак. В любом случае, первое поколение христиан ждало второго прихода Иисуса, и Павел ждал («не все мы умрем, но все изменимся») и Петр по втором послании отвечает на недоуменные вопросы христиан: «Когда же наконец он придет?» Сроков Петр не называет, но говорит, что не стоит с радостью ждать этих времен, всем буде тяжело и Иисус медлит, чтобы вы лучше подготовились. Послания Иоанна писались, по-видимому, поздно, когда все первое поколение христиан умерло и там уже размывается идея скорого апокалипсиса. Так почему же Иисус Христос обещал свое скорое пришествие, и получается, что не выполнил обещания? Ответ на этот вопрос у Рубского очень заумный, он дан в конце лекции «Эсхатология»: Христос таким образом научил нас ценить время и правильно ощущать себя во времени. И не просто ценить каждый миг своей жизни, а типа, не ждать Царства небесного в будущем, а входить в него прямо сейчас. (Но именно так Рубский не говорил, это я сам за него придумал. Зачем Иисусу ради этого было обманывать ожидания учеников и последователей – все равно не понятно)… В наше время ждать апокалипсиса и второго пришествия точно не стоит. Христиане давно отказались от такого ожидания, хотя по привычке иногда повторяют старые догмы. Но попросите такого формального ожидателя переписать на вас квартиру в обмен на сто долларов – никогда не согласится. А первые христиане, которые реально ждали второго пришествия, согласились бы.

Иисус Христос не случайно говорил «Где двое – трое собрались во имя мое…» а не «двадцать – тридцать». В тайной вечере ужинали тринадцать человек, и это число близко к максимуму, когда еще возможно единство, отсутствие иерархии и интимность встречи. Дружеский ужин верующих людей – это есть самое благоприятное место и способ для единения с Богом. Причастие произошло из такого дружеского ужина и в нем нет ничего более священного и приближающего к Богу, чем такой дружеский ужин. Мы причащаемся хлебом и вином, потому что это была самая обычная еда в Палестине две тысячи лет назад. Но нет ничего антихристианского в том, если мы когда-нибудь будем причащаться самой обычной едой нашего времени: зимой - кофе с круассанами, летом –арбузом, мороженным и т.д. Мы сейчас не можем причащаться мороженным, потому что считаем, что мороженное принадлежит к миру профанного, мы не воспринимаем поход в кафе-мороженное, выбор добавок, оплату, поиск места в кафе, разговор, который мы ведем за столом, как священнодействие. А вот поход в храм, те вычурные слова, которые произносятся во время литургии, движение с кадилом священника - воспринимаем как священнодействие, поэтому за сакральным мы идем в храм.

Если христианская община при Иисусе состояла из, максимум, нескольких десятков человек, то после него апостолы начали крестить тысячами, община стала резко увеличиваться и приобрела обычные черты большой организации: там появилась иерархия, случайные люди, трения между группировками, формальное исполнение обрядов. Но кроме всего этого иерусалимская община очень желала не ждать царства Божия, а уже начинать жить в нем. А в царстве Божием ведь не предполагался ежедневный тяжелый труд, экономия, недоедание и т.д. Богатые люди распродавали имущество, деньги приносили апостолам, на эти деньги закупались продукты и поровну распределялись. Но так долго продолжаться не могло, у общины быстро возникли материальные проблемы. Эти проблемы до некоторого времени решал апостол Павел.

Апостол Павел не видел Иисуса Христа при его земной жизни и обратился в христианство он не в результате проповеди апостолов, а в результате прямого вмешательства Иисуса Христа в его жизнь. Он всегда подчеркивал, что он не от апостолов получил свое апостольство, а непосредственно от Христа, поэтому никакой власти апостолов над собой он не признавал, ни в какую уже существующую ко времени его обращения христианскую традицию встраиваться не собирался. Представьте, что сегодня бы появился человек, который заявил бы, что он христианин потому, что сам Христос его таковым сделал, и ему от церкви ничего не нужно, он сам все знает, ему все, что нужно, уже сам Христос дал. И такой человек стал бы проповедовать христианство, организовывать христианские общины. Как бы на него нынешние епископы и патриархи посмотрели? А ведь именно таким Павел и был. Когда Павел начал крестить язычников и заявлять, что для спасения им не нужно становиться евреями, то есть обрезываться и соблюдать еврейский Закон, то это вызвало возмущение в Иерусалимской общине. Тем более, когда он стал учить, что и христианам из евреев не нужно строго соблюдать Закон, что можно, например, принимать пищу вместе с христианами из язычников. Он прибыл для решения вопроса крещения язычников на первый апостольский собор и в том, что собор, состоявший из апостолов-евреев, поддержал право Павла крестить язычников, не обрезывая их, немалую роль сыграл материальный фактор. Павел пообещал собирать деньги с языческих общин и передавать их на содержание иерусалимской общины. Можно сказать, что Павел купил франшизу на распространение христианства. Петр и Павел есть не только представители двух разных тенденций в развитии христианства, но они есть символы двух частей человеческой психики. Петр и остальные апостолы символизируют ту часть, которая всё организует, систематизирует и любой цели достигает путем следования процедуре, набору правил. А Павел – наоборот.

В Ветхом и Новом заветах мы видим Бога как объект: он разговаривает с еврейскими патриархами, говорит из облака во время крещения Иисуса, останавливает Савла на пути в Дамаск и т.д. Это языческая парадигма восприятия Бога: точно так же и языческие боги с людьми взаимодействовали. Монахи серьезно воспринимали Библию, верили всему написанному, очень желали, чтобы и им так же Бог или, на худой конец, ангел являлся, как они читали о том в Библии. И в святцах мы видим, что всем великим святым Бог или Богородица являлись. Это не значит, что реально являлись, это значит, что так представляли святость и богообщение составители житий (такое рассуждение не означает, что Рубский отрицает, что Серафиму Саровскому являлась Богородица). Но монахам надо было как-то объяснять, почему обычному монаху Ивану никто не является, сколько бы лет он не молился и не постился. Появилось беспроигрышное объяснение этому факту: чтобы явился Бог, нужно очистить сердце, освободиться от страстей. Но ведь никакой монах не мог заявить, что я тридцать лет практиковал монашеское делание и наконец, освободился от страстей – это было бы сочтено гордыней. Поэтому богообщение для монаха всегда было такой морковкой перед осликом: ты вроде как убежал от людей, чтобы быть ближе к Богу, но встреча с Богом всегда откладывается в неопределенное будущее, ведь очищение души от страстей никогда не завершается. Хотя и можно сказать, что аскетика не работает, что от страстей человек полностью никогда не освобождается, и такое освобождение не нужно не Богу, ни человеку, но, с другой стороны, видя человеческое усердие, человеческое желание спастись именно таким способом, Бог может такого человека наградить и прославить.

Мы живем в то время, когда языческая парадигма восприятия Бога осталась в прошлом. Если мы услышим от какого-то священника или монаха, что ему по ночам является Христос и беседует с ним, то сочтем его находящимся в прелести. И сами мы не ждем, чтобы к нам Христос явился, как являлся ученикам после воскресения, не ждем, чтобы он обратился к нам громким голосом, как обратился к апостолу Павлу. Нам нужно смело идти вперед, перестать искать Бога как объект, перестать пытаться найти его в мире объектов. Бог подобен вихрю, который кружит листья: мы можем наблюдать только обычные листья, которые необычно себя ведут. (Но как такой Бог согласуется с Богом из предыдущего абзаца, с Богом, который может кого-то прославить, «спасти», - неясно).

Мы не услышим Бога, обращающегося к нам из горящего куста или с облака. Мы можем «услышать» Бога в разговоре с другим человеком, в разговоре с самим собой и даже, когда мы хорошо делаем то дело, к которому призваны. Но «услышать» в кавычках, он не будет говорить сам, он просто будет там присутствовать.

Иисус говорит своим ученикам: Я вас собрал, чтобы вы радовали друг друга, а не чтобы вы друг от друга отворачивались и смотрели на меня. Как я умываю вам ноги, так и вы умывайте друг другу (а не мне!). Если вы накормили голодного, посетили узника в тюрьме, то это вы меня посетили, даже если при этом про меня вообще не думали. Когда вы будете мыть ноги друг другу, кормить голодных, это и будет вашим богослужением… Не должно быть никакого служения Богу вместо служения людям. Когда Иисуса спрашивает самарянка, где правильно поклоняться Богу, в Иерусалимском храме (где поклоняются иудеи) или на горе Гаризим (где поклоняются самаряне), то он отвечает, что ни там, ни там, что истинные поклонники будут поклоняться Богу в духе и истине. Из старой языческой парадигмы слова и призывы Иисуса выглядят как атеизм и кощунство. Получается, что теперь, в новой парадигме, не нужны никакие богослужения и никакие храмы. И они действительно, в конечном счете, не нужны, но только мы не доросли до того, чтобы любое хорошее дело воспринимать как богослужение, а любое место – как храм. На резонный вопрос: «А если простые люди, нехристиане, некрещеные собрались вместе за столом или собрались вместе для какого-то хорошего дела, то Христос среди них пребывает?» «Пребывает!» - отвечает Рубский. «Так чем же наша жизнь и наши дела, крещенных и воцерковленных, лучше перед Богом, чем дела атеистов и инославных?» - «Ничем!» - отвечает Рубский. «Получается, православная церковь не обязательна для всех?» - «Не обязательна!».

Когда в начале 90-х Кураев заявил, что Святые отцы иногда ошибались, это был скандал, а сейчас это общее место. Сегодня мы доросли до того, что признаем, что у вселенских соборов не все формулировки были удачными.(На этом записи обрываются :( )

Добавляю комментарий Георгия Лазарева: Очень качественный обзор. Я бы подправил только некоторые слова, выражения: кое-где - у Рубского сложнее, кое-где - наоборот, проще. И все же, мне кажется, не очень отражен основной нерв теологии Рубского - современная теология должна и может быть основана только на экзистенциальном опыте. Можно назвать этот опыт и мистическим. Например, почему есть Бог? Потому что я так ощущаю. Будет ли продолжение жизни после смерти? Будет, потому что мой опыт Бога говорит о том, что наш с Ним диалог может продолжиться. И т.п.. То есть Рубский - это максимальный уход от схоластики в экзистенцию и, таким образом, можно сказать, что и уход от теологии как таковой (как от некоей наукообразной "науки"), потому что экзистенциальный опыт не может быть верифицирован, аргументирован, объективирован.

Сохранено